Мастер, который создал тхэквондо

В школе нам организовали экскурсию в дом Фунакоси. Увы, сам сэнсей отсутствовал, и мы осматривали додзё без него. Поскольку многие из моего класса практиковали каратэ, для нас провели тренировку под руководством мастеров Гитина. Во время тренировки один из японцев захотел порисоваться, показать своё мастерство перед учащимися. И сделал неожиданный удар ногой в живот, надеясь застать меня врасплох. Атака действительно была очень внезапной, но я успел поставить блок рукой – результат моих постоянных тренировок. Это привело к перелому пальца на ноге нападавшего – крохотная, но победа Кореи над Японией…

***

Мой отец настойчиво предлагал изучать медицину. А я не мог разорваться между медициной и юриспруденцией: то ли подавать документы в Медицинский колледж Университета Ниппон, то ли в Юридический институт Чуо. К слову, оба учебных заведения славились огромным конкурсом.

Однажды я принёс в школу иероглифы, которые написал в свободное время. В них я выражал благодарность школе и учителям. Многие учителя оценили мои способности к каллиграфии. Учитель китайского языка и китайской литературы, который преподавал в Университете Ниппон, и вовсе сказал, что мои иероглифы лучше, чем его.

– Ты собираешься поступать в Университет Ниппон? – поинтересовался он.

Я ответил, что ещё не решил. И тогда другой учитель, английского и английской литературы, который преподавал в Университете Чуо, посоветовал:

– Поступай в наш университет. Образование в Чуо считается престижным!

Немного поясню. На Востоке медицина называлась «милосердным искусством врачевания», или «искусством врачевания Инь». Инь – ключевой термин конфуцианства. Для Конфуция это любовь к человеческому созданию, преодоление своего эго и уважительное отношение к другим, наивысший моральный принцип. В те времена доктор всегда должен был «быть на связи» и в случае необходимости бросить всё и помчаться к больному. Я много раз был свидетелем того, что мой отец поступал именно так. Но, признаюсь, для меня это не самый лучший способ реализовать Инь. Для меня более убедительным примером был корейский адвокат Джанг Ха, который защищал лидеров первого революционного движения в японском суде. Я тоже страстно хотел противостоять существующим правилам и защищать наши права. Именно этот адвокат стал для меня своеобразным олицетворением Инь, добродетели, столь нужной тогдашнему обществу. Вот, собственно, причина, по которой я предпочёл юриспруденцию медицине.

***

Милитаристская Япония выдохлась к 1942 году. Армия несла огромные потери, на службу стали призывать из всех университетов и колледжей. Это случилось в начале 1943 года, когда я стал первокурсником юридического отделения Университета Чуо. Я искренне надеялся увидеть поражение Японии, но понимал, что корейским студентам тоже не избежать призыва…

В то время сельскохозяйственные работы были обязательной частью учёбы в университете. И я помогал японскому фермеру управляться с коровами. Однажды завтракал с семьёй фермера, уютно расположившись возле традиционного японского очага ирори. Хозяин вышел за ворота, чтобы забрать утреннюю почту, и через мгновение возвратился с газетой. Он показал мне статью в газете, даже поздравил, не догадываясь о моих чувствах.

«Запишись добровольцем! – гласил заголовок. – Корейским студентам позволено вступить в ряды японской армии!».

Я встревожился. Но надеялся, что, возможно, призыв касается именно добровольцев. Однако вскоре пришло уведомление о необходимости связаться с деканатом. Студентов собрали в комнате деревенского дома. Пришёл офицер, стал уговаривать поставить подпись под согласием записаться в армию – в то время мы «расписывались», обмакнув большой палец в чернила и оставляя отпечаток на бумаге. Когда очередь дошла до меня, я выразил твёрдый отказ, ибо не собирался становиться солдатом. Меня тотчас взяли на заметку как неблагонадёжного и предписали немедленно вернуться в Токио.

В городе всё дышало войной. Перед дверью я обнаружил несколько телеграмм от отца – он уговаривал меня вступить в армию. В университете для нас организовали лекцию. Выступали два известных корейца: публицист Чой Нам Сан и писатель Ли Кванг Су. Мы рассчитывали получить от них поддержку и ответы на тревожащие нас вопросы. Увы, эти корейцы к тому времени уже превратились в японцев – на лекции убеждали, что корейцам необходимо воевать в японской армии, чтобы улучшить статус в обществе.

– Чой Нам Сан для нас умер! – выкрикивали из зала. – Продажная шкура!

Перед нами выступил лейтенант японской армии корейского происхождения Йу Дже Хьонг.

– Как приёмные сыновья Его Императорского Величества все корейские студенты должны пожертвовать собой во имя Великой Японской империи! – поучал он. – Для нас это единственный способ обрести честь!

– Предатель! – кричали из зала.

Забегая далеко впёред, этот же человек стал генералом в Корее после освобождения от Японии. Более того, дослужился до министра обороны Кореи, командовал войсками национальной армии во время правления Джунг Хи. А ведь я наблюдал его предательство в начале карьеры…

Обстановка с каждым днём накалялась. Я съехал со своей квартиры и жил то в одной гостинице, то в другой со своими друзьями из университета. Но полиции удалось нас выследить и задержать в одной из гостиниц 20 октября 1943 года. Вот так в последний день призыва нас заставили написать заявление о зачислении в армию. Правда, нам позволили пройти военную подготовку в родном городе. Мне пришлось долго стоять в очереди, чтобы купить билет на паром, зато в конце октября я перешагнул порог родного дома. Родные обнимали меня с таким плачем, словно я уже покойник. А мама всё сетовала, как я исхудал.

– Если ты будешь плохо питаться, то вряд ли сдашь экзамен по строевой подготовке! – повторяла она.

«О, – подумал я, – а ведь это идея!» В то время многие корейцы пытались любыми способами увернуться от службы в японской армии – это считалось почётным. Уловки самые разнообразные: от подделки документов до отрубания самому себе пальцев. До экзамена я жил впроголодь и довёл себя до крайнего истощения. Остальные даже завидовали моему виду живого мертвеца.

– Точно не пройдёшь медкомиссию! – говорили все.

Конечно, я никому не рассказывал, каким способом добился столь «выдающихся» результатов. И когда проходил медкомиссию, усиленно кашлял. Врачи долго обсуждали моё здоровье, качали головами, без конца слушали мои лёгкие. А потом вдруг объявили, что я годен к воинской службе. Я был крайне подавлен. Столько усилий – и всё зря! Мама сначала поплакала, а потом принялась меня кормить.

– Теперь-то уже можно…

Через несколько дней меня вместе с другими четырьмя тысячами студентов пригнали в армейский лагерь возле Сеула. Месяц без передышки нас гоняли по строевой подготовке. Зачем на войне умение ходить строем – никто не знал. Возможно, японцы хотели нас измотать физически и психологически. Но эффект получился обратный: подобные «тренировки» зажгли в нас ещё больший огонь сопротивления. В итоге на церемонии, посвящённой окончанию военной подготовки, во время речи японского наместника мы демонстративно сорвали с себя японские талисманы омамори. На землю полетел японский флаг, в толпе свистели и улюлюкали. Японцы настолько были ошарашены такой выходкой, что не решились наказать всех сразу. Все четыре тысячи корейских студентов праздновали это как победу.

После сеульского лагеря мне удалось попасть домой – до начала службы оставалось десять дней. И однажды вечером мы с Кимом отправились в китайский ресторанчик выпить и поболтать. И совершенно мирно сидели за столиком, когда появились полицейские и потребовали пройти с ними в участок. Когда я брёл позади патруля, меня осенила мысль. А что если я нападу на полицейских? Меня осудят, отправят в тюрьму. Но зато не придётся идти в армию…

Я оглянулся по сторонам. Вокруг было темно и тихо. В окнах домов там и сям желтели огни, но людей не видно. Я коротко свистнул. И когда они обернулись, ударил одного ногой в живот, а второго кулаком в голову. На мою беду, у одного из них оказался свисток. На свист прибежал другой патруль, с винтовками наперевес. Велели встать на колени, а потом избили всей толпой… Меня чудом не искалечили. Но и это не помогло. Вместо тюряги я получил только предупреждение за «дерзкое поведение».

Вот так, после изнурительного голодания, весь избитый, я всё-таки вступил в ряды японской армии. Как я могу относиться к Японии после того, что пришлось пережить? Я ненавижу её каждой клеточкой моего тела.

***

Для Японии мы всегда были низкооплачиваемым трудовым ресурсом. И поэтому корейцам редко позволяли поступать в университеты – только корейской элите, которая помогала Японии управлять полуостровом. Тем не менее Вторая мировая война неумолимо приближала крах японского владычества. Я всерьёз обдумывал, как перейти на сторону Советского Союза, чтобы участвовать в войне на правильной стороне.

16 января 1944 года – памятный для меня день, проводы в армию. Собрались все члены семьи, родственники, представители всего нашего клана. Администрация посёлка великодушно прислала поздравление моим родственникам. Ещё бы! Мне делают одолжение, отправляют на фронт. Однако настроение у всех далеко не праздничное. На футбольном поле организовали публичные проводы, где присутствовали все члены администрации – как полагается, с помпезными речами.

– Этот парень всего лишь приёмный сын Его Величества Императора Японии, но удостоился чести пожертвовать собой для Его Величества! – говорил кто-то из администрации. – Мы поздравляем его! Он в начале большого пути!

Мне не особенно хотелось жертвовать собой во имя императора, но понимал, что не время лезть в бутылку. И даже вышел на трибуну с ответным словом:

– Друзья! – сказал я. – У меня нет выбора. Чтобы выжить, придётся взять оружие. Но обещаю, что буду лучшим в бою. Что бы ни случилось, я выживу и вернусь домой. Ждите моего возвращения!

Вечером чиновники организовали для меня прощальную вечеринку. Это была первая и, возможно, последняя вечеринка, которую в нашей деревне организовали специально для меня. Я решил в полной мере насладиться праздником, пил и говорил наравне со старшими. Чем больше мы пили, тем резче становилась моя критика в адрес Японии. Мой брат тревожился, пытался увести меня домой, говорил, что за мной уже начали наблюдать. Но чего мне бояться? Меня и так отправляли на верную гибель.

В последнюю ночь мать и брат плакали – понимали, что, возможно, видят меня в последний раз. Сквозь сон я слышал, как брат пытался успокоить маму: «Не переживай! Он давно не мальчик… Этот мужчина сможет постоять за себя!»

На следующий день я стал солдатом. Мы шагали по мосту через реку Тэдонган. Шла самая холодная неделя зимы. Река покрылась льдом, северный ветер продувал насквозь. Я представлял себе корову, которую гонят на убой: она упирается, но знает – гибель неминуема. И чувствовал себя как та корова…

***

Когда я прибыл в 42-ю часть 30-й пехотной дивизии, нас отправили переодеваться. Военная форма напоминала одежду заключённых, зато я встретил своего старого товарища Кима. Мы обнялись. Как здорово встретить его здесь!

Дивизия располагалась в четырёх километрах от Пхеньяна. В состав входили пехотные части, артиллерийская часть, продовольственная часть, военно-инженерная часть. Я стал солдатом пулемётного расчёта. Всего в дивизии полторы сотни пулемётчиков. Из них только тридцать призвались из японского района Сикоку, остальные – юго-восточные азиаты.

В японской армии того времени процветала дедовщина. Солдат, которого призвали даже на день раньше, уже считал себя выше новобранца. А новобранец, соответственно, должен подчиняться и отвечать «так точно». Я сразу решил, что не буду следовать дурацким традициям. Старослужащие вознамерились меня проучить, но моё каратэ оказалось сильнее их самомнения. Ким Йан Йунг, который служил в артиллерийском батальоне, помог мне противостоять дедовщине. Он намеренно распространял слухи, что у меня чёрный пояс по каратэ, и советовал держаться от меня подальше. Когда от меня отстали, даже появились свободное время и немножечко больше возможностей, чем у других. Даже позволялось ходить в маленький ресторанчик, расположенный в нашей части.

Пулемёты в то время перевозились с помощью лошадей. А поскольку я входил в состав пулемётного расчёта, работа с лошадьми была неизбежной. Отмечу, что в японской армии лошадь всегда важнее солдата. К лошадям относились как к надёжному и ценному военному оборудованию. Военных животных мыли, чистили, следили за шерстью, телом, копытами. То ещё зрелище, когда люди, которых никто не ценил, делали всё, чтобы лошадям было хорошо: таскали на плечах рюкзаки с разными приспособлениями для ухода, средства гигиены, корыта для воды и тому подобное. Даже кормили лошадей лучше, чем людей…

Однажды Худжида – лошадь, за которую я раньше отвечал, – убежала из конюшни. Меня попросили помочь поймать беглянку. Я вышел в поле, где дюжина солдат бегали вокруг неё и ничего не могли поделать. Я подошёл с морковкой, протянул ей. Худжида съела морковь, и я повёл её в конюшню. И вдруг она из всех сил лягнула меня в рёбра – так, что меня унесли в госпиталь на носилках. Такого поворота я никак не ожидал… На самом деле Худжида элементарно отомстила за мои тычки и пинки. Дурачила меня, притворяясь послушной и покладистой, а когда я расслабился, хорошенько мне поддала!

В госпитале меня осмотрел врач, сказал, что рёбра целы. Но рекомендовал поберечься. У меня тем временем началась лихорадка. Два или три дня меня мучили боли в боку, лихорадка не проходила. Тем не менее я сказал доктору, что всё в порядке, чтобы он отпустил меня из госпиталя. Как только добрался до своей части, меня немедленно отправили работать в конюшню. Я готовил корм, убирал, чистил и поил сразу нескольких лошадей. Однако все мои боли как рукой сняло, а лихорадка прекратилась полностью. И такие чудеса случаются!

***

Как вы помните, я не вступал в японскую армию добровольцем, меня заставили это сделать. В армейских условиях нелегко понять, кто настоящий кореец, у кого такие же чувства к Японии, как и у меня. Но один счастливый случай помог разобраться.

В конце года нам организовали концерт. В коллективе артистов ожидалась известная исполнительница народных корейских танцев Кисэн – мы особенно ждали её выступления. Толпа солдат собралась, ожидая артистов. К нам подошёл офицер, сказал, что представление задерживается, предложил устроить конкурс талантов. Солдатам понравилась эта идея, и один за другим они стали подниматься на сцену: петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах.

Ким Йан Йунг вспомнил, как в детстве он занимался музыкой, а я – свои упражнения в пении. Вдвоём мы вышли на сцену и затянули одну японскую песню. Кажется, получилось неплохо, нам аплодировали. А затем мы исполнили уже корейскую песню – слушателям это особенно понравилось, нас даже попросили спеть на бис. Казалось, мы были самыми популярными артистами-солдатами в тот вечер…

И тем не менее первый приз всё равно получил японец за свою национальную японскую песню. Ким Йан Йунг и я удостоились только второго места. Нам подарили пончики со сладкой бобовой начинкой: для вечно голодных солдат это был нешуточный приз. Я крикнул по-корейски: «Ребята, налетай!», – и тут же вокруг нас собралось три десятка солдат-корейцев. Мы разделили пирожки между собой и, наверное, именно в этот вечер стали настоящими товарищами. Угостив всех, я предложил встречаться на этом месте раз в месяц, чтобы поддерживать друг друга. Все дружно согласились.