Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы!

После этого она побоялась ночевать дома, и вместе с Ванечкой поехала к подруге.

От нее-то они и возвращались сегодня утром… Как говорили раньше, в полном смятении чувств. Поэтому чуть не попали под машину…

Весь этот сумбурный рассказ, честно говоря, не сразу уложился у меня в голове. Ну, уехал муж, бросил сожитель, что-то там произошло на каком-то сеансе – откуда такая резкая реакция, этот страх, этот ужас на лице?

– Вот что! – сказал я. – Идите-ка вы к Ване, ложитесь к нему и постарайтесь заснуть! Дайте мне ключи – я схожу в магазин, на ближайший рынок, куплю продукты и приготовлю еду – я ведь заметил, что у вас в холодильнике шаром покати!

«И нужно зайти к моему братцу, сказать, где я нахожусь…» – подумал я, спускаясь в лифте. Надо же было освоить технику!

Я уже понимал, что крупно вляпался. Об этом мне прямо-таки вопило мое милицейское чутье.

Почему милицейское? Можно и рассказать.

Я узнал у охранника внизу, где ближайший рынок, заодно мы познакомились и я сообщил, что по всей вероятности, какое-то время буду гостить в третьей квартире.

Не спеша вышагивая по чистеньким тротуарам, я принялся вспоминать период жизни, связанный с милицией.

Глава 2-я

Все началось году эдак в 85—86-ом, когда во время очередного отдыха нас, сослуживцев, оказалось в санатории одновременно несколько человек. Молодые мужики, на отдыхе – естественно, мы частенько вечерами после ужина собирались в одном из номеров посидеть за бутылочкой и поболтать о разных разностях.

И как-то зашел среди нас разговор о неизбежно приближающейся пенсии и о том, кто чем будет заниматься после выхода на оную.

Нужно сказать, что кроме привилегии получать большую пенсию и умереть в раннем возрасте, нам предоставлялись нешуточные льготы – в частности, работать на любой работе – лишь бы пройти медкомиссию. Пенсия, естественно, сохранялась при этом полностью.

Вот я возьми – и сболтни, что, наверное, пойду работать в милицию. Ну, а что, отец-то у меня – юрист, прокурор, так что мне сам бог велел…

Ну, меня тут же подняли на смех – мол, работу нужно искать спокойную, не для заработка или там «для души», а только чтоб время занять. Ну, как можно после 35 лет вдруг оказаться дома, на пенсии, без дела…

При этом материально обеспеченным вполне.

Мы уже подвыпили слегка (сильно мы никогда не напивались – у нас ведь вообще-то был особый режим, тем более – в спецсанатории), так что разгорячились. И я пообещал, что пойду работать даже не в милицию, а в КГБ! Вот так вот!

Вообще-то по характеру я всегда был, что называется, мужиком упертым. Если сказал что, если дал слово себе или кому-то – умру, но добьюсь своего!

И в КГБ я бы точно работал! Но оформляя в конце 80-х годов бумаги для поступления на работу в органы госбезопасности (документами для оформления пенсии мы вообще не занимались – за нас это делали чиновники Минсредмаша) я как раз закончил работу над статьей, которую направил в журнал «Коммунист». Начал я работать над ней в свободное время еще до прихода к власти Горбачева, когда задумался – почему в моей стране все идет не так, как надо?

Ну, стал заметки делать для себя, прислушиваться, что люди говорят на улицах… Ведь уже с конца 70-х годов прошлого века несуразности нашей жизни просто резали глаза любому умному человеку. Однако на партсобраниях мы с идиотским упорством продолжали дружно выражать уверенность в неизбежном построении нами коммунистического общества.

Напомню тому, кто не знает, что это за общество – это когда любой может работать или не работать, а откуда-то всем будут сыпаться немыслимые блага. Как из волшебного рога изобилия.

В общем-то, ничего особо крамольного в статье не было, я просто доказал, что Маркс и Ленин ошибались, что социализм – это и есть закономерная форма общественно-экономического устройства, что его (социализм то есть) нужно беречь и укреплять всеми силами, а не пытаться строить какой-то мифический коммунизм…

В статье было несколько конкретных предложений, как укрепить наше общественно-экономическое устройство – кстати, теперь, по прошествии многих лет, я знаю, что именно в направлении моих мыслей действовали руководители Китая, и сумели поэтому сохранить свое социалистическое общество и государство… Вот только в последнем абзаце статьи я, ссылаясь на соответствующий пункт Устава нашей коммунистической партии, потребовал организовать и провести в СССР о б щ е п а р т и й н у ю дискуссию по проблемам, которые я осветил в статье.

Именно поэтому осенью 1988 года я послал статью не только в журнал, но и Генсекретарю компартии Горбачеву – ведь требовал я проведения ни много ни мало общепартийной дискуссии, ну, не журнал же должен заниматься подобной глобальности вопросом!

В результате через два месяца, во время которых я, кроме обычной работы, занимался оформлением послепенсионной службы в КГБ, меня однажды вызвали в партком нашего комбината и провели со мной беседу. Кроме директора комбината и председателя парткома в кабинете присутствовали представители нашего министерства, инструктор ЦК компартии, курирующий нашу отрасль и некий человек в форме генерала милиции.

Собственно, беседы, как таковой, не получилось.

Инструктор Центрального комитета КПСС (так называлась компартия) поблагодарил меня за статью, сказал, что Михаил Сергеевич Горбачев мою статью прочитал, что от идеи построения коммунизма, в общем, принято решение отказаться, так что необходимость в общепартийной дискуссии отпала, а мои конкретные предложения, содержащиеся в статье, будут рассмотрены в рабочем порядке.

Затем слово забрал себе начальник отдела нашего министерства, который сообщил, что меня решили досрочно вывести на пенсию и вручил мне пенсионное удостоверение и Почетную грамоту Министра.

Затем встал генерал милиции, оказавшийся начальником учебного управления МВД, который торжественно вручил мне направление на учебу на спецкурсы МВД в Москве.

Я не успел и слова вымолвить, как все повставали с мест, задвигали стульями, а меня подхватил под локоток инструктор ЦК и отведя в сторону, шепотком поведал, что в КГБ мне – ну, никак нельзя, все-таки моя статья, если подходить строго, направлена на ревизию марксизма (вот так, ни много-ни мало!), а органы безопасности – это органы партии…

А в милиции я буду работать после окончания курсов в особой инспекции Алтайского краевого управления милиции (сейчас это подразделение милиции называется управлением собственной безопасности – УСБ) и заниматься буду расследованием злоупотреблений по службе работников внутренних дел.

Спорить я не стал, и правильно сделал. Теперь-то я знаю, что если бы я не работал на режимном заводе, не входил в особый список правительства, то после своей статьи меня бы исключили из партии, «ушли» с занимаемой должности и я разделил бы судьбу диссидентов – либо психушка, либо долгие годы прозябания изгоем общества с работой дворником или истопником котельной…

В свой отдел на службу в краевое УВД я вышел в 89-м, поработал несколько лет и уволился – в обстановке всеобщей коррупции, разгула криминала, вседозволенности и всевластия адвокатуры работать в милиции я не смог.

Но полученные на курсах Академии МВД навыки и опыт работы в особой инспекции если и не сделали из меня высококлассного профессионала, то все-таки кое-чему научили.

Так что некий запашок от ситуации, в которую я угодил как-то невзначай, я ощущал явственно. Я никак не мог понять, почему, но определенно чувствовал его. И он мне сильно не нравился…

Тем временем я дошел до дома, где жил мой родственник, и он оказался на месте – не успел уйти на работу. Я прямо с порога сказал ему, чтобы он не беспокоился, я задержусь в Москве на пару дней, жить буду не у него, и тут же ушел, забрав свою сумку с вещами и пообещав ежедневно отзваниваться по телефону.

После посещения рынка и магазинов я запасся продуктами и уже на такси вернулся к знакомому дому с дверьми из темного полированного стекла – пакеты оказались трудноподъемными, и я не рискнул возвращаться назад пешком.

В вестибюле у окошечка будки охранника стояла представительного вида дама средних лет, одетая броско и дорого, в шикарной широкополой шляпе, и о чем-то говорила с Иваном Ивановичем.

Завидев меня, она повернулась в мою сторону, всплеснула руками и сказала:

– Ну, как же вы все донесете один? Давайте-ка я помогу!

Она как-то ловко выхватила у меня один из пакетов, и я не успел и слова сказать, как мы уже оказались заключеннными в кабину лифта, а через минуту – возле двери с цифрой «3» на ней.

На этом все не кончилось. Я открыл ключами дверь, она помогла занести пакеты, и только теперь представилась:

– Аделаида Гертрудовна Шацкая, актриса и ваша соседка. Играю на сцене у Армена Джигарханяна.

Мимо театра Джигарханяна я совсем недавно проходил – он располагался в одном из переулков неподалеку от дома моего брата.

– Виктор… – сказал я, принимая надушенную ладошку и прикасаясь к ней губами. – Пенсионер из Барнаула.

– Как интересно… – протянула томным голосом Аделаида Гертрудовна. – Я живу во второй квартире – это здесь, на противоположной стороне площадки…

– Я уже разобрался, где это… – пробормотал я, – и…

Но мне не дали докончить мысль.

– И я приглашаю вас прямо сейчас на чашку чая. Это же безумно интересно – в вашем возрасте – и на пенсии, я думала, только артисты цирка, балетные, певицы уходят на пенсию в вашем возрасте. А вы, похоже, не из их числа. Вы обязаны мне все рассказать, все-все!

Она ворковала приятным голоском, она увлекала меня под локоток, она буквально обволакивала меня своим обаянием и тонким запахом духов, и я сам не мог понять, как оказался сидящем в помещении уютной кухни ее квартиры, за столом, на котором стоял электрический самовар, на блюде – торт, а перед нами исходили ароматным паром чашки с чаем.