Мужчина ее мечты

* * *

Возвращаясь домой ночными, плохо освещенными улицами города, Володька перебирал в деталях сегодняшний вечер. Не то чтобы в этом была крайняя необходимость, но привычка – вторая натура. Если десять лет подряд ежевечерне перебирать в памяти все свои слова и поступки и рассматривать их как бы со стороны – глазами постороннего человека, то это уже навсегда. Тем более что подобное упражнение не раз приносило немалую практическую пользу.

Бесспорно, новая знакомая отличалась от всех известных ему девушек хотя бы тем, что неохотно говорила о себе. Причем уклонялась от этой темы настолько легко и непринужденно, что он только сейчас это осознал. Более того, Ника и его не провоцировала на ностальгические воспоминания, и складывалось впечатление, что либо она родилась всего несколько дней назад, либо достигла того просветленного состояния духа, когда человек живет исключительно сегодняшним днем и человеческая суета обтекает его, как река мощный утес. Но очаровательная, элегантная юная женщина вовсе не походила на аскета, святого или новорожденного младенца. Просто она предлагала какие-то неизвестные ему взаимоотношения.

Казалось, что она не кокетничает и не завлекает (а этот способ поведения Володя прежде считал единственно возможным для женщин), но разыгрывает шахматную партию и почти так же, как он, – что представлялось уже совершенно невозможным, – совершенно отстраненно смотрит на себя и на него.

К тому же он достаточно искушен, чтобы не обратить внимания на то, что Ника, несмотря на свою очевидную неопытность и скромность, вовсе не трепетала и не теряла головы в его присутствии. Впервые Володя Абессинов был вынужден признать, что не покорил с ходу понравившуюся ему девушку, а его первое впечатление о ней и ее реакции на знакомство оказалось ошибочным.

Такие отношения начинали походить на сложную игру, и это только подогревало его интерес, впрочем весьма умеренный. Володька давно уже перестал испытывать любопытство, азарт, нетерпение, особенно же из-за женщины.

Он как раз ехал узеньким переулком, в котором черная махина «хаммера» казалась неуместной, «похожей на трирему, в канале для триремы слишком узком»*. Было темно, и свет фар выхватывал из мрака отдельные детали – полуразвалившиеся переполненные мусорные баки, прыснувшую куда-то в темноту рыжую кошку, выгрызенный неведомой силой участок асфальта, завязанный кокетливым бантиком кусок арматуры (это же у кого-то хватило сил и терпения!).

* Цитата из стихотворения И. Бродского.

Внезапно прямо на дороге Володька увидел чье-то тело. Ширина переулка не позволяла объехать лежавшего, да и не стал бы он этого делать, а потому притормозил машину в нескольких шагах. Ловушка была до невозможности примитивная, но попадались в нее постоянно. Кто останется равнодушным, увидев человека на дороге? А даже если и не проникнется моментально сочувствием, то ведь все равно не переедет, а вылезет из машины, чтобы разобраться. Впрочем, Володька не колебался ни секунды: скорее всего это ловушка, но даже если существует один шанс из ста, что этот человек действительно нуждается в помощи, то он обязан ее оказать. «Делай, что должен, и будь что будет».

Впрочем, из машины он выходил не торопясь. Спокойно вытащил ключ зажигания, спокойно заблокировал дверь. Все эти действия не отнимают больше полуминуты, и пострадавший вполне может подождать такое короткое время. Но он также прекрасно сознавал, что большинство людей на его месте выскочили бы в страшном волнении, не задумываясь обо всех этих мелочах. Но Володька давно уже разучился волноваться…

Их было всего пятеро – нахальных, накачанных увальней с туповато-жестоким выражением лиц. Наверняка он представлялся им легкой добычей: «серьезные» люди, в представлении уличных бандитов, белые костюмы и лайковые перчатки в конце весны не носят. И вообще не носят. И одни по темным переулкам не разъезжают. Тот факт, что из дорогущей машины разбираться, что к чему, вышел сам водитель, что телохранителями и не пахнет, неопровержимо свидетельствовал о том, что щеголеватый молодой человек не относится к сильным мира сего. Чей-то богатенький сынок, пощипать которого и для дела полезно, и для души приятно.

Они окружили его, выступив из темноты, – двое сзади и двое спереди. Лежащий тоже вскочил на ноги, едва молодой человек двинулся к нему, и теперь широко ухмылялся, демонстрируя в свете фар плохо поставленные золотые зубы.

«Мелочовка», – моментально оценил Даос.

В такие минуты Владимир Ильич Абессинов – умница, знаток восточных культур, меломан и книгочей – временно переставал существовать, уступая место расчетливому, опытному и уверенному в себе воину. Именно «воину», а не простому бойцу. И этот совершенно другой человек и мыслил, и чувствовал, и вел себя абсолютно иначе, нежели цивилизованный европеец конца XX века. Так, ему ни на долю секунды не стало жаль этих зарвавшихся подонков, которые, к несчастью для себя, столкнулись с ним, Даосом, в глухом переулке. Он не испытывал к ним ни ненависти, ни презрения, ни какого-либо иного чувства – воистину ничего. Он был всего лишь своеобразным зеркалом, которое исправно отражало и возвращало им их поступки и желания. И не его вина, что к этим людям возвращалось самое худшее.

«Ничего личного» – как любят говорить в американских фильмах. Единственное, что слегка удивляло Даоса, – это явная глупость нападавших. Хоть бы засомневались чуть-чуть: и он ведет себя совершенно иначе, чем другие, попавшие в подобную ситуацию, и его бронированный монстр вполне способен уместить в своих недрах нехилый отряд спецназа. Все это должно бы нападающих насторожить. Но не насторожило.

Они накинулись на него одновременно, полагая это самой лучшей тактикой, и просчитались. Один налетел горлом на вовремя подставленный локоть, второй получил мощный пинок в живот и с воем покатился под ноги третьему, не удержавшему равновесия. Падая, тот со всего размаха ударился лицом об острый носок ботинка, сделанного по специальному заказу. Как и знаменитые наманганские сапоги, обувь Даоса имела в носке четыре-пять слоев плотной, хорошо выделанной кожи, и удар ею был не слабее, чем удар кастетом.

Решительность оставила двоих, находившихся сзади. Они мялись на месте, не убегая (что было бы весьма разумно), но и не предпринимая активных действий. Даос развернулся к ним лицом и легко, одним длинным движением, провел два приема, вывернув первому руку из локтевого сустава, а второму нанеся прямой удар в солнечное сплетение. Едва ли ему потребовалось больше полутора минут, чтобы справиться со всеми. Это только в постановочных драках подобные схватки длятся гораздо дольше, а на практике воин не может позволить себе роскоши тратить на слабого противника много времени. Ведь он не ставит перед собой цели причинить ему боль.

Арена боя опустела почти мгновенно. Пошатываясь и плюясь кровью, издавая приглушенные стоны и нечленораздельно матерясь, неудавшиеся грабители торопились скрыться с глаз долой. Володя усмехнулся краем рта. У него единственная проблема – небольшое бурое пятнышко на рукаве: светлый костюм наверняка придется сдавать в химчистку, а он этой возни не любил.

Подобные столкновения случались у него довольно часто. Город буквально кишел накачанными юнцами, жаждавшими легких денег, но еще не примкнувшими ни к кому из «хозяев». И если всем профессионалам и бойцам, состоящим в командах, было известно, что его трогать нельзя, то вот такие молодцы слетались к нему как мухи на мед. Но даже если все происходило в центре города, под окнами жилых домов, никто не торопился на помощь пострадавшему. Люди сидели как в осаде, в лучшем случае следя за развитием событий из-за занавесок.

Странные наступили времена.

* * *

Мне несказанно повезло. «Скорая помощь» и милиция приехали почти одновременно.

Очевидно, что Еленку накачали наркотиками: во всяком случае, она была трезва как стеклышко, но абсолютно ничего не помнила и мало что понимала и от этого буквально сходила с ума. Я решила, что ее привезли прямо под мою дверь – в таком состоянии она бы и нескольких метров не одолела самостоятельно. Но бесполезно было выспрашивать у нее, что произошло, кто с ней так поступил. Мне едва удалось успокоить бедную девочку, уговорить ее сесть в кресло и расслабиться, пока я все сделаю.

– Извините, – лепетала Леночка, нервно теребя в руках то собственный шарфик, то бахрому покрывала, – извините, я ничего не понимаю.

– Все в порядке. – Я старалась, как могла, говорить уверенно и спокойно. – Все в порядке, Еленка, так случается. Поверь мне, я хорошо тебя знаю, знаю, где ты живешь, знаю твою маму. Сейчас приедут врачи и помогут тебе…

«Надеюсь», – но это я уже подумала, а не произнесла вслух. Стоило бы, конечно, налить ей валерьянки или пустырника, но я боялась сделать что-нибудь невпопад и повредить подруге еще больше. К слову, сколько мне приходится слышать нареканий и на нашу милицию, и на «скорую помощь»! Но как нетерпеливо, как отчаянно мы их ждем, когда что-то случается.

Бригада «скорой помощи» состояла из двух человек. Совсем еще молодые люди, почти студенты. Они, не перебивая, выслушали мой короткий рассказ и взялись за голову.

– Придется забирать ее с собой, – сказал один из них, представившийся Виталием. – Черт его знает, какой гадостью ее могли накачать, нужно делать анализы. А с собой у нас джентльменский набор – анальгин, валерьянка и так, по мелочи. Сами мы ничего не сделаем. Хорошо еще, состояние у нее стабильное. Вот дождемся милицию и поедем.

Второй все это время разговаривал с Леночкой, и его бархатистый баритон, неспешная и плавная речь явно подействовали на нее благотворно. Да и я, признаться, почувствовала себя намного лучше. Мне везет на хороших людей, и за это я склонна прощать судьбе многие неприятности.

Капитан милиции Павел Сторожук оказался человеком доброжелательным и спокойным. Он сразу же отправил Леночку в больницу, и мы, в компании двух его коллег, уселись на кухне пить кофе. Тоже, доложу вам, нашли время. Правда, они сидели не просто так, а проявили чудеса оперативности, в течение десяти минут вычислив адрес и телефон Еленкиной мамы и сообщив ей о происшедшем настолько вежливо и деликатно, что та, всплакнув минутку, тут же и успокоилась и засобиралась в больницу к дочери. Любая определенность лучше неизвестности.

Выслушав же мое изложение событий – а я начала с неудавшегося свидания, – Павел пообещал, что не просто передаст дело в райотдел по месту жительства пострадавшей, но и сам наведет кое-какие справки. Слава Богу, меня никто напрасными подозрениями и глупыми вопросами не мучил. Полчаса спустя я неохотно распрощалась с милиционерами и осталась одна.

Согласитесь, одиночество мое в этот момент выглядело как-то неуютно. Спать не хотелось совершенно – в голову лезли самые неприятные мысли, а версий случившегося было аж несколько, причем самых противоречивых. Одно я знала наверняка – кто-то ужасно хочет меня испугать, заставить тревожиться, суетиться и совершать ошибки. Все, что случилось в течение нескольких последних дней, прямо указывает на это. Остается только выяснить, что мой испуг даст загадочному преследователю и какие мои поступки он пытается предотвратить, так нелепо и странно угрожая мне. Но одного – прямо противоположного эффекта – мой невидимый враг добился наверняка: теперь я крайне внимательна, осторожна и собранна. Давно мне не приходилось так активно шевелить мозгами.

В такие минуты любому из нас необходима моральная поддержка. Но мне обратиться не к кому. Приятельниц в подобные вещи не посвящают, близких родственников – и подавно. Скажи я, например, тете Даше, что меня пытались столкнуть под поезд в метро (а теперь я была в этом почти уверена), и вместо поддержки я получу престарелую даму с инфарктом, что значительно усложнит мою жизнь и принесет немало вреда самой тетушке. Положительных же моментов в этой ситуации не наблюдается. И еще сильнее, чем накануне вечером, мне захотелось позвонить тому человеку.

Я его так и называла – тот человек. Мы не виделись очень давно, и вот уже больше двух лет вообще не поддерживали связи, не писали друг другу, не звонили, не передавали приветы через общих знакомых. Тем не менее если и был кто-то, кто мог бы спокойно выслушать и понять меня, а потом помочь спокойно разобраться, то это он. Я поймала себя на том, что сижу над недопитой чашкой и блаженно улыбаюсь: сама мысль о нем утешала и радовала. Вот если бы еще его увидеть. Ничего невозможного в таком желании не было. Я уже говорила, что не люблю возвращаться к своему прошлому, не люблю копаться в нем и не дорожу им. Но даже у меня не хватило решимости расстаться с некоторыми вещами, которые принадлежали той, прошлой жизни. Их совсем немного, и они хранились в разных местах. Большинство – на антресолях, в маленьком рыжем чемодане, заваленном кучей всякого хлама, а некоторые – в библиотеке. Впрочем, их еще нужно суметь отыскать.

Я открыла пятнадцатый том энциклопедии «Брокгауза и Эфрона» почти посредине, на одной из вкладок, закрытых папиросной бумагой. Его фотография была приклеена за уголки поверх портрета какого-то из государственных деятелей. Эту вкладку в последний раз я разглядывала больше года назад. Странно, я не сентиментальный человек, но даже такой вариант его присутствия утешил меня.

И я слегка удивилась самой себе – как у меня хватало духу так давно не смотреть на это лицо: высокий лысеющий лоб, хищный изогнутый нос и бледно-голубые, прозрачные, как талая вода, глаза…

А что касается всей этой кутерьмы, которая закрутилась сейчас вокруг меня, то я почти наверняка знаю, чего от меня хотят, – и это меня не пугает, хотя и тревожит немного. Но, согласитесь, только полный кретин не станет тревожиться в сходной ситуации.

Улеглась я, когда за окном стало совсем светло, и мне удалось поспать всего два или три часа. Разбудил меня звонок капитана Сторожука, который хотел сообщить мне, что с Леночкой все в порядке.

– В больнице сделали, что могли, – неторопливо повествовал он. – И вот какая чепуха выходит: она пришла в себя, почти все вспомнила, немного удивляется тому, как оказалась у вас в квартире, но… – Он немного замялся.

– Что «но»? – не выдержала я.

– Она не помнит ни того, что с ней произошло, ни, собственно говоря, вас. Начисто отрицает факт знакомства. Но мы уже все проверили и установили, что вы действительно знакомы много лет, да и ее мать подтверждает вашу личность.

Приехали. Я почувствовала, как вдоль позвонка у меня поползли холодные мерзкие мурашки.

– Вторая чепуха, – неумолимо добивал меня капитан. – По словам медиков, ничего ей такого не кололи и не вводили. Чистые анализы. Так что имеем такую картину: либо ей все же вводили какой-то препарат, но медицине он неизвестен, либо, к чему склоняюсь лично я, у наших врачей просто не хватает опыта, да и оборудование не то. Либо есть третье объяснение, которого я не знаю.

– Гипноз? – предположила я после паузы.

На том конце провода довольно долго молчали.

– Теоретически возможно, – наконец подал голос капитан. – Но на практике это выяснить все равно не удастся. Я так понимаю, что делу не дадут ход – пострадавших нет, на обследование ее не оставят: сами понимаете, больницы переполнены более тяжелыми больными. Вот, собственно, и все. Что же касается нашего ведомства, то вы разумный человек и газеты читаете? Читаете… Нашим ребятам на расследование убийств ни людей, ни средств не хватает, а это дело глухое. Так что они только порадовались, когда матушка вашей подруги твердо заявила, что не даст затаскать дочку по кабинетам. И их вполне можно понять. Но меня заинтересовал этот случай. Видите ли, мне кажется, что вас это касается гораздо больше пострадавшей. Запишите мой домашний телефон на всякий случай, и рабочий еще раз запишите. И звоните, если что-то вспомните или узнаете. Обязательно звоните, в любое время дня и ночи. – И некстати сообщил: – Я совсем один живу. Не нравится мне все это.

И было неясно, не нравится ли Павлу его совсем одинокое и холостое существование или ситуация, сложившаяся с Леночкой. Если последнее, то вот тут я была полностью с ним согласна. Мне тоже абсолютно не нравилось, что моя веселая и заводная подруга Еленка начисто забыла и меня, и все, что со мной связано. Совершенно без всякой связи с происходящим, абсолютно нелогично – но мне ужасно захотелось позвонить Игорю Разумовскому, кем бы он в результате ни оказался.

Глава 4

Заказ оказался вовсе не так прост, как представлялось в самом начале.

Получив в свое распоряжение довольно большой объем разрозненной информации и фотографии заказанного «объекта», Игорь полагал, что это будет обычная, рутинная работа – трудоемкая, но не требующая особенного напряжения сил. Просто предстоит перелопатить гору пыльных бумаг, сделать несколько звонков и наведаться в пару архивов. Максимум, что еще придется сделать, – это уточнить полученные данные у нескольких людей. Такие заказы они выполняли не раз, и хотя не испытывали от этого никакого удовольствия – работа-то не творческая, – но и не отказывались от них никогда.