Мужчина ее мечты

Однако даже первое, самое поверхностное ознакомление с информацией и несколько наведенных справок поставили Игоря Разумовского перед интересным фактом: тот человек, чье очень краткое жизнеописание предоставил ему заказчик, действительно существовал. Так же как, вероятно, существовал и тот, чья фотография так понравилась директору детективного агентства. Однако выяснилось, что это абсолютно разные люди, и выходило, что поиск нужно начинать с нуля. Уже давно Игорь не ощущал себя настолько растерянным и обескураженным. Он сразу же связался с Константином Григорьевичем и безукоризненно вежливым, но не терпящим возражений тоном поставил того в известность: возникли непредвиденные сложности, исходные данные усложнили расследование, а не облегчили его и в свете открывшихся обстоятельств назначенные заказчиком сроки представляются нереальными. Поэтому, когда раздался долгожданный звонок рыжей Ники, Разумовский выругался вполголоса: «Черт! Как не вовремя». Приходилось выбирать между работой и личной жизнью. Это был не первый выбор подобного рода, потому-то Игорь и жил до сих пор в совершенном одиночестве, а семью ему заменял верный Зевс, который не имел скверной привычки ревновать к работе и ругаться, если хозяин являлся домой поздней ночью, уставший, голодный и злой как тысяча чертей. Впрочем, хотя Зевс и не сердился на него никогда, Разумовский понимал, что подобная жизнь не подходит даже для собаки. Мелькнула шальная мысль: а ну ее, эту девочку. Зачем портить нервы себе и ей? Ведь заведомо известно, что и этот роман – если даже состоится – закончится оглушительным провалом. Как и все предыдущие. Кстати, не так уж много их и насчитывалось. Впрочем, вспоминать прошлое Игорь не очень любил.

Наконец он принял соломоново решение: встретиться с ней и поговорить, повести куда-нибудь (правда, он еще не представлял куда). Ему очень хотелось верить, что Ника все же окажется своим человеком и они смогут найти общий язык.

Они договорились встретиться на Крещатике. Ее можно было узнать за версту – тонкая, стройная, гибкая, огненно-рыжая, как язычок пламени, да еще и одетая во что-то ослепительно-желтое. На нее оборачивались все поголовно – не только мужчины, но и женщины.

Игорь неловко вручил ей букет алых тюльпанов:

– Добрый день.

– Здравствуйте. Спасибо, очень красивые цветы. Люблю тюльпаны.

Повисла неловкая пауза. Неожиданно для самого себя Разумовский выпалил:

– А собак вы любите?

– Да. Особенно больших, и особенно догов. – Видимо, она немного смущалась и поэтому говорила короткими фразами.

– Здорово, – искренне сказал Игорь. – Ну, куда же мы направимся?

– Пригласите меня в Пассаж есть мороженое. Я ужасно люблю мороженое, которое там подают.

И он немного неуклюже предложил ей руку. В этот самый момент Игорь Разумовский решил сыграть в орлянку с судьбой. Вот взял и загадал: если Ника закажет себе абрикосовое, банановое или ореховое мороженое – быть продолжению их знакомства. А если шоколадное или клубничное – ничего не выйдет. Он и сам понимал, как по-детски поступает, но ничего лучшего придумать не смог. Откровенно говоря, она пугала его и своей яркой и неординарной внешностью, и совершенно необычным поведением.

Им повезло. В кафе «Вечерний Киев» было мало народу и много пустых столиков.

– Что вы будете? – спросил Игорь у своей спутницы, с удивлением отмечая, как отчаянно колотится его сердце. Вот же дурак, договорился с судьбой! А вдруг она сейчас захочет шоколадного? Хоть бы его вообще не оказалось.

– Шарик абрикосового, шарик бананового и шарик орехового, – как-то немного старомодно заказала Ника и широко улыбнулась.

– А шоколадное? – не унимался Игорь.

– Не хочу. Честно говоря, его я тоже люблю, но здесь почему-то никогда не заказываю, – призналась она.

«Да-а, – подумал Игорь. – Судьбу на кривой козе не объедешь. Неужели все-таки повезло?»

* * *

Я смотрела на этого милого, постоянно смущающегося парня, и какое-то трогательное, давно забытое чувство пробуждалось во мне. Он был не просто не похож на Владимира Ильича, но являлся его совершенным антиподом. Не представляю себе, чтобы у Володи не было плана, куда меня пригласить и как сделать свидание красивым и незабываемым. Здесь же создавалось впечатление, что Игорь плохо помнит, что нужно говорить знакомым девушкам, как с ними обращаться и чем заинтересовать. Смешно, но именно это меня в нем и привлекало. Если встречи с Володей были прекрасны, как завершенное произведение искусства, то с Игорем я чувствовала себя десятиклассницей, удравшей с уроков, чтобы провести время с мальчиком, который мне очень нравится.

В тот день мы испытали чистое, неподдельное детское счастье. Сперва наелись до отвала мороженого и нахохотались над проделками пса Игоря – Зевса, о котором он рассказывал с удивительной нежностью. Затем долго бродили по Пассажу и заглядывали в витрины магазинов и кафе. Потом, повинуясь внезапному побуждению, обзавелись воздушным шариком-мишкой из тех, что продавали перед входом в метро. Оказалось, что прошло уже довольно много времени и Игорю нужно возвращаться на работу, да и мне не грех было бы появиться на службе – освежить в памяти начальства данные о моей внешности. Мы стали прощаться, но не допрощались, а отправились пешком по Крещатику по направлению к филармонии. И только где-то на середине пути я обнаружила, что мы держимся за руки.

Через полчаса нас занесло в кондитерскую, где всегда стоит запах свежей выпечки и сладкого крема, и накупили там, не сговариваясь, круглых мягких булочек. Это давняя привычка всех киевлян – брать с собой булочки, отправляясь на прогулку в Мариинский парк. В парке все зеленело и цвело и два газона были усыпаны крупными фиалками. И даже монструозного вида эстрада, сооруженная кем-то во внезапном припадке ненависти ко всему сущему, сегодня казалась мило-нелепой и почти уместной.

Мы кормили голубей, воробьев и синичек, которые доверчиво садились на открытую ладонь, а после целовались у Чертова мостика, и вкус у поцелуев был абрикосовый, банановый и ореховый. Я понимала, что поступаю легкомысленно, но это не имело никакого значения. Игорь нес меня на руках по аллеям, знакомым с самого детства, и я снова чувствовала себя счастливой, как когда-то давно.

* * *

Внимательно наблюдая за своим любимым и, по сути, единственным учеником, старый Шу мрачнел с каждой минутой. Он был слишком мудр и опытен и слишком искушен в своем мастерстве, чтобы не заметить, как буквально за один день переменился Володя. Учитель решил, что молодого человека гложет какая-то тайная мысль и это уже опасно. Человек его профессии должен полностью владеть собой и быть в ладу со всеми своими чувствами, как тайными, так и явными, как осознанными, так и не…

В этот момент Володька как раз превращал в клочки толстую кипу плотной бумаги, пробивая ее до середины короткими ударами пальцев. Обрывки листов стайками белых бабочек кружились в воздухе. Пол вокруг казался усыпанным снегом.

– Остановись, – приказал старик после нескольких минут созерцания. – Что ты делаешь?

– Тренируюсь, тацудзин*.

* Тацудзин – почтительное обращение к учителю, букв.: «виртуоз, мастер боевых единоборств».

– Не тренируешься, а выплескиваешь чувства, – сухо возразил Шу. И уже немного мягче добавил: – Что случилось?

– Ничего… – пожал плечами ученик. – Настроение неважное.

Китаец проигнорировал его ответ, и это вполне справедливо. Воин, который позволяет себе иметь «неважное настроение», ни на что не годится.

Шу стал тренировать Володю уже очень давно, сразу почувствовав в молодом человеке из далекой западной страны дух настоящего бойца. Он быстро схватывал одну из самых сложных наук, научился владеть собой и пребывать в гармонии со всеми пятью стихиями у-син, являющимися первоосновой жизни. Шу гордился своим учеником и полагал, что однажды сможет передать ему абсолютно все свои знания. То, что происходило сегодня, ставило под угрозу достижения предыдущих лет упорных занятий.

– Что случилось с твоим настроением?

Володя коротко взглянул на учителя. На самом деле он уже несколько часов подряд порывался поговорить с ним о том, что творится на душе, но никак не мог найти нужных слов. Это пугало и настораживало его, привыкшего себя полностью контролировать. Но, кроме этого китайца, никого близкого у него не было, а посоветоваться с кем-то ох как требовалось, и молодой человек решился.

Они уселись у самой стены, на циновки. В нескольких шагах курились благовония на бронзовом треножнике. В большом зале давно уже закончились занятия, и двое – учитель и ученик – остались совершенно одни. Впрочем, Шу чувствовал, как легкое дуновение ветерка, мысль о ком-то третьем, постороннем.

– Я допустил ошибку, учитель, – неуверенно начал Владимир. – Я взял неверный тон, и теперь все время говорю не своим голосом. И я сожалею об этом.

– Перестань говорить, – откликнулся Шу.

– Не могу и не хочу. Я впервые встретил женщину, которая по-настоящему нужна мне. Но осознал это только сейчас, а глупостей наделал довольно много. Я вел себя с ней так, как со многими другими до нее, – а она не такая, как все. И я чувствую, что уже расплачиваюсь за свою недогадливость и самонадеянность.

– Она действительно того стоит? – усмехнулся китаец.

– О да! – горячо воскликнул Володя, и в который раз уже удивился себе.

– Давно ты ее знаешь?

– Несколько дней, но это неважно. Ты же сам учил меня, что…

Старик рассмеялся и вытянул перед собой руки:

– Избавь меня от очередной трактовки моих слов. Я хорошо помню, чему учил тебя. А вот ты, кажется, не помнишь. Если ты начал неверно, нет смысла длить ошибку. Начни так, как хочется. Переиграй, верни, убеди. Будь самим собой – это главное. Только не злись и не носи в себе свои ошибки: выпусти их на волю, пусть живут отдельно от тебя.

– Ее целый день нет дома, – пожаловался Володя внезапно. – Звоню-звоню, а там только автоответчик. И на работе ее тоже не было. Не хочется думать, что она с кем-то…

– Но думается, – продолжил китаец. – Зачем усугублять собственную глупость? Думай не о том, с кем она сейчас, а о том, как она будет с тобой, когда наступит твой день.

* * *

С Игорем мы расстались уже поздно вечером, у самых дверей моей квартиры. Судя по всему, отправился он не домой, а на работу, так что в каком-то смысле я чувствовала себя немного виноватой в том, что так надолго задержала его. Но зато все мои страхи рассеялись, а события минувших дней представлялись уже менее мрачными – просто цепь несчастливых случайностей. Ну с кем не бывает? Только не считайте меня уж вовсе легкомысленной особой – точил, точил меня этакий въедливый червячок понимания происходящего, но я запихала его в самый дальний уголок себя да еще и нафыркала, чтобы носа казать не смел. Потому что совершенно несправедливо это со стороны моего ангела-хранителя: подсовывать очередное свинство одновременно со счастьем. Словом, счастье беру оптом и в розницу, на неприятности чихать хотела, а кому не подходит подобная постановка вопроса – тот пусть перейдет на другую сторону улицы.

Поэтому улеглась спать я в невероятно приподнятом настроении и баюкала себя самыми сладкими грезами, какие только сумело предложить мне мое воображение. А воображение у меня не самое скромное, и оттого надежд, и чаяний, и мечтаний – в ассортименте, чтобы не сказать в избытке.