Катарсис. Наследие

Если бы не чутье – не пришлось бы привыкать и притирать. Рассыпался бы на куски, как предыдущая упряжь и бедолаги крестоносцы, что даже понять не успели, что та Сеть Света не свяжет их, а рассечет на куски.

Белый посмотрел на восток. Туда, куда Мастер Боли увез Пятого. Там были земли Змей. Тол сумел восстановить из допросов пленных и снятия воспоминаний павших приблизительную картину Затемнения этих земель и жителей этой земли.

Что породило нехилую тревогу Синьки. Она не могла понять, зачем Белому самому разбираться с Потемнением. Она считала, и не без основания, что безумие заразно. Она металась, мучилась, но боялась сама поговорить с Белым, зная, что правды не услышит, что Белый ее будет успокаивать, убеждать, что все хорошо, что все – под контролем. Потому она озадачила брата.

Корень подошел к проблеме издалека. Крутил вокруг да около, так и не дойдя до прямого разговора. Ему хватило объяснения разумника. Тол ему объяснил, что Белый копается во всей этой мерзости не потому, что ему нравится, а для того, чтобы найти способ противостояния этому Помутнению. Корень ушел сильно впечатленный.

Прямой разговор состоялся только после того, как Тол доложил о метаниях и сомнениях брата и сестры. Белый вызвал их обоих и честно признался, что очень напуган массовыми сумасшествиями людей и не знает, как этому противостоять. Эта зараза может прийти и в земли Лебедя, если уже не пришла. Слишком долго Белый не был дома. И он мог застать там такую же картину – брошенные поля и сады, сожженные города, люди, пожирающие друг друга. Клирики, не защищающие прихожан, а сдирающие с них шкуру. Настоятель, не несущий Слово Создателя Триединого, а сеющий скверну и – как Темный Химеролог – создающий ужасных Тварей.

Циркачи согласились, что это – самая страшная угроза даже не им, а всем людям Мира. Но Синька была против, чтобы Белый сам этим занимался.

– А кто? – грустно спросил Белый. – Кто? Церковь? Ну, про настоятеля вы уже знаете. Император? Простое введение полков – что даст? Перебьют всех прокаженных. А если сами Имперские полки – помутнеют? Ордена Триединого Старый схлопнул.

– Схлопнул? – переспросил Корень.

– Ну, они решили убить Старого. Теперь Ордена обескровлены. Воины Света их покинули. И сам Старый схлопнулся. И-и-ех-х! Ну? Кто? Кто, если не мы? Из основного состава Красной Звезды остались только я, Пятка да Марк. И где он, Марк?

– Это не тот ли, что убил Пращура? – удивился Корень.

– Так бы Старый и дал себя убить в спину! Ага! Поверю, как же! И после этого – меня Марк выволок из пещеры до ее обрушения. Меня, а не Старого. Без прямого приказа Старика Сумрак бы так никогда не поступил! Даже если бы он предал – он выволок бы голову Старого – ради знаний, которых там было больше, чем во всем Книгохранилище университета. Но он бросил Старого, а спас меня. Значит, Старый был жив на тот момент и это – его приказ. А – зачем? Почему я, а не он? А? А не для того ли, чтобы я оказался именно здесь, именно – сейчас?

– Получается, что правду говорят, а я не верил… – тихо сказал Корень. – Если он знал все заранее… Он и есть Триединый. Триединый Старец.

– Не знаю, – пожал плечами Белый. – Он не выглядел Богом. Он казался человеком. Причем – не очень хорошим человеком. Но очень живым. Полным страстей, желаний, страхов, сомнений. И он любил. Правда, я так и не понял, кого из них. А может, всех. Если он – Триединый… Тогда… И ты, Корень – тоже Триединый. И я. И ты, девочка моя…

– Сам ты… – возмутилась девушка, но когда до нее дошел смысл слов Белого, вспыхнула, озарилась радостью. – Мальчик! Мой!

– Так! – поморщился Корень. – После намилуетесь. Что-то я совсем запутался. Начали про заутреню, закончили – за упокой. Что делать-то? – Корень вскочил и заметался по помещению.

– Ну, как тот же Старый сказал: «Делай, что должен!»… – улыбнулся Белый, целуя пальчики Синьки.

– И что мы должны делать? – не понял Корень.

– А что мы до этого делали? – спросил его Белый.

– Тебя домой сопровождали.

– Вот и делай, что должен. Ты – глава дозора. Делай, что должен. Мне нужно знать, как идти в земли Лебедя. Мне нужно знать, как спасти названого внука Триединого.

– Все же ты думаешь, что Дед – это Старец? – замер Корень. – Сам же сказал, что он не был похож на бога.

– А как должен выглядеть бог, чтобы быть похожим на самого себя? – усмехнулся Белый, откидываясь на спинку стула. Как бы ни выглядел тощим юноша, стул жалобно скрипнул.

– Ну, не знаю, – пожал плечами Корень, скидывая кольчужный капюшон и почесывая затылок. – Как по мне, Бог – велик, могуч, безошибочен, загадочен и непонятен. Каждый должен сразу ощутить его силу, его…

– Ну, ты только что описал именно Андра. Велик телом и разумом, могуч силой и мыслью, каждый сразу ощущал, что он – самое странное, что они встречали. Сколько он успел наворотить? За столь недолгий свой срок! Так? И, как оказалось, он был – безошибочен, но загадочен и до сих пор не понятен.

– Боги всегда казались чем-то очень далеким, – сказала Синеглазка, смотря в стол, – а Дед был такой… живой. Не верится, что боги бывают вот так… Так… близко. Что мы, лично, с Ним знакомы.

– И не с одним, – еще шире усмехнулся Белый. – Одна из них и не скрывалась. В открытую называла себя Матерью. Матерью Жизни и Смерти. А мы – не слышали.

Синеглазка ахнула, закрыв рот рукой. Из ее глаз брызнули слезы. Она вскочила, опрокидывая стул, убежала. Корень – молча – проследил за ней взглядом, посмотрел на посерьезневшего Белого, поклонился, тоже вышел. Белый сложил руки на стол, уронив на них голову. Он тоже очень сожалел, что упущена возможность хотя бы еще задать пару вопросов этим… людям? Богам?

Больше к этой теме не возвращались. Но этот разговор еще больше сблизил их. Корень, державшийся показательно независимо от командира, изменил свою позицию, став верным помощником. Ну, а Синька…

Приятные воспоминания резко сменились болью. Болью душевной. Эхом невыносимой боли, которую испытывал Пятый. Белый поймал глазами Синьку. Она смотрела на него, закусив губу, сжав кулачки. Она… тоже чувствовала.

Мастер Боли опять начал пытать их названого брата.

Белый излишне резко дернул поводья, разворачивая коня, до его хрипа. И погнал коня, обгоняя караван. Прочь! Прочь! На восток. Туда, куда увезли Пятого. Увидев его маневр, стража командира тоже пришпорила коней.

* * *

– Потери? – строго спросил командир.

– Двое ранено. Один – тяжело. Отправил их в лазарет, – доложил старшина дозора. – Убито восемь Змей, один оставлен в живых для допроса. Никто не ушел.

Тол уже спрыгнул с коня, увидев злобный взгляд пленника, с ходу пронзил его в живот, насквозь, своим посохом, пригвоздив к земле.

– Поглазей мне еще, мерзость! – прорычал маг.

Белый удивленно смотрел на Тола, невидимый за односторонне прозрачной личиной шлема. Этот поход изменил не только его. Тол не только серьезно прибавил в Силе и Мастерстве (по его словам, Белый не мог этого оценить, как бездарь), но и ожесточился. Еще месяц назад Тол ломал бы волю допрашиваемого своим Мастерством, сейчас же – посохом, болью, грубо и жестоко, без какого-либо изящества.

И это тревожило Белого. Он замечал ожесточение не только за собой, а за всеми, кого хорошо успел узнать. Не говоря уже о безумии Ужгорода. Смогут ли они снова стать людьми после этого похода? Или гниль скверны изменит их окончательно?

Тол закончил дознавание очень быстро. Он выдернул свой посох, кивнув дозорному. Голова Змея откатилась от тела. Тол сам пробил своим посохом сердце уже мертвого пленного.

Перед докладом Тол немного задумался. Потом решительно тряхнул головой:

– Похоже, приплыли мы, командир, – сказал он. – Войско Змей ушло на юг, но тут остались какие-то городки Неприкасаемых.

– Неприкасаемых? – переспросил Белый.

– В этих городках они проходят подготовку и потом становятся Неудержимыми. Вот мы и узнали, куда делись дети со всех городов. И почему их не съели. Над ними проводят работу, как над Черным Братством. Детей легче перестроить. Им меняют личность. И кормят только человеческим мясом и готовят только для одного.

– Для войны. – Кивнул Белый. – Я уже понял. И сколько их?

– В каждом городке – больше тысячи, до полутора тысяч Неприкасаемых, чтобы в результате жестокого отбора получить тысячу Неудержимых. Каждый уже сильнее и искуснее любого из наших воинов. Ну, может быть, кроме тебя. И они просто не ведают сомнений и страха. Не ведают никаких ограничений, нет предела их злобе. Потому – Неудержимые.

– Беспредельщики… – вздохнул Белый, повернулся к Корню. – Старый и это уже знал. Он тебя сколько раз «беспредельщиком» называл?

– Не один раз. Только я не знал – почему. Чаще он сокращал до «беса», или, ласково так – «бесенок». Особо зверолюду доставалось. Меня он иногда называл «отморозком», хотя мы на зиму всегда откочевывали на юг, – покачал головой Корень.

– Придет время, узнаем значение и этого слова. Поймем заодно зачем он так рвался в земли, где замерзшая вода по полгода не тает, – сказал Белый, потом опять повернулся к Толу: – А сколько всего этих «беспредельщиков»?

– Этот, – Тол пнул тело, – знал о четырех городках на этой стороне. Но тут все окружено ими. Кроме того, в самом городе никогда не бывает меньше тысячи воинов. Стража города не участвует в походах. Это Уж увел все, что было. Бывший князь – не таков.

Белый отвернулся от мага. Похоже, что Тол был прав. Они, правда – «приплыли». Им не пробиться до Пятого. И еще не известно, смогут ли они освободить Стрелка, даже если дойдут до Храма Боли, что Мастер Боли не сбежит опять.