– Рано? Скоро обед. У тебя вино осталось?
– Вот уж чего не знаю… – Гийо сел и развел руками. – А хорошо бы пропустить пинту[14 - Пинта – здесь и далее: 1 пинта парижская = 0,93 литра.] доброго винца…
– Так вставай и поищи! Уверен, что у тебя есть заначка.
– Э-хе-хе… – кряхтя, Гийо встал. – Однако же, мой господин, я вчера не успел поздравить вас с великолепным охотничьим трофеем. Если так пойдет и дальше, о вашей милости начнут слагать баллады.
В его голосе прозвучала слегка завуалированная ирония.
– Как же – поздравить! – Жиль фыркнул. – Да ты втихомолку урвал себе приличный кус свинины и поторопился запереться в своей мастерской с приятелями. Не спорь, я все видел! Где уж тебе было до поздравлений…
– Мессир, не судите меня слишком строго. Когда еще нам, беднягам, выпадет удача отведать мясца с господского стола. Тем более что повар Ватье смотрел за слугами, которые подавали блюда, как коршун. Пришлось изловчиться…
– Да уж, ловкости тебе не занимать. Никогда тебя не спрашивал, а сейчас спрошу: в той, прежней жизни ты, случаем, не был вором? Больно ухватки у тебя странные.
– Ваша милость, как вы могли такое подумать?!
Гийо изобразил страшную обиду.
– Да ладно, будет тебе… – Жиль примирительно похлопал его по плечу. – Коль сказал что-то не то, извини. После вчерашнего у меня в голове псарня, а во рту – скотный двор. Ну так что, винцо у тебя найдется?
– Поищем, – коротко бросил Гийо и зарылся в барахло, загромоздившее мастерскую.
Спустя какое-то время он издал торжествующий крик и явил миру пузатый кувшин – точь-в-точь как тот, из которого он потчевал Жиля вечером перед охотой.
– Спасибо, Боже, за сей дар! – с наигранным благочестием Гийо воздел руки к низкому потолку. – Милости твоя, Господи, вовек воспою, ибо… – тут он запутался и махнул рукой: – В общем, мессир, нам повезло. Бывает же такое…
– Экий плут! – Жиль грозно нахмурился. – А не сказать ли мне отцу, что ты перетаскал в свою мастерскую половину винного погреба?
– Ваша милость, вы никогда так не поступите с бедным Гийо… – Пройдоха изобразил напускное смирение.
– Почему?
– Потому, что душа у вас добрая. Вы не сможете себе простить, если мою спину исполосуют кнутом до крови. Да и что такое какой-то кувшин дрянного бордоского винца, когда в погребе лежат полсотни полных бочек бургундского? А скоро новый урожай винограда подоспеет, молодое вино запенится в кубках…
– Дрянного, говоришь? Это выдержанное бордоское – дрянное?! Да за него платят только золотом!
– Ну, это как кому. На вкус и цвет товарища нет. По мне, так кипрские вина гораздо лучше. И ароматней, и крепче. А что касается этого бордоского, то я думаю, что вашего батюшку надули, подсунув ему дешевку. Нет-нет, я это категорически не утверждаю! – Гийо опасливо отодвинулся от Жиля, который готов был взбелениться. – Может, я ошибся… А чтобы согласовать наши мнения по этому вопросу, предлагаю побыстрее откупорить кувшин и наполнить кружки.
Жилю ничего другого не оставалось, как безропотно согласиться…
Они сидели битый час, рассуждая о достоинствах разных вин и время от времени «дегустируя» бордоское, как вдруг во дворе замка раздался какой-то шум. Жиль прислушался. Казалось, что во двор ворвалась шайка разбойников, которую возглавляла женщина. Ее визгливый голос заглушал голоса остальных, и Жиль с Гийо недоуменно переглянулись. Это никак не могла быть госпожа Шарлотта или Рошель, а служанки, зная строгий нрав Ангеррана де Вержи, вряд ли устроили бы такой тарарам.
Жиль вышел из мастерской. И тут же хотел нырнуть обратно, да Гийо, который подпирал сзади, помешал. А в следующий момент уже стало поздно прятаться.
– Вот он! – вскричал коренастый виллан с багровым лицом пьяницы. – Узнал! Я узнал его!
– Ага! – завизжала женщина, стоявшая рядом с ним. – Попался, голубчик! А вот и его шоссы! – она взметнула над головой штаны Жиля, словно это было знамя.
– Что здесь творится? – раздался грозный голос, и перед толпой крестьян, которых впустил в замок бестолковый привратник Гуго, появился Ангерран де Вержи с мечом в руках. – Кто такие и какого дьявола вам здесь нужно?!
За ним толпились и остальные рыцари, гости хозяина замка, – суровые, решительные, готовые драться не на жизнь, а на смерть с любыми врагами, даже если их огромное количество. Завидев рыцарей, вилланы стушевались; они предполагали, что в замке только Ангерран де Вержи с семьей. Какое-то время во дворе царила испуганная тишина, а затем виллан с красным лицом все-таки решился продолжить наступление и завел речь:
– Господин рыцарь! Мы – народ простой, бедный, но честь свою блюдем не хуже дворян. Перрин, поди сюда!
Из толпы вытолкнули девушку, в которой Жиль без труда узнал юную прелестницу, с которой миловался на развалинах замка Азей-лё-Ридо, хотя она и стояла, низко опустив голову. А старая ведьма с визгливым голосом, похоже, была ее мать.
– Вот! – торжествующе сказал виллан. – Посмотрите на это бедное дитя! Ваш сын, мессир, ввел в искушение мою непорочную дочь, затащил ее в укромное местечко и лишил девственности!
«Ну, предположим, это несколько не так, – подумал Жиль. – Эта чертовка Перрин теряла свое целомудрие много раз, притом до меня. Да вот беда – крайним оказался я…»
– Жиль! – громко позвал Ангерран де Вержи. – Поди сюда.
Юный ловелас, стараясь выглядеть независимым, приблизился к толпе вилланов и встал рядом с отцом.
– Ты знаешь эту девушку? – спросил рыцарь.
– Откуда? – Жиль изобразил удивление. – Первый раз вижу.
– Он врет, врет! – возопила старая ведьма. – А шоссы, шоссы чьи?! И рубаха!
– Действительно – чья это одежда? – Ангерран де Вержи мрачно посмотрел на сына.
Ему очень не хотелось ссориться с вилланами. Рыцарь хорошо знал, на что способны крестьяне, если их сильно разозлить. В том, что Жиль замешан в истории с Перрин, он совершенно не сомневался. И теперь размышлял, как притушить разбушевавшиеся страсти. После Столетней войны рыцари стали более обходительными с крестьянами. Особенно те, кто жил в деревенской глуши. Они уже испытали на своей шкуре примитивное оружие, которое имелось у виллан. Дразнить ос может только глупец.
– По-моему, они совсем не отличаются от других штанов, которые носят люди, – ответил Жиль. – К тому же рванье. А мои шоссы на мне.
Здесь нужно сказать, что утерянные штаны и рубаха и впрямь не блистали новизной. Семейство де Вержи не могло себе позволить большие траты на одежду младшего отпрыска хотя бы потому, что вскоре намечалась свадьба старшего сына, на которую требовалась куча денег.
– Что ж, резонно, – сказал Ангерран де Вержи. – А почему молчит девушка?
– Скажи, Перрин, скажи! – снова завизжала мать девушки. – Скажи, как этот змей-искуситель увел тебя от родного порога, попользовался и сбежал!
Девушка бросила вороватый взгляд на Жиля, но не сказала ничего, лишь прикусила нижнюю губу. Ей было стыдно, что заварилась такая история. Она знала, что не может иметь виды на дворянина, но с Жилем ей было интересно, не то что с деревенскими оболтусами, которые сразу же лезли под юбку.
– Понятно… – Ангерран де Вержи тяжелым взглядом заставил закрыть рот старую ведьму, готовую опять завизжать. – Это дело мы обсудим с отцом семейства. А сейчас прошу вас покинуть замок.
От его вежливости потянуло могильным холодом, и вилланы поторопились очистить двор. Остался лишь отец Перрин. Жиль тяжело вздохнул. Он знал, чем закончится вся эта история. Отцу снова придется раскошелиться, как это уже было несколько раз. Весь вопрос будет заключаться лишь в том, насколько виллан жаден и во сколько он оценит «невинность» своей дочери. А еще Жиль подумал, что теперь ему серьезного наказания точно не избежать, так как было слишком много свидетелей перепалки во дворе замка.
Глава 4. Меткий стрелок
Усадьбу Немиричей обнесли высоким забором, представлявшим собой вкопанные в землю толстые дубовые колья, заостренные вверху. Ворота были двустворчатые, тоже дубовые, с железной оковкой и козырьком от дождя. Изнутри вдоль забора шли мостки, чтобы при надобности по ним могли передвигаться вооруженные пахолки. Это если на усадьбу нападут татары, что уже несколько раз случалось. Небольшие татарские отряды (чамбулы) постоянно рыскали по Руси в поисках добычи и ясыра – пленников, которые высоко ценились в Турции.
В последние годы в Киев они забредали редко и в основном по ночам. Большой поход татарской орды на Киев был давно, сорок лет назад, в 1416 году. Татары, возглавляемые ханом Эдигеем, разграбили почти весь город и сожгли Киево-Печерский монастырь. Но Литовский замок они так и не взяли. С той поры лишь единичные представители степных разбойников отваживались добираться до киевских круч, привлеченные златоглавыми киевскими церквями, что в их жадных раскосых глазах считалось немыслимым богатством, и большей частью в родные улусы они уже не возвращались.
Подворье Немиричей было просторным. За домом находились конюшни, амбары и прочие хозяйские постройки, а также несколько хижин для слуг. Прямо перед домом еще старый Немирич вырыл глубокий колодец с журавлем, вода в котором обладала удивительным вкусом. Дом – скорее терем – строил уже Яков Немирич, вернее, перестраивал. Он был просторным, двухэтажным, с сенцами, большим крыльцом и покрыт красной заграничной черепицей, что являлось главным предметом зависти киевской шляхты. Немногие могли позволить себе такую роскошь – керамическая черепица стоила очень дорого.
Дом сложили из толстенных сосновых бревен, заткнув щели между ними мхом, – для утепления. Старый Немирич, у которого ныли кости в сырую погоду, сложил в доме печь с просторной лежанкой, а Яков отделал ее изразцами. Кроме того, дом стоял на фундаменте из плинфы – тонкого обожженного кирпича, потому что местность, где находилась усадьба, поначалу была сильно обводнена. Первый этаж был хозяйственным (в нем находились разные службы, в том числе поварня и кладовые для продуктов), а второй – жилым.