Золото гетмана

– Ты только не рассказывай это при Насте, жинке гетмана, – сказал он весело. – Теперь и я вспомнил.

– Почему нельзя рассказывать?

– Абрахам из Сорок – ее дед.

– Иди ты!

– Точно. У него было трое сыновей – Яков, Абрахам и Марк. Про первых двух я ничего не знаю, а вот Марк – отец Анастасии.

– Что б я сдох… – У Солодухи глаза от удивления полезли на лоб.

– У тебя скоро может появиться такая возможность.

– Это как?

– Полковник хочет послать нас с каким-то тайным поручением. И боюсь, что оно окажется очень опасным.

– Верю. Тебе верю. У тебя нюх на опасности. И когда?

– Завтра. На зорьке.

– Ну что же, до утра время есть, – без особых эмоций ответил Солодуха; ему было не привыкать вскакивать на коня и мчатся неизвестно куда и неизвестно зачем. – А пока – гуляй казак! Где этот чертов шинкарь! – снова включил он свой басище.

Тем временем Полуботок и джура подъехали к дому, который принадлежал его старому приятелю, бунчуковому Константину Савичу.

Хозяина не было – он ушел в персидский поход вместе с Данилой Апостолом, – и его жена радушно предложила черниговскому полковнику свой дом в полное распоряжение, а сама уехала в село Семешково, купленное Савичем у вдовы покойного писаря Федора Подлесского, который примкнул к Мазепе. Там у Савичей была новая усадьба, где они с детьми отдыхали в летнее время.

В доме Полуботка уже ждал накрытый стол. Повар-поляк, которого полковник всегда возил с собой, расстарался на славу. Кроме рыбного и мясного разнообразия, он подал хозяину на ужин один из любимых его борщей – холодный. Лето было в разгаре, жара спадала лишь после захода солнца, поэтому истомившийся за день организм просто жаждал прохлады.

– Садись, Михайло, откушаем, чем Бог послал, – сказал полковник.

Джура, заинтригованный такой милостью, не стал отнекиваться и спустя минуту уплетал за обе щеки и свежие коржи с маком, и крученики, и хорошо прожаренную свиную колбасу, которая таяла во рту и брызгалась горячим жиром, и холодный борщ.

Этот вид борща Полуботок не без завистливой иронии называл «ясновельможным», намекая на Скоропадского. Именно гетман изобрел это блюдо, перехватив пальму первенства по части кухмистерства из рук черниговского полковника. В огненно-красной жидкости, расцвеченной на поверхности янтарными капельками постного масла, плавали «балабушки» – маленькие шарики из молотого щучьего мяса, начиненные рублеными сухими грибами, а также маслины, оливы и жаренные на подсолнечном масле небольшие карасики, вывалянные в муке.

Обычно к «ясновельможному» борщу полагались постные пирожки с кислой капустой, кашей или с грибами, но тут уж и Полуботок внес свою лепту в рецепт холодного борща: к нему подавали ржаные пампушки с чесноком, испеченные на капустном листе.

Насытившись, полковник движением кустистых седых бровей отправил повара Юзека, который лично прислуживал хозяину, восвояси, и, подождав, пока за ним закрылась дверь, сказал:

– Вот что, Михайло, наступил твой час сослужить мне важную службу. Если честно и в срок исполнишь мой наказ – награжу тебя по-царски. Дам тебе село. Но ежели предашь меня… – Волчий взгляд Полуботка буквально пригвоздил юношу к лавке; у Княжицкого даже дрожь пошла по телу. – Тогда не будет пощады ни тебе, ни твоим родителям. Ты все понял?

– П-понял, пан полковник… Исполню.

– Тогда слушай. Я дам тебе пакет к главному крымскому мурзе Жантемир-бею, вручишь ему лично. Лично! Если тебя перехватят сечевики или – что еще хуже – царские солдаты, пакет сожги, утопи, наконец, съешь, но чтобы в руки к ним он не попал.

– Не сомневайтесь, пан полковник, – уже гораздо тверже сказал джура. – Пакет они не получат. Разве что вместе с моим бездыханным телом.

– Нет! Ты должен выжить и исполнить поручение. Татарский язык ты знаешь, так что общение с крымчаками тебя не затруднит. С тобой поедут старые запорожцы Потупа и Солодуха. Они проведут тебя хоть к черту в пекло, не то что в орду. А теперь иди, отдыхай. Завтра утром в путь. Насчет припасов я распоряжусь. Коня дам тебе самого быстрого и выносливого, из своей личной конюшни.

Джура ушел. Черниговский полковник налил в кубок романеи[39 - Романея – сладкая настойка на фряжском (французском) вине.], отпил несколько глотков и задумался. Интрига, которую он задумал, могла стоить ему не только полковничьего уряда, а в перспективе – гетманской булавы, но и жизни.

После долгих размышлений Полуботок решил отправить часть своих сокровищ за границу. Прячь в Чернигове, не прячь, все равно могут найти. А в заграничном банке лежать им будет надежней. Дальше положишь, ближе возьмешь. Но как туда добраться?

Было два пути, два «окна» в заморские страны – Петербург и Крым. Но через столицу, где от бдительного глаза царских фискалов трудно что-либо скрыть, везти бочонки с золотом, равносильно сунуть голову в пасть льву. Мало того, что отберут в казну, так еще начнут расспрашивать (с пристрастием!) куда везешь, кому и зачем.

А вот Крым… Это другое дело. Тоже, конечно, опасно, особенно плыть до Босфора. Могут перехватить турецкие военные галеры. Да и синопские паши[40 - Паша – титул высших военных и гражданских сановников в бывшей султанской Турции, в Египте (до 1952 г.) и некоторых других мусульманских странах.] нередко озорничают, пиратствуют на свой страх и риск.

И все же этот путь знаком, можно сказать, обжитой. Черное море для запорожских казаков что дом родной. Они исходили его вдоль и поперек. Дело оставалось за малым: получить у Жантемир-бея пропуск-ярлык через Босфор и найти подходящее иностранное судно; однако не просто торговое, а оснащенное для огневого боя, чтобы при случае отразить нападение пиратов.

Главное – сговориться с Жантемир-беем. Полуботок был знаком с мурзой и знал, что за деньги тот готов на все. Большего взяточника в орде найти было трудно. Его не повесили за мздоимство лишь потому, что сестра Жантемир-бея была замужем за крымским ханом Саадет-Гиреем.

Полуботок коротко вздохнул и перевел взгляд на иконы. Святые смотрели сурово и мрачно, будто предостерегая полковника от каких-то пока неведомых бед.

«Да знаю я, знаю… – подумал он устало. – Гетманская булава – тяжкая ноша. Мне бы раньше ее получить… Иван погубил своей бесхарактерностью все, что только мог. Как выправить положение? Как избавиться от этой новой напасти – Коллегии? Тяжело будет… И потом – Данила Апостол. Поди, улещает царя Петра, змей… Уж он-то спит и видит, как бы в Глухове угнездиться».

За окном раздались веселые голоса, звонкий девичий смех, а затем запели струны бандуры. Полуботок невольно заслушался. Это играл и пел его любимый бандурист Грицко Любисток, родом из Прилук, с которым черниговский полковник никогда не расставался:

Состарившись,
На Русь пойти мушу,
Ачей там отпоминают
Попы мою душу…

«Придется его царю Петру отдать, – подумал с сожалением Полуботок. – В прошлый мой приезд в Петербург он окинул Грицка взглядом. Да и Меншиков намекал… Очень понравились Петру Алексеевичу песни Грицка и как тот играл. Будет Любисток потешать вельможных панов на ассамблеях. Гляди, и к нам, бедным, государь помягче станет…»

Уже будучи в постели, черниговский полковник снова вспомнил своего соперника. «А чтоб тебя!..» – выругался Полуботок и смежил веки, потому что полная луна, которая заглядывала в окно, напоминала ему единственный глаз Данилы Апостола.

Глава 5. Данила апостол

Ранним утром 29 июня 1722 года, задолго до рассвета, в доме астраханского купца Панкратия Курочкина царил переполох. Слуги наряжали двенадцать крепких молодых музуров[41 - Музур – матрос на купеческих и промысловых судах Каспия; как бурлак, матрос на речном судне.] в богатое парадное платье, а купец самолично отсчитывал каждому по 1000 серебряных рублей.[42 - Рубль – петровский серебряный рубль весом около 28 г (вес западноевропейского талера, а также 100 серебряных копеек) систематически выпускался с 1704 года. В 1699–1704 годах. Петром I была успешно проведена денежная реформа. Он ввел регулярную чеканку золотой монеты: одинарных, двойных червонцев и двухрублевиков. По его указу была налажена регулярная эмиссия крупной банковой серебряной монеты достоинством в один рубль, полтину и полполтины, а также разменной серебряной монеты: гривенников, пятачков, алтын, грошей и копеек. Кроме того, Петр успешно ввел в денежный оборот медные монеты номиналом в пять, две и одну копейки, а также деньгу, полушку и полполушки. А в 1725 году были отчеканены медные рубли, полтины, полполтины и гривны.] Всем известный хитрец Панкратий, прослышав о прибытии Петра Алексеевича во главе с войском в Астрахань, набрался смелости и решил явиться к государю для поздравления его с днем тезоименитства, благо жилище купца находилось в 200 саженях от дворца, где квартировал царь.

– Государь проснулся! – вбежал в залу слуга купца, востроглазый татарин Ахметка.

Его еще затемно послали наблюдать за балконом дворца, по которому обычно прогуливался царь после пробуждения.

– Ох ты господи! – всполошился Курочкин. – Не опоздать бы… Поспешай, братцы, поспешай! Все за мной! – И он ринулся к двери.

Петр и впрямь встречал восход солнца на балконе. Он был в одном нижнем белье, на которое небрежно набросил шлафрок[43 - Шлафрок – длинный просторный домашний халат, подпоясанный обычно витым шнуром с кистями.]. Блаженно щурясь, словно большой котище на завалинке, он подставлял первым лучам солнца свое круглое лицо, на котором топорщились маленькие усики; в руках царя дымилась длинная глиняная трубка. Многие жители Астрахани пугались, когда царь ходил по улицам, держа в зубах трубку. В их представлении только сатана мог изрыгать изо рта дым и огонь.

Когда об этом сказали Петру, он сначала рассердился, а затем долго смеялся.

За полгода до его приезда губернатор Астрахани Волынский приказал снести в Кремле все ветхие строения и построить рядом с губернаторским домом специальную резиденцию для новоиспеченного императора, поручив надзирать за строительством Алексею Ивановскому. Кроме этого государю соорудили еще один дворец – вниз по реке Кутум, в Заманском саду. Это был лучший сад в городе. Строительство дворца началось в начале 1722 года и к лету было закончено.

Дворец в Заманском саду Петру понравился больше; здесь он и остановился. В саду срочно отремонтировали различные увеселения: качели, карусели, места для скачек, а рядом с дворцом построили небольшой мост через ерик. Петр с интересом осмотрел сад, где были посажены лозы венгерского и рейнского винограда, и велел устроить поливные машины для орошения садов, а также учредить особую садовую контору.

В Кремль царь добирался на своей плезир-яхте «Эксперанец»[44 - Эксперанец – надежда (лат.).] с золотым орлом на мачте, поднимаясь вверх по Кутуму. Яхта служила императору и для осмотра окрестностей города.

Южную окраину Астрахани окружали сточные воды солончаков, испарения которых отравляли воздух. Петр предложил осушить болота. Для этого он дал указание прорыть канал от Волги до Кутума, который мог стать укрытием для многочисленных мелких судов во время шторма, а также служил бы естественным дренажом и доставлял в центр города чистую проточную воду.

Однажды, совершая на яхте вместе с императрицей Екатериной прогулку по Кутуму, Петр заплыл в речку Луковку, а из нее в большой пруд, где находился государев Птичий двор. Этот двор был создан в Астрахани еще в 1718 году Алексеем Татарниковым по личному указанию царя. Там содержались для дальнейшей отправки в Петербург различные породы птиц. Осмотрев Птичий двор, Петр остался доволен, но приказал, чтобы в Птичьем дворе содержали еще и разных зверей. Царю хотелось, чтобы здесь приручали гепардов и других экзотических хищников.