Из ВДВ СА в аэромобильные войска ВСУ. ВДВ после распада СССР

– Ну, будем!

И стоя передо мной и друг против дружки, синхронно выпивают. В этот момент дверь кабинета открывается, смотрю, и на пороге стоит полковник Вознесенский. Я сижу за столом, и наблюдаю такую картину, как в замедленной киносъемке. У обоих моих корефанов пальцы рук медленно самопроизвольно разжимаются и капуста из них высыпается на пол.

– Эт-то что такое! – рявкает командир, – а ну марш отсель!

Офицеры молча ставят рюмки на стол и в мгновение ока растворяются за дверью.

– Доктор, ты зачем их здесь прикармливаешь? – спокойным тоном, без возмущения задает мне вопрос кэп.

– Так замерзли пацаны на плацу. Я проходил мимо вот они спросили, нельзя ли, мол, по капле перехватить?

– Пошли они подальше! Пусть чаем греются, – наливай доктор. И присел к столу. Наливаю кэпу рюмку, полную сотку, все что осталось.

– А себе?

– С вашего разрешения, я воздержусь.

– Ну и ладно, будь здоров! – и он опрокинул содержимое стаканчика себе в глотку, зажевав все той же кислой капустой с солдатского склада. Я передал ему пакетик с поливитаминами для собаки, которые он давно уже заказывал, и они лежали у меня в ящике стола. А ведь он меня предупреждал, что как – нибудь сам за ними зайдет. Вот и зашел, в самый «подходящий» момент. Еще пару минут поговорили ни о чем, и он тоже ретировался.

Вообще полковник Вознесенский был по моим понятиям настоящий командир полка. Я никогда раньше и нигде не видел, чтобы полковники столько времени уделяли солдатам. Он постоянно был с ними. Прыжки и занятия в поле, вождение техники и стрельбы, Вознесенский был всегда среди солдат. Вечерняя прогулка перед отбоем на плацу, он с ними. На утреннем подъеме он обязательно, в каком- либо батальоне. Очередная отправка дембелей, и он по душам общается и прощается, пожимая руку каждому достойному. Все это я замечал, как бы мимоходом, со стороны. И солдаты, соответственно, с любовью относились к нему, потому что своих детей не было.

Но вот в Европе закипел-забулькал, подогретый америкосами Югославский котел. Россия принимает решение помочь сербским славянам-братушкам. Для этого формируют специальный, миротворческий батальон, а его командиром назначают нашего кэпа. Стол был накрыт в одном из залов ВДС. Приглашенных офицеров и прапорщиков Вознесенский лично пофамильно отбирал, чтобы при расставании не видеть лиц тех, кого он не любил. Так как список был оглашен заранее, и я в нем числился, то решил отблагодарить нестандартным подарком.

Учитывая, что он был почти холостяк, сожительницу я в расчет не брал, то решил подарить ему маленькую копию картины Тициана «Даная». Ее я написал сам задолго до этого момента. Пьянка была жесткая. Расставание с настоящим командиром было для многих, кто послужил с ним поболее меня, тяжелым. Вино и водка лились рекой. Не только во рты но и по столам, но и на пол. Многие, не рассчитавшие сил, уснули лицами в тарелках с винегретами и салатами.

Мой подарок произвел фурор. Командир, тоже уже изрядно подвыпивший, медленно его разворачивал. Затем продемонстрировал всем присутствующим, кто еще был в сознании. Ахи и охи долго звучали по залу. Затем кэп сгреб меня в охапку и долго обнимал, царапая мои щеки своей жесткой щетиной. В конце попойки наиболее крепкие на руках отнесли его в командирскую машину. Следующая моя встреча с командиром произошла только лет через двадцать, в «Одноклассниках».

По сей день мне дорога характеристика, написанная при аттестации на меня его собственной рукой. «За время прохождения службы в должности начальника медицинской службы полка проявил себя, как грамотный, дисциплинированный и старательный офицер. Показал высокий уровень специальной, политической и военно-практической подготовки… Приказы, Уставы и другие руководящие документы знает в полном объеме, применяет их требования в повседневной деятельности… Быстро ориентируется и умело действует в сложной обстановке, лично дисциплинирован, умело руководит подчиненными. Имеет высокий уровень методической подготовки, умеет учить и воспитывать подчиненных..» и так далее, в том же духе.

Исполнять обязанности командира стал его заместитель, подполковник Сергей Курбатов. Дивизия по прежнему находилась в подвешенном состоянии. На здании местного районного совета красное знамя уступило место сине-желтому. Над штабами полков дивизии, по- прежнему висели знамена красные. Таблички на зданиях тоже сохранялись в красном цвете, только вместо СССР сменили надписи на СНГ. Все понимали, что, видимо, долго так мы существовать не сможем, но и выход нам снизу не просматривался.

В других частях и подразделениях гарнизона, не подчиненных дивизии, типа понтонно-саперного батальона, прокуратуры и тому подобное, денежное содержание офицеры получали как и мы, в украинских тампонах, но в полтора-два раза больше, потому что они были уже в украинском подчинении. А мы в тех же фантиках, но по соотношению к российскому рублю. Получалось, что мы и здесь были ущемлены.

Раздел 98 ВДД

Владимир Озерянин (http://www.proza.ru/avtor/vladius)

см. ФОТО:1.Советские офицеры 299 пдп. 2.Офицеры ВСУ после раздела дивизии.

Зима подходила к концу, а вместе с остатками бессарабского, быстро тающего снега, поползли, и слухи о том, что дивизию будут выводить в Россию. Для меня, в течении года, это уже была вторая эпопея с выводом-не выводом, оставлением на месте, и тому подобное, и это было уже чересчур. Начинали руки опускаться от этой нервотрепки. Затем они сменились другими, более устойчивыми разговорами, что дивизию будут как- то делить между Украиной и Россией.

В голове тут же стали роиться новые мысли:

«Как поступить? Остаться здесь или податься с дивизией в очередные, неведомые края?»

Тем более, что в Украине тогда было более-менее спокойно, а окраины Ельцинской России продолжало трясти. Особо на слуху была Чечня с ее попытками уйти в самостоятельное плавание.

При ее упоминании у меня перед глазами всегда всплывали угрюмые, полубритые лица молодых чеченцев в Грозненском аэропорту с волчьим сверканием глаз и таким же оскалом клыков. И это уже после того, как я уже ранее упоминал о Ельцинском разрешении брать всем желающим суверенитета столько, сколько смогут проглотить. Лично у меня возникали опасения, что снова могу оказаться в какой -нибудь «самостоятельной» карело-чукотской республике.

Как всегда, самые упорные слухи стали подтверждаться фактами. В дивизию зачастили высокопоставленные гости. Сначала прощупывали настроение офицерского состава на предмет желания служить здесь, или переводиться в Россию всей дивизией, или как- то делиться. Был зафиксирован и такой случай. Во втором батальоне моего теперь 299 парашютно -десантного полка случайным образом весь офицерский коллектив подобрался из украинцев, включая комбата. Видимо, они скучковавшись, долго думали и надумали объявить батальон украинским, а по возможности и всю дивизию. Начали вывешивать жовтоблакитный прапор над штабом батальона или же бегать с ним по полку.

Командование дивизии напрочь просоветское и пророссийское, оно смотрело на эту суету, как на происки дикарей. Командир батальона, до того считавшийся одним из лучших, тут же был зачислен в разряд самых худших. Даже группа солдат, настроенных пророссийски, сбежала поездом, правда, успели проехать лишь пару остановок от Болграда, выражая свой протест против службы Украине. Их вернули, уговорив, что ничего такого не произойдет, зато командование батальона теперь кинулось в бега и оказалось в Киеве, естественно, с жалобами на притеснение. Там их пожалели, пригрели и оставили во вновь создаваемых подразделениях правительственной охраны, то есть офицеры нашли себе теплые местечки.

Паша Грачев, теперь уже с закрепленным погонялом «Мерседесс», переговорив предварительно с Ельциным, принял, видимо, для себя решение о том, что надо дивизию разделить. Как он сам нам говорил, потому что, мол, мы не можем такое боевое, с железобетонными традициями соединение, оставить полностью в Украине, она нам и самим нужна. В качестве министра обороны России он прибыл сначала в Киев, а там для переговоров по дивизии, ему определили спарринг-партнера генерала Лопату.

Вот в таком составе, естественно, с группами клерков рангами пониже, они и прибыли в дивизию. Как уже было заведено, собрали офицеров в клубе нашего полка. Если для всех Болградских офицеров эта процедура была в диковинку, то для меня только что пережившего подобные собрания в Фергане, создавалось впечатление, что процесс просто продолжается, только его перенесли на несколько тысяч километров в другое место.

Генералы ведь все были еще вчерашние, советские. Так или иначе пересекались по службе. Были знакомы лично или имели общих друзей и знакомых, поэтому на наших глазах они беспрерывно похлопывали друг дружку по плечам, шутили, подтрунивали, сыпали шутками и прибаутками. Могло сложиться впечатление, что здесь собрались закадычные друзья, сейчас подчиненные накроют стол, все хорошенько посидят, выпьют, споют, переночуют и разъедутся по местам службы, но это только непосвященный мог так подумать. На самом деле протекали глубинные процессы по развалу и расколу, разрыву того, что складывалось веками. Разрыв этот шел по нашим душам и телам. Он кровоточил и сильнейшей болью отдавался в наших сердцах.

Я не мог спокойно смотреть на широко улыбающегося Грачева. Он к этому времени уже урвал свои «Мерсы». И не только при выводе войск из Германии. Тысячи эшелонов проследовали в степи и пустыни глубинной России. Сотни тысяч офицеров и их семей теперь мыкались без жилья под открытым небом. А он здесь перед нами изображал радушие и благодушие. Еще совсем недавно, точно так же, он был готов бросить нас на произвол аборигенов в Узбекистане.

А сейчас, с его фальшиво улыбающегося рта, прозвучала формула:

«Пятьдесят на пятьдесят».

Он говорил:

– Товарищи, мы со своими украинскими коллегами пришли к общему компромиссному решению по разделу дивизии. Технику и имущество поделить поровну, а офицеры и прапорщики должны добровольно определиться, кто остается и кто примет решение на передислокацию в Россию. Мы уже даже определили место будущего расквартирования дивизии, это будет город Иваново.

Я окинул глазами по залу, чтобы оценить реакцию присутствующих на эту информацию. Головы почти всех сидящих, резко поникли, опустились вниз. Каждый задумался о том, каково будет жить, и служить после благословенной, и по южному, теплой Бессарабии в довольно северном городе ткачих. Я для себя решил тогда сразу, нет не поеду, остаюсь. Будь что будет. Надо отдать должное, что во время этого совещания никто и никого не агитировал, не уговаривал и никаких благ при переезде или тем, кто не никуда не поедет, не обещали. Прошло более двадцати лет с тех пор, а я так и не пойму, правильным ли было мое решение тогда.

Затем последовал то – ли приказ по дивизии, то – ли просто указание на составление списков тех, кто желает переехать в Россию. Списки составлялись и утрясались долго. Минимум пару недель. Были целые трагедии в семьях, потому, как трещина шла и через них. Где- то муж, а где то жена и дети желали уехать, а другая половина остаться и наоборот. Кому – то родственники угрожали, что откажутся от него и проклянут, если он посмеет уехать. Вариантов было много и всяких. Мне никто в этом вопросе не мешал. Просто мотаться по свету я очень устал, и твердо заявил на всех уровнях, что остаюсь на месте.

Много «чистокровных» украинцев подали заявки на перемещение. Не меньше «русских» и русскоязычных приняли решение остаться в Украине. И никто никого в глаза ни разу, по крайней мере я этого не слышал, не упрекнул. Процесс разделения душ прошел мирно, спокойно и в благожелательной обстановке. Технику и имущество поделили между государствами по – братски, поровну. Все боевые машины десанта 217 парашютно -десантного полка остались на месте, а 299 полк забрал с собой. Колесную технику и прочее имущество – пополам.

Естественно, что все «недвижимое» имущество осталось на месте. Медицинскую технику и имущество не делили вообще. Да и если честно, то там было нечего делить. Санитарный транспорт был древний и убитый. Аппаратура тем более вся была такая убогая, что ее и делить – то было бы смешно. На каждый эшелон, убывающий в Иваново, выделялся для сопровождения медик из убывающих, вот они -то и брали с собой укомплектованную медицинскую сумку.

А эшелонов железнодорожных было не много и не мало, целых двадцать семь полнокровных составов. Кроме того были отдельно и колонны колесной техники. Перевозили, в первую очередь, имущество семейных военнослужащих. Затем -технику, вооружение и боеприпасы. Много чего накопилось за двадцать три года пребывания дивизии в Болграде. Для тех, кто не в курсе, дивизия в 1969 году была передислоцирована в Болград из города Белогорска Амурской области.

Наш 300-сотый парашютно -десантный полк, дислоцировавшийся в Кишиневе, разводился и переводился отдельно от основной массы дивизии. Его тоже делили с Молдавией. Не знаю в каком соотношении, но кое – что из техники и вооружения оставили Молдове. А люди, как и у нас, по желанию. Передислоцировали тот полк в город Абакан неведомой мне Хакассии.

Артиллерийский полк, находившийся в Веселом Куту, тоже поделили. Да так, что если и до того там было дико и тоскливо, то осталась просто пустыня.

Я с учетом решения оставаться, продолжаю решать текущие вопросы. Занимаюсь косметическим ремонтом медпункта. А для этого договорился с заведующей на складе КЭС* дивизии, получить краски, известь, смолу, цемент и прочий расходный материал.

Беру личный состав, побольше различной тары, загружаемся в санитарный УАЗ. Склад занимал довольно обширную территорию почти рядом с полком. За ремонтно- восстановительным батальоном. Подъезжаю и застаю такую картину. Стоит колонна Камазов и идет активная погрузка на них этого самого кэсовского имущества. На мой вопрос заведующая ответила, чтобы я пока схоронился в сторонке и не светился, потому что с минуты на минуту должен подъехать ЗКТ полковник Гиомидов. А он будет очень зол, если увидит, что кто- то пытается и себе отщипнуть от его, как он считает, собственного пирога.

Действительно, через пару минут возле КПП склада притормозил УАЗик и из него вывалилась туша дивизионного зама по тылу.

– А ты чего здесь торчишь? – сразу же задал он мне вопрос. Видать, до сих пор помнит тот эпизод, когда я накатал акт на сгнившее мясо в складах военторга.

– Да вот, для ремонта медицинского пункта полка, имею желание получить некоторые строительные материалы, – отвечаю, даже не прилагая полагающегося в таких случаях словосочетания «товарищ полковник». Такой ответ сразу же дал ему понять, что я остаюсь здесь, а в Иваново не уезжаю. Потому что те, кто собрался переезжать, уже ремонтом местной недвижимости не занимаются. Его жирное лицо аж перекосило, потому что я отвечал ему с определенным налетом холодка и отстраненности в голосе.

– Не там ты собрался получать, для тебя здесь ничего нет…

– Ну, почему же, я по накладным, все законно. Не для себя, в отличии от некоторых.

– Что!? Ты на что намекаешь!?