Скрижаль Тота. Хорт – сын викинга (сборник)

Битва закончилась полным поражением пиратов. Шерданы едва успели сесть на свои суда, и то не все. Добыча была огромной – около трех десятков прочных морских кораблей, нагруженных награбленным добром, много превосходного оружия, четыре тысячи пленников, в том числе пятьсот женщин, сопровождавших пиратов в качестве подруг для постельных утех.

А мертвых врагов даже не стали считать. Их сожгли на костре и пепел развеяли в болотистой низменности.

Тот-Джехути мог быть довольным. Корабли шерданов здорово пригодятся при создании флота Дельты. Они сильно отличались от судов Та-Кемет с плоским днищем и низкими бортами.

Пиратские корабли имели прочную деревянную балку, идущую вдоль всего днища, которая заканчивалась тараном, а для обеспечения поперечной прочности на них устанавливались «ребра». Военные корабли шерданов были легче и длиннее торговых; на них размещалось больше гребцов, что обеспечивало высокую скорость движения. На постройку судов шли кипарисы, которыми были богаты острова Уадж-ур. Нос пиратских кораблей был высоким, управляли ими с помощью двух рулевых весел, установленных на корме с разных бортов.

А уж о пленниках и говорить нечего. Они всегда считались ценной воинской добычей. Строительные планы повелителя Та-Кемет были весьма обширны, но рабов не хватало, и пленники здорово пригодятся «Начальнику строительства», который руководил сооружением величественного храма Амона.

На следующий день армия Та-Кемет двинулась в обратный путь. Крокодилы, которые нежились в грязи по берегам Приносящей Ил, дружелюбно разевали свои зубастые пасти, приветствуя победителей, змеи торопились убраться с дороги отрядов, и, на удивление, ни один из воинов не был укушен ползучим гадом, лай шакалов в ночное время казался приятным и не мешал спать, а соколы в вышине сопровождали победоносную армию Тота-Джехути до самой столицы. Их крики звучали в ушах правителя Та-Кемет волшебной музыкой.

Победа! Ради таких моментов стоит жить!

Минул год после великой битвы с шерданами. Та-Кемет пережила самые тяжелые весенние месяцы, когда сильный ветер буйствовал целых пятьдесят дней. Он нес огромные массы песка из пустынь, засыпавших все на своем пути, – жилища, поля, дороги. Песчаные бури носились в воздухе, закрывая солнечный свет темной завесой.

Закончилось и время «ахет», когда Приносящая Нил затапливала все низменности. И наконец наступил благословенный период «перет», когда все цвело и благоухало, а на полях созревали хлеба.

Сидя на своем троне в Храме Истины, божественный Тот-Джехути проповедовал:

– То, что говорю здесь – только истина!

– И нет в этом ни капли иного!

– То, что внизу, подобно тому, что вверху.

– А то, что вверху, подобно тому, что внизу.

– И это надо знать для того, чтобы обрести познание наичудеснейшего Единого.

– Все материальное возникло по замыслу Единого.

– Могущество его есть наивысшее могущество!

– Оно превосходит все иное и явлено на Земле во всесилии своем.

– Став наитончайшим огнем – познай небесное!

– Так свершается слияние.

– Затем снова вернись на Землю – и будешь улавливать тончайшее и иметь силу преобразовывать несовершенное.

– Это будет означать, что ты обрел славу слияния с Единым и избавился полностью от мрака неведения.

Глава 4. Раубриттер

Ночь упала на землю внезапно, и Хаго едва успел найти удобное место, где можно было остановиться на привал. С лесного пригорка хорошо просматривался замок барона Ландварта – даже в темноте, так как на его стенах горели факелы ночной стражи. Привязав лошадку к дереву длинной веревкой, чтобы она свободно паслась и не смогла убежать, мальчик нашел ложбинку и развел в ней небольшой костерок. Он был осторожен – при всем желании заметить костер издалека было невозможно.

Хаго намеревался приготовить себе ужин, жаркое из зайца, которого подстрелил по пути. Он был очень голоден и с трудом дождался, пока заячья тушка покроется аппетитной хрустящей корочкой.

Юный воришка следовал за рыцарями как приклеенный. Риск, которому он при этом себя подвергал, превышал все разумные пределы. Своих подопечных он не опасался; благородные господа не обращали на него никакого внимания. Обладая острым зрением, мальчик в основном следил за ними издалека, а когда они выехали на большой шлях, то он затерялся среди путешествующих паломников, крестьян, купцов и сеньоров.

Самый опасный отрезок пути шел по лесам. Если рыцарям было нечего особо бояться – разбойники редко нападали на закованных в броню господ, то Хаго был легкой добычей. Но мальчик был осторожен, как хорек в курятнике. В лесу он держал ушки на макушке.

Когда ему встречались люди, он быстро съезжал с лесной дороги и прятался в чаще, пока они не проходили мимо, обгонял обозы по тропам, пробитым зверьем, а на ночь старался остановиться в какой-нибудь деревеньке, даже если рыцари проезжали мимо, подальше от дурных запахов и убогих жилищ.

Такие моменты Хаго не пугали; он знал, что всегда догонит рыцарей, которые берегли коней и редко переходили на рысь. А постой в деревне, пусть и в грязном, но сухом сарае, все же был гораздо предпочтительней ночевки в мрачном сыром лесу, где полно зверья – как четвероногого, так и двуногого.

По ходу срезав несколько кошельков у путешествующих ротозеев, когда за рыцарями выехал на большую римскую дорогу, Хаго быстро почувствовал себя в своей тарелке. Теперь ему не нужно было экономить средства, выделенные на поездку херром Альдульфом. Поэтому на постоялых дворах он требовал себе самую лучшую комнату, притом без соседей, заказывал дорогие яства и вино, и вообще вел себя, как дворянский отпрыск.

То, что он был юн, мало кого волновало. (Впрочем, Хаго был рослым пареньком для своего возраста; правда, чересчур худощавым.) Его раскованное поведение и приличная одежда говорили сами за себя. Кто из хозяев постоялых дворов рискнет задать неудобный вопрос представителю знати? Никто и ни в коем случае. Клиент при деньгах, он платит щедро, не скупясь, – что еще нужно? А сколько ему лет и почему он путешествует в одиночестве, не суть важно.

За то время, что он провел в пути, Хаго мысленно много раз поблагодарил скупщика краденого, который практически стал ему приемным отцом. Он научил мальчика читать и писать, долго вдалбливал в его бесшабашную голову, каким образом вести себя в приличном обществе, обучал аристократическим манерам, которые при его профессии нужны как корове седло (так тогда думал юный воришка).

Но теперь он преисполнился благодарности к херру Альдульфу, хотя следы от розог на спине до сих пор проглядывали темными полосами; «папаша»-самозванец руку особо не придерживал, уча сироту уму-разуму. У смышленого мальчика поведение в обществе было безупречным.

Однако теперь ему было не до хороших манер. Ночевка в лесу всегда таит много опасностей. В округе полно хищников – Хаго встречались волки, медведи, рыси. А еще бездомные псы. Вот они считались наиболее опасными. Сбитые в стаи, бездомные псы нападали не только на животных, но и на людей, которых, в отличие от диких зверей, они не боялись.

А еще в лесу шастали шайки разбойников и прокаженных, которых люди боялись больше, нежели кровожадных грабителей. Зараза, которую они носили в себе, вызывала ужас и отвращение. При появлении прокаженных люди стремились уйти от них подальше, а уж прикоснуться к больному проказой и вовсе было хуже смерти.

Первые приюты для больных проказой появились три века назад. Но на всех подобных заведений не хватало. Поэтому группки прокаженных в глухих балахонах с прорезями для глаз, предупреждавшие о своем появлении звоном колокольчиков или трещотками, были привычной частью дорожных пейзажей.

Больные проказой жили подаянием, потому что каждый из них лишался всего – имущества, семьи и места в обществе. Им было запрещено появляться в церквях, булочных, поварнях, у колодцев и источников.

Проказа считалась не столько медицинским случаем, сколько божьей карой за особо тяжкие грехи, которые при желании можно было найти у любого заболевшего. Этот факт, вкупе с отвратительными симптомами и увечьями, делал зараженных проказой изгоями. Случалось, что их обвиняли в отравлении колодцев, похищении младенцев и других преступлениях и уничтожали приюты вместе с обитателями.

Чтобы чувствовать себя в безопасности, Хаго забрался на высокое толстое дерево, нашел там удобную развилку, образованную тремя отростками, надежно привязался к древесному стволу и принялся доедать свой ужин, запивая его неплохим вином, которое булькало в дорожной фляге.

Он хотел оставить часть зайчатины на утро, чтобы плотно позавтракать, но юный организм требовал существенного подкрепления, и Хаго сдался. Бог даст день, Бог даст пищу. Этой древней мудростью он и успокоил свою обычную рассудительность.

Хотя юный воришка устроился вполне удобно – как в кресле, уснуть он никак не мог. Возможно, потому, что большей частью Хаго «работал» по ночам. Лошадка потихоньку пофыркивала внизу, под деревом, где была высокая сочная трава, и он не засыпал еще оттого, что тревожился за ее сохранность. Хотя его любимый арбалет был готов к стрельбе, Хаго знал, что вряд ли сможет помочь бедной животине, ежели на нее нападут волки или псы. Стая нападала молниеносно, он не успеет даже спуститься вниз, чтобы умчаться подальше от хищников, и за короткое время от лошадки останутся лишь кости, шкура, грива и хвост.

Только ближе к утру его начали одолевать сновидения. Это не был сон в полном его проявлении; Хаго погрузился в тревожную полудрему, которая смешала явь и кошмарные фантомы. Ему снилось, что дерево окружают страшные существа, похожие на волков-оборотней.

О вервольфах Хаго был наслышан немало. Ни одни посиделки в таверне не обходились без какой-нибудь истории про оборотня. Мальчик не был чересчур суеверным из-за своей профессии, которая предполагала дерзость и храбрость. Но из рассказов болтливых завсегдатаев злачных заведений он знал, что человек обычно превращается в кровожадное страшилище при полной луне.

А она как раз и светила, взобралась на самый верх звездного купола, да так ярко, что было видно на тысячу клафтеров[39 - Клафтер – традиционная единица измерения расстояния в немецкоязычных странах. Австрийский клафтер равен 1,8965 м (6,22 фута). В Швейцарии клафтер равен 1,8 метра (5,9055 фута). Эта единица также называется «faden» (сажень).] вокруг – почти как днем.

В какой-то момент кошмарные существа приблизились к дереву настолько, что мальчику стали слышны их речи. Несмотря на волчье обличье, они переговаривались как люди! Хаго неимоверным усилием вырвал себя из сонной одури и широко открыл глаза.

Лес полнился людьми, одетыми большей частью в звериные шкуры. В этом не было ничего необычного – охотники и лесники предпочитали камзолы из волчьих, лисьих и барсучьих шкур. Такая одежда грела в холодные ночи и ненастные дни, в ней не страшна была сырость, и кроме того, плохо вычиненные звериные шкуры отбивали человеческий дух, который лесные обитатели чуяли на большом расстоянии. Поэтому и охота ладилась.

Однако люди в звериных шкурах, расположившиеся на соседней поляне (со своего высокого насеста юный воришка прекрасно видел их и слышал), не были ни охотниками, ни лесной стражей. Похоже, соседями Хаго стали разбойники. И что удивительно – ими заправлял настоящий рыцарь! Все были пешими, только он и его оруженосец в полном боевом облачении сидели на конях.

Мальчик с ужасом подумал, что сейчас его лошадка может привлечь внимание разбойников ржаньем, почуяв жеребцов. Тогда ему точно придет конец. Но сытая берберийка проигнорировала мощных рыцарских коней, которые были другой породы. Видимо, ей очень не понравилось неожиданное многолюдье в лесу, мешавшее отдыху. Лошадка фыркнула, и, повинуясь тихому свисту Хаго, легла, да так, что ее почти полностью скрыла высокая трава.

Этот трюк мальчику показал торговец, который продал ему берберийскую лошадку. Она была уже не молода (хотя по-прежнему резва), и, видимо, прежний ее хозяин, о судьбе которого можно было только гадать, обучил ее разным трюкам, необходимым во время военных действий. Ведь армии нужны были не только рыцари на своих специально обученных, а потому очень дорогих и капризных дестриэ – крупных и рослых жеребцах.

С рыцарем в седле дестриэ уверенно справлялся с пехотой и легкой кавалерией. Всадник на такой лошади мог опрокинуть десяток пеших воинов, стоящих друг за другом. Но большой вес закованного в броню всадника затруднял прыжки, а рогатки, болота и широкие канавы для дестриэ были вообще труднопреодолимы.