Bye-bye, baby!

– Вы не слишком-то исполнительны, – высказалось Первое Лицо где-то дня через два.

– Я просто не совсем поняла, что означает ВВ…

– Почему же тогда не уточнили?

Шла бы ты… мысленно послала я Первое Лицо, вперившись в мочку ее уха (там сверкал бриллиант, заполучить который можно было, разве что продав палестинцам нехилую партию стрелкового оружия), шла бы ты, сука, немецкая овчарка, дьяволица!.. Злость была совершенно напрасной, неконструктивной, как выразилась бы мусик, – тем более что за ней ясно вырисовалось осознание того, что немецкая овчарка уж точно может позволить себе отправиться куда угодно. В любую точку мира и в любое время. Без унизительных прикидок, всегда сопутствовавших мне: Египет или остаться на зиму без новых сапог? Турция или навсегда позабыть о кухонном комбайне?

Нет вещи более желанной и менее функциональной, чем кухонный комбайн.

Первое Лицо скроило подобие гримасы, как если бы увидело чесоточного клеща в складках платья от Армани, ВВ означает Business Best, милочка.

Милочка. Хорошо, что не лапуля.

Для справки: Business Best – самый строгий и дорогой деловой костюм: серый, синий или бежевый, белая блузка, прозрачные чулки телесного цвета, туфли – соответственно черного. Либо – особый шик – цвета костюма.

Ха, как сказал бы Тимур! Чтобы соответствовать этим требованиям, мне придется отказаться не только от Египта и Турции, но и от рогаликов и яиц всмятку, и от пищи вообще, а в перспективе – пришпилить мусика, хотя не факт, что вся ее недвижимость, драгоценности и счета в банке перейдут ко мне по наследству. Конечно, можно обойтись без смертоубийства и обратиться к мусику напрямую, со смиренной просьбой о вспомоществовании, но… Я точно знала, что из этого ничего не выйдет, см. пункт б) хартии о взаимоотношениях детей и родителей.

– А на вашем месте мне бы и в голову не пришло взгромоздиться на такие каблуки, – продолжило словесную экзекуцию Первое Лицо.

– Почему же?

– Потому что вы в редакции журнала, а не на панели. Впредь будьте любезны…

Впредь я должна быть любезна появляться в редакции на гораздо более удобоваримых каблуках. Что-то около 3–5 сантиметров, что соответствует дресс-коду «ВВ», но не имеет никакого отношения к моей весьма скромной (Маноло Бланик впал бы в уныние) коллекции. Она состоит из двух пар разбитых кроссовок, пары болгарских мокасин, вьетнамок времен культурной революции, псевдозамшевых ботфортов времен падения Берлинской стены и войлочных полусапог «прощай, молодость». Я приобрела их в стоковом магазинчике у Сытного рынка – в надежде, что когда-нибудь буду выгуливать в них собаку породы доберман.

Доберман – вот чего не хватало мне для полного счастья.

Доберман послужил бы шикарным дополнением к академической двушке, он придал бы лапуле чувство уверенности в себе – а его, как известно, никаким чувством врожденной грамотности не заменишь. Впрочем, спустя неделю пребывания на посту секретарши Первого Лица я уже глубоко сомневалась в своей врожденной грамотности. И начала делать ошибки в расстановке запятых, и даже была не в состоянии набрать слово «презентация», не сверившись с электронным словарем.

И это притом, что с «презентацией» (наряду с «party», «премьерным показом» и «хочешь узнать всё о ночном Петербурге?») я встречалась по сто раз на дню, выуживая намеки и прямые ссылки на них из вороха проспектов, приглашений, официальных писем и флайеров (доставлены с курьером) и из полуофициальных писем, неофициальных писем и спама (присланы по электронной почте). На сортировку этой лабуды и составления отчетов по ней, на сочинение глубокомысленных пресс-релизов и ответов на дурацкие звонки уходила львиная часть времени.

А времени на покурить с Тимуром почти не оставалось, что угнетало меня больше всего.

Этот парень вполне релевантен по саунду, – вскользь упоминает Тимур о каком-то неведомом мне альтернативщике; этот парень гонит псевдофолк – еще об одном; эти – помешаны на монотонном психоделическом попе с элементами краутрока и синкопами в стиле П.Дж. Харви, и еще что-то об анонимной, но в то же время рьяной акустике. После столь мудреных высказываний я начинаю чувствовать себя вечной вдовой Jay-Jay Johanson, отбросившего коньки где-то на заре палеолита.

А все потому, что Тимур мягко намекнул мне: трип-хоп – вчерашний день, не позорься, Ёлка.

«Ёлка» и «пошли, покурим» – самое понятное, самое человечное из всего набора, которым потчует меня Тимур, и хотя он ни разу дружески не целовал меня при встрече подобно остальным сотрудникам, я все еще надеюсь, что у нас рано или поздно возникнет роман.

Или он пригласит меня на кофе после работы, как это трижды делал Джамка и дважды – Семен. Очень взрослый Андрей Андреич Франкенштейн тоже отметился, а когда я отказала ему – принес бумажку с адресом сайта «Rеальные знакомства в Норвегии»: я ему очень симпатична, объяснил Андрей Андреич, и он волнуется о моей судьбе, а хотите, я устрою вам годовой абонемент в фитнес-клуб, Ёлка?..

Устрой мне Тимура, мысленно сказала я, устрой мне Тимура – и будешь шафером на нашей свадьбе. Посаженым отцом, посаженой матерью, кем там еще?

Кем угодно.

Неотвязные, горячечные мысли о Тимуре заставляют меня делать глупости: я часами простаиваю перед витриной салона свадебных платьев, подбирая подходящее; я не пропускаю тренировок по выкуриванию двух сигарет кряду, а в будущем собираюсь довести их число до пяти; я до одури слушаю группу «Electrelane» и группу «Friends of Dean Martinez», они вполне релевантны по саунду, но лично у меня ничего, кроме изжоги, головной боли и приступов тошноты, не вызывают. Не исключено, что тошнота все же связана с курением, – как бы там ни было, я согласна пострадать.

Чтобы Тимур задержал на мне взгляд чуть дольше, чем на брезентовом шланге и бутафорском багре. Чтобы он позвал меня на самый завалящий open air, на фестиваль джазовых импровизаций (вход по приглашениям) или на концерт Земфиры в Ледовом. На Барни Бигарда и Belle du Berry, стоит ли ожидать их приезда в Россию в обозримом будущем?

Не стоит, поясняет мне Тимур, тем более что Барни Бигард давно умер.

Никакого оупен эйра мне не обломится – это ясно, как божий день.

Муки мои настолько непереносимы, что и холодное презрение Первого Лица не в состоянии их усугубить. А в самый разгар любовной трагедии планетарного масштаба я получаю черную метку:

– С завтрашнего дня можете не утруждать себя посещением редакции, – заявляет мне Первое Лицо.

– Что так? Журнал сворачивает свою деятельность?

– Свою деятельность сворачиваете вы, моя дорогая.

«Моя дорогая» звучит, несомненно, не так погано, как «милочка», за месяц работы я эволюционировала, но сути дела это не меняет.

– Я уволена?

– Да. Вы не справились с работой и разочаровали меня. Как секретарь вы безнадежны.

Ну да. Безнадежна. Немецкая овчарка, ненавидящая (опять же – по умолчанию) всех остальных, ныне здравствующих сучек детородного возраста, не так уж не права. Я проворонила выставку культового летописца моды Сесила Битона, я положила под сукно несколько нужных овчарке приглашений и проигнорировала с десяток важных звонков, не говоря уже о дресс-коде «ВВ». За мной также числятся грешки поменьше, связанные с презентациями, party и премьерными показами, на которые овчарка так и не попала.

Так тебе и надо.

Так тебе и надо, стерва, мстительно думаю я, но вслух произношу лишь кроткое:

– Вы не могли бы написать мне рекомендательное письмо?

– Если я напишу вам рекомендательное письмо, то вас не примут даже уборщицей на скотобойню.

Уборщица на скотобойне. Об этом стоит подумать.

Уборщица на скотобойне, способная поддержать на должном уровне беседу об анонимной, но в то же время рьяной акустике, – такой человеческий тип наверняка заинтересовал бы Тимура, встреться мы где-нибудь на нейтральной территории. В стылом кафе, где за столиками все сидят по одному. На платформе метро. В трамвайном вагоне, приспособленном для мечтаний о любви, ездит ли Тимур в трамваях? Доподлинно это неизвестно: мы ни разу не выходили из редакции вместе, у Тимура чутье на подобные вещи. Он сливается заранее, я ни разу не обнаруживала его в конце рабочего дня, сколько ни пыталась.

Я больше не увижу его.

Не обнаружу. Нигде. Кроме курилки редакции журнала «Город и ночь», расположенной в конце коридора. Но с завтрашнего дня у меня не будет повода наведываться туда. Я уволена, уволена! Чертова овчарка, чертов дресс-код, чертов Сесил Битон, а может, все дело совсем не в Сесиле Битоне? А в том парне?

В нем не было ничего особенного, ничего выдающегося: обыкновенный смазливый недоумок, из тех недоумков, которые от скуки и скудости мозгов становятся стриптизерами, фотомоделями, мальчиками по вызову и охранниками в супермаркетах. Его куцые, загеленные волосенки не шли ни в какое сравнение с роскошной шевелюрой Тимура, и при этом он совсем не выглядел скромником. Напротив, человеком, который пришел сюда взять то, что ему причитается по праву.

– Мне нужен директор агентства, – сказал он, нарисовавшись прямо перед моим столом.

– Агентства?..

Я не сразу сообразила, какое агентство он имеет в виду. Должно быть, речь шла о модельном агентстве, о чем же еще? Куда податься таким смазливым и скудоумным? – только в агентство, только на подиум. Тимур как-то проболтался мне, что овчарка содержит еще и агентство, питомник для таких вот никчемных человеческих типажей.

– Вообще-то здесь не агентство. Здесь находится редакция журнала… – начала было я, но тут же заткнулась.

В дверях своего кабинета стояло Первое Лицо. Стояло и неотрывно пялилось на парня. Парень тоже воззрился на него. Мизансцена была та еще, а через долю секунды на физиономиях обоих возникло вполне определенное выражение.

Как бы нам перепихнуться, да позабористей – легко прочитывалось во взглядах. Подобные, сконцентрированные до последней возможности взгляды я видела лишь в кино (преимущественно французском) и даже представить не могла, что столкнусь с ними в жизни. И вот, пожалуйста, – столкнулась.