Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы!

За 5 минут до окончания 30-минутных работ ревела сирена и начинала мигать красная лампа. Инженер-дублер быстро проверял еще раз показания приборов, запрашивал разрешение на выход из помещения лаборатории и начинался самый мучительный этап – подъем. Он длился около часа, в это время костюмы снаружи несколько раз обрабатывались спецсредствами, высушивались, а перед выходом «из шахты» наружу внимательно исследовались механическими манипуляторами, снабженными различными приборами-искателями.

Если не было радиационного фона, химического заражения и еще бог знает каких опасностей, мы выходили наружу.

Из костюмов нас осторожно извлекали техники, и теперь уже наши тела тщательно «обнюхивались» датчиками. Затем нас обследовали врачи.

Далее следовал обед в столовой – рацион был выше всяких похвал! – и после часового отдыха нас вновь осматривали медики. Только после этого служебный транспорт развозил нас по домам.

На следующий день все повторялось, только теперь дублером был второй из нас.

Выходной день – воскресенье. В этот день в нашем подземном «бунгало» колдовали ученые – это был их день регламентных работ.

Каждые три месяца у нас был трехнедельный санаторий плюс неделя отпуска «для решения личных вопросов».

Каждые три года – двухмесячный отпуск (естественно, с обязательным трехнедельным пребыванием в санатории) и отдыхом на Черном море. Или – в другой местности, «по желанию заказчика».

Конечно, уже после нескольких первых смен нам становилось ясно, что все мы – смертники. Но что было делать?

На пенсию мы выходили в 35 лет, отработать «под землей» необходимо было 10 лет. Поэтому сразу после окончания учебного заведения КИП мы несколько лет работали наверху – изучали устройство костюмов, проводили тренинги по моментальному латанию порванной ткани скафандра, использованию спецмедикаментов (на бедре у нас была аптечка с десятком препаратов, причем каждый из них в случае необходимости нужно было колоть строго в определенное место тела.

Поэтому, когда через два-три года мы начинали работать под землей, мы могли себе оказать первую помощь столь отработанными движениями, что наверное, напоминали в это время не людей, а скоростных роботов.

То есть риск заражения, казалось бы, был сведен к «нулю».

Да и дипломы нам на руки не выдавали. В трудовой книжке, в анкетах указывалось «высшее инженерное образование», а дипломы свои мы в руках держали лишь несколько минут, когда нам их вручали, а затем представитель первого отдела забирал их и хранились наши документы об образовании аж в министерстве в Москве.

На руки нам их не выдавали даже после выхода на пенсию.

А пенсию нам назначало также министерство, и размер ее по советским-то временем был ого-го! Триста пятьдесят рублей.

О размере зарплаты умолчу, о точном месте расположения комбинатов – тоже. Ну, а какую продукцию выпускали комбинаты – мы, собственно, и не знали.

Так что в этот сентябрь мне исполнилось 54 года, причем на пенсии я был уже почти 20 лет.

Да, упомяну, что после 90-го года, когда Минсредмаш был упразднен, у господ демократов не поднялась рука лишить нас пенсии – наши деньги были размещены среди льгот чернобыльцев, «семипалатинцев» и прочих пострадавших.

Да к слову сказать, подобных мне пенсионеров-«минсредмашевцев» в живых осталось несколько сот всего. На всю огромную страну…

…Мы шли по пока еще пустынной аллее, мальчик весело бежал впереди, а вот его мама почему-то взяла меня за руку и теперь крепко держала меня. Помолчав какое-то время, я спросил:

– Как хотя бы звать моего сына?

– Ванечка… А меня – Евгения…

– Очень приятно… – я хмыкнул и в свою очередь представился: – Виктор.

Ваня тем временем вернулся к нам, снова обнял мои колени и спросил, вновь загоняя меня в тупик:

– Пап, ты никуда больше не уйдешь от меня? А, пап?

Я повернул лицо к Евгении. Она смотрела на меня с мольбой.

– Пожалуйста… – чуть слышно прошептала она.

Я подхватил мальчика на руки. Я прижал его к себе, понимая – нужно быстро что-то решать. И я сказал, прекрасно осознавая, что делаю глупость, что это – авантюра.

– Конечно, нет, Ванечка! Ну, если только командировки будут…

Так я попытался навести мосты к возможному отступлению. Увы, они чуть было тут же не обрушились. Потому что умненький мальчик принялся выпытывать, что такое командировки, а узнав – принялся скрупулезно уточнять сроки возможного отсутствия папы.

Я выкручивался, как мог. И разозлился на Женю, но когда Ваня вновь побежал вперед, она как-то сразу ссутулилась, глаза ее поблекли и она тихонько сказала:

– Первый раз вот так вот бежит один впереди… Как все дети.

Губы у нее задрожали и я прикусил язык. Однако, помолчав какое-то время, я не мог не спросить у нее:

– Женя, давайте все-таки объяснимся. Это же ребенок живой, не кукла какая-то. Что мы будем делать дальше?

Она остановилась, схватила меня за обе руки и спросила:

– Вы москвич?

Глаза ее светились надеждой.

– Нет, я проездом в Москве, но если нужно – могу задержаться.

И тут она сделала то, чего я ну никак не ожидал. Она обняла меня, прижалась ко мне и каким-то горячечным шепотом заговорила на ухо:

– Спасибо вам! Спасибо! Я все вам объясню! Вы поймете!

Подбежавший именно в этот момент коварный ребенок закричал во весь голос:

– Мама с папой целуются!

После чего «мама с папой» с пунцовыми лицами отпрянули друг от друга.

– Куда мы идем? – чтобы как-то сгладить неловкость, спросил я.

– Вот сюда! – Евгения, отвернувшись от меня и поправляя волосы, показала рукой на стоящий метрах в пятидесяти слева новенький красного кирпича дом какой-то необычной архитектуры. – Здесь мы с Ваней и живем. Пойдемте, я накормлю вас завтраком и все, наконец, объясню, хорошо? А вы расскажите о себе…

Я вздохнул, смиряясь с неизбежным.

– Ладно.

Часть 1-я.

Что выросло, то – увы!

Глава 1-я