ЛЕОНИДЫ

Откуда-то он понял, что это тот самый человек, которому она успела подарить свою любовь задолго до их встречи. Там, за окном, было темно, и косые ливневые струи превращали эту фигуру в размытое пятно. Но что-то неуловимо знакомое было в этой фигуре.

Он повернулся к ней, чтобы сказать, что защитит её. И от каждого, и от всего, что только может случиться, хоть наяву, хоть в этом вложенном как матрёшка в матрёшку сне, но…

Она уже убегала по запутанным коридорам того странного дома. То ли от пытающегося ворваться человека, то ли от него самого. А он бежал, бежал за ней, пока не проснулся окончательно.

Глава 15. Надежда RIP

Они брели в предвечерних сумерках, меряя шагами безликое пространство пустыни. Время остановилось, разумно посчитав, что всё равно стало бесполезным в мире, где ничего не может начаться и закончиться. В мире, где нет ни прошлого, ни будущего, потому что всё, что может существовать, существует одновременно, здесь и сейчас, в нескончаемых предвечерних сумерках на странной планете, летящей по одной ей ведомой орбите в холодных глубинах безразличного космоса.

Пути то сближали, то удаляли их. Но они уже настолько свыклись с недосягаемостью друг друга, что перестали воспринимать параллельно идущего – он её, а она его – как попутчика. Скорее, как тень, которая просто всегда где-то рядом, но с которой нельзя ни встретиться, ни расстаться.

И чтобы не сойти с ума, и он, и она разговаривали сами с собой. И это оказалось довольно забавным занятием. Отнюдь не таким очевидным и предсказуемым, как могло показаться. Задаваемые вопросы иногда поражали их своей неожиданностью. А произносимый бормочущими губами ответ, долетая до их ушей, заставлял порой оглядываться в поисках кого-то ещё, кто мог без спроса влезть со своим частным мнением в их тихую внутреннюю беседу.

А возможно, не ведая о том, этими невидимыми собеседниками друг для друга были они сами. Ведь что за проблема, услышать мысли кого-то другого, особенно если оба этого хотят? Особенно если один из них – человек, а другая – его душа.

Так или иначе, нескончаемые темы этих диалогов всё равно сводились к тому, КТО иногда составлял им компанию, являясь в ореоле ослепительного сияния со стороны предзакатного солнца. И одной-двумя фразами не оставив камня на камне от, казалось бы, уже бесспорных и надежных выводов, удалялся к своим делам, оставив их наедине с теми же самыми вопросами, но уже в совершенно ином свете…

И когда их основные споры были завершены, а список запрещённых к обсуждению тем чётко определён, то вот к каким выводам им удалось обоюдно прийти…

Когда боль и обида переполняют тебя, кажется, что груз этого невыносим. Кажется, что в мире не найдётся такого количества добра и любви, чтобы заживить эту рану. Кажется, что эта пустота внутри тебя, возникшая после того, как в рваную брешь на душе утекли все наполнявшие тебя чувства, значительно больше вселенной, в которой ты сам – лишь маленькая песчинка. И нет надежды. Нет…

Как можно упрекать путника, идущего по извилистой дороге, которой нет ни конца, ни начала, в том, что за каждым следующим поворотом ему видится лишь тот же бессмысленный путь? Как можно упрекать его в том, что раньше он не видел ничего другого, кроме пыльной дороги под ногами?

Но вдруг… Ах, если бы не это – вдруг! Вдруг, обогнув ещё один выступ скалы, взобравшись на ещё одну вершину, он в недоумении останавливается. Там, впереди, вместо привычной серости что-то блеснёт. То ли вода отразит упавший солнечный луч, говоря ему:

«Иди ко мне, утоли свою жажду, освежи уставшее тело, расслабься во мне, потеряв вес свой в силе вод моих…» То ли свет от костра поманит согреться, шепча языками пламени:

«Подойди ко мне, я дам тебе уют и покой, сядь рядом со мной, я дам тебе тепло и ночлег. Я буду охранять твой сон, и пока ты спишь, никто не рискнёт нарушить границу моего свечения, которым я окружу тебя. И так будет всегда – пока ты этого хочешь!»

А может это чьи-то незнакомые, но уже давно снящиеся глаза, поманят тебя радугой любви. И будет в этом свете и отблеск воды, и пламя огня, и ещё что-то, от чего сердце сладко заноет, боясь поверить.

Кто устоит перед таким соблазном? Кто не уверует в то, что этот длинный, бесконечно длинный путь, неведомо каким образом вмещающийся в краткость человеческой жизни, наконец-то привёл тебя к Цели. И всё, буквально всё, что было с тобой на этом пути, начинает приобретать какую-то иную, символически-светлую суть. И вот ты уже готов не только простить, но даже сказать им спасибо!

И тому камню, о который ты в кровь разбил ногу. И тому дождю, что пропитал твою одежду, заставив дрожать продрогшее тело. И беспощадному солнцу, что сводило тебя с ума, слепя глаза и обжигая кожу. И звёздам, безразлично наблюдавшим за тем, как ты корчился в муках страха и бессилия перед неведомым и таким бесцветным завтра.

Сказать спасибо и Небу, и Земле, и Ветру, и Звёздам, которые подобно мудрым учителям, заранее знающим ответ в сложной задаче, но продолжающим вновь и вновь требовать правильного решения от любимого, но нетерпеливого ученика, вели тебя сюда – к месту, куда и должен был привести тебя твой путь. И ты сам поразишься, как мало тебе потребовалось счастья, чтобы простить их, чтобы принять причинённую ими боль.

Относительны не только пространство и время. Относительны и наши чувства, проживаемые в этих относительных измерениях. За годы темноты – лучик светлой надежды, и мы готовы простить всё! Вот такая забавная пропорция. Ещё бы! Ведь этот лучик способен осветить сумрак прошлого. Хохоча и играя светотенью воспоминаний, показать тебе иную причину твоих переживаний. Он смеётся – улыбнись и ты!

Разве это не взошедшие плоды твоих усилий, засохшими сморщенными горошинами разбросанные на полях жизни твоей? Присмотрись. Видишь едва заметное перламутровое свечение вдоль оставленного за спиною пути? Это тонкие нежные ростки трудов твоих пробиваются в делах и мыслях ещё незавершенных творений.

А это? Видишь, это не безразличие того, кто был тебе дороже всего… Смотри же, смотри внимательней! Ну, конечно, это просто ветка сирени отбросила такую жуткую тень в лунном сиянии.

Ты убедил себя, что она не любила? Что ей было просто приятно иногда греться в лучах твоей слепой любви, планируя встречи с тобой, как сеансы посещения эмоционального солярия? Да нет же, нет! Всё не так! Ты даже не догадываешься, как ей было непросто выкраивать эти редкие часы ради тебя. Как сильно она хотела быть с тобой. Сколько надежды было в её словах о том, как жаль, что и в этот вечер вы опять не вместе. Неужели всей твоей любви не хватит, чтобы просто поверить той, кого ты сам имел неосторожность полюбить? Поверь. Поверь ей. Поверь, что всё было именно так. И тогда… Ты сможешь позволить себе надеяться, что когда-нибудь вы ещё будете вместе.

Поверь, зная наперёд, что миражи в этих краях столь частое явление, что даже птицы предпочитают ущипнуть себя прежде, чем взмахнуть крыльями в сторону журчащего ручья.

Эй вы! Все написанные и ненаписанные книги мира! Зачем вы учите нас тому, что по праву наше? Зачем расточаете слова и страницы, пытаясь призвать нас не терять надежды? Призывайте нас лучше к умению дышать или видеть, слышать или чувствовать… Мы живы надеждой и без ваших научений. Мы созданы такими! ИМ!

Наша проблема в другом. И ОН говорил о другом. Возможно, вы неправильно поняли его слова. Хотя больше похоже на то, что сознательно взяли ношу по силам своим. И видно по ноше вашей, как слаб человек… ОН говорил – верить.

Чем надежда отличается от веры? А чем маленький ослик, идущий за подвешенной перед мордой морковкой, отличается от того, кто способен шагать по своей дороге жизни лишь от надежды к надежде? Отличие в том, что пока путь не завершён, ослику не суждено узнать вкус манящего лакомства. Оценить, ради чего он потратил столько сил. Зато сомнительной привилегией человека, является возможность раз за разом убеждаться, что у миража надежды нет ни вкуса, ни запаха. Ни плоти, ни крови. Вся жизнь миража – в его недостижимости.

И вот когда ветка сирени вновь, сбросив личину наваждения, превратится в оскал преследующего тебя страха. Когда тот, кто пробудил в тебе любовь, вопьётся нежным поцелуем вампира, высасывая силы и душу. Когда пьедестал твоих трудов обратится в пыльный стеллаж никому ненужных вещей… Вот тогда наступит момент истины. Вот тогда ОН посмотрит на тебя, чтобы удостовериться – а веришь ли ты?

Отдашься ли полностью, до конца, захватившей тебя новой мечте так, как будто бы никогда раньше не хоронил её предшественников и не выводил RIP, rest in peace – покойся с миром, на их скромных надгробиях кладбища своих надежд? Сможешь ли ты сделать шаг навстречу новой боли? Поверишь ли снова в любовь? Зная, что возможно, это просто мираж. Почти уверенный, что это мираж… Вот тогда ОН ещё подумает, достаточно ли тебе уроков веры?

Глава 16. Явь

Они встречались потом ещё несколько лет. Этот период их отношений напоминал прибой, мерно и неторопливо накатывающий на скалистый берег и с каждой волной уносящий с собою в глубины океана вымываемые частички их чувств. Смягчая острые изломы и делая берег всё более пологим.

Боль притупилась. Его мечты о ней стали напоминать фотографию, надежно хранящую все детали того, что было на ней запечатлено, но с каждым прошедшим днём становящуюся чуть менее яркой.

Иногда они не виделись и не писали друг другу по несколько месяцев. Но затем кто-то из них делал первый шаг, и всё начиналось по новой.

Обычно, он приезжал за ней к подъезду её дома. Говорил по телефону, что уже ждёт. И ждал. Она всегда очень долго не выходила. Наконец, она садилась к нему в машину, и они ехали в кино или кафе, или погулять на берег залива, или пройтись по центру города. И очень-очень редко они ехали для того, что бы остаться вдвоём.

Он старался не выпускать её руку. Гладил, едва касаясь пальцами…

Они о чём-то разговаривали. О разном. О каких-то текущих делах и заботах. О новых фильмах или событиях в их жизни.

Как озабоченный, но уже не буйный больной, он всё время пытался выводить разговор на тему их отношений. Она всегда внимательно слушала. А когда, наплевав на все обещания самому себе, он в тысячный раз нарушал их, произнося «я очень люблю тебя», её глаза теплели. Но, несмотря на это, спустя несколько отведённых часов встречи, она всё равно говорила, что ей пора, и он отвозил её домой.

Или она сама садилась за руль своего Пежо и уезжала куда-то.

А иногда, когда они оба были за рулём, он провожал её до стоянки у дома, просто проехав полгорода за её машиной на своей, чтобы только ещё раз поцеловать у подъезда и ехать обратно, в свою пустоту, так и не сумев ответить себе на вопрос – что же это за отношения? А как-то, остановившись на обочине на полпути от неё к себе, он, измученный этим вопросом, отправил ей эсэмэску:

«…Наверное, тебе хватает лишь доли того места, что принадлежит тебе в моей душе.

Остальное – твоё, но ты там не живёшь. Там пусто, и меня пожирает этот вакуум».

Но она, как обычно, ничего не ответила.

Иногда он бунтовал. Писал твёрдые и уверенные слова о том, что больше не хочет делать вид, что его устраивают эти отношения. Что у него есть желания и чувства, которые тихо умирают в ожидании её взаимности. И что если она не готова ответить ему тем же, то пусть просто простит и отпустит его.

Она отвечала, что он всё надумал, что он сошёл с ума… И не отпускала, определяя лишь по ей одной известным сигналам женской интуиции, когда и какие несколько слов написать ему, чтобы он случайно не вырвался слишком далеко.

«Я завис в каком-то пятом измерении по отношению к тебе. Я не могу понять, где верх, где низ. Я пишу тебе, как радар, который посылает сигналы в окружающее пространство, но способен увидеть лишь их вернувшееся отражение. Но мои слова и чувства не отбрасывают тень твоею реакцией… Я не вижу их отражения от тебя.

Свой – чужой? Любимый – привычный? Нужный – удобный? Кто я для тебя?

Я вижу тебя глазами. Я могу коснуться рукой, если, конечно, ты окажешься рядом со мной. Но на моём внутреннем радаре, несмотря на обострённые до предела чувства, ищущие хоть какое-то отражённое подтверждение от тебя, ничего не видно. Для меня ты – самолёт-невидимка».

Глава 17. Демон

Будет неправдой сказать, что это время не дало им возможности лучше понять друг друга. Может быть даже хорошо, что к тому моменту накал первых страстей спал, и чувства уже можно было просто держать обнажёнными сердцами. Ему казалось, что теперь-то и он, и она смогут спокойно ответить на любые вопросы, касающиеся их обоих. Они спрашивали. Они отвечали. Но понятнее ничего не становилось.

Про себя он знал точно, а она говорила, что не теряла свой интерес и симпатию к нему, и что с её стороны все было серьёзно с самого начала, что она никогда не играла с ним. Хотя… в ответ на его бесконечные «я тебя люблю» её эхо отозвалось лишь однажды.