Сумерки берлинских идолов

Сидя в кантине «Gesundheit durch Geschmack», он жевал ростбиф и картофельный салат, невидящим взглядом упершись в бетонную колонну. Вокруг ели, пили и разговаривали, звенели ложки и стаканы. Посетители входили и выходили, бродили по громадному зданию с низким потолком, а полицейский не видел ничего.

Шмутциге только что поведал ему о источнике своих доходов, – в бытность свою в отделе нравов, – и все это требовалось обдумать. Конечно, -за такое не дают премию Карла Великого. Исходя из его приступа откровенности, Шмутциге склонил двух уличных девиц к сотрудничеству, снял квартирку недалеко от места охоты, обзавелся хорошим фотоаппаратом, и присел в засаде. Он утверждал сегодня, что попадалась плотва, – верные мужья, сынки мясников и пекарей, парочка чиновников из местного управления. И только.

Но это не были предания старины глубокой. Шмутциге не бросил прибыльный бизнес, хоть и времена пришли не столь сытые, – как во времена, когда в его кармане болталась полицейская бляха. И вполне вероятно, что фотоаппарат запечатлел штурмовика СА, над телом которого утром хлопотали судебный врач, вахмистр и санитары. А если это так, достаточно проявить снимок, показать его Циммерману, -и круг замкнется.

Циммерман опознает человека в Ньюколне. Дело будет закрыто, Ральф идентифицирован, детектив Уве Клюг получит хвалебную запись в служебной карточке. А кто убил Ральфа, уличный грабитель или красные, уже не так важно.

Он отбросил вилку, встал, и вышел на воздух.

Снаружи сеял мелкий дожик. Редкие автомобили разбрызгивали из под шин черную воду. Бежали прохожие, из-за угла показался грузовик с солдатами в матерчатых шлемах. Над шлемами торчали стволы винтовок.

Город жил нервной жизнью.

В то время, когда старший детектив Уве Клюг прыгал по лужам, направляясь к Восточному вокзалу, заместитель начальника берлинской полиции сидел в своем кабинете в Главном управлении и перебирал свои думы.

Последние события убедили Йозефа Маерса, что коалиционному правительству социал-демократов в Рейхе приходит конец. Предпоследним аргументом стала политическая сенсация предвыборной кампании, – забастовка берлинских транспортников в начале ноября. Она была организована коммунистами, но к стачке присоединились нацисты. В течение нескольких дней коммунисты и нацисты вместе выставляли пикеты, избивали штрейкбрехеров, строили заслоны на трамвайных путях.

И хотя НСДАП получила на выборах на два миллиона меньше голосов, и Тельман смотрел на политические перспективы КПГ И СДПГ с большим оптимизмом, никто бы не смог убедить опытного полицейского, что коммунисты победят.

У Маерса имелось достаточно приятелей в Рейхсвере, и настроения офицерства он знал не понаслышке. Это были боевые товарищи, с которыми не один месяц пришлось сидеть в окопах на Западном фронте, и кривить душой в общении между соратниками не стоило. У него были связи и в фашистской партии, и там тоже верили, что настроения большей части германского народа идут вразрез с красными идеями. Немецкий народ болел Веймарским синдромом, и считалось, – чем быстрее этот выкидыш капитализма уйдет в прошлое, тем быстрее Германия станет настоящим рейхом.

Последний аргумент, слова человека, сидевшего сегодня утром на заднем сиденье в машине, окончательно убедил заместителя начальника полиции, – действуя правильно, он скоро сможет отбросить приставку «заместитель». Эвальд Бухер, член Национал-социалистической немецкой рабочей партии чуть ли не с 1920 года, был прям и категоричен:

– Сквозь запертые двери Отдела контрразведки и щели в окнах «охранной полиции» проникают тревожные слухи. Будто в Берлине действует вражеская разведка с особым заданием. И это не похитители промышленных секретов, которые попадаются чуть не десятками абверу. Это либо британские агенты, либо агенты Сталина. Высказано мнение, что за действиями одиночек- поджигателей типа вашего Ральфа могут стоять законспирированные профессионалы. Не то, чтобы мы питались лишь слухами, – у нас много друзей в политической полиции, и будьте уверены, многие и многие из них составят костяк силовых структур будущего фашистского государства. Криминальная полиция будет реформирована самым кардинальным образом. Но если сейчас, пока мы еще не у власти, лояльный полицейский чиновник принесет нам в зубах вражеского агента, утерев нос органам правопорядка демократов, это зачтется в самом ближайшем будущем. Мы поднимем шум в прессе, свяжем западное вмешательство с преступными действиями демократов и коммунистов. И предъявим шпиона. Вы поняли?

Йозеф Маерс взял из пепельницы сигару, энергично раскурил ее и окутался дымом.

Если он хочет подняться по лестнице, а не скатиться с нее, надо действовать. Но на кого положиться? Ему нужен человек честный, правых взглядов, -и преданный лично ему.

Перед глазами появилось лицо Уве Клюга. Правда, тот же Эвальд Бухер упомянул бесперспективное будущее для старшего детектива отдела убийств, но это ничего не значит.

Каждый беспокоится о себе.

Глава вторая Карл Кюла

Карл Кюла, голый, как Адам до грехопадения, стоял у неплотно закрытых штор, курил и поглядывал в щель на город.

Из окна в сторону центра уходила широкая, монументальная улица. Винные погребки, где постоянно горит свет, под тяжелыми фасадами, черные, с осыпавшейся штукатуркой стены с рельефными завитками и геральдическими знаками. Район старых денег: одна улица переходит в другую. Застроены домами, похожими на старинные громоздкие сейфы. Дома набиты потускневшими от времени ценностями и антикварной мебелью.

Дальше, – невидимые с этого расстояния, громоздились бетонные новостройки, а где кончались они, улицы упирались в мокрые сады.

А еще дальше, – начиналась прусская равнина, и ее дыхание прижималось к стеклам многочисленных берлинских окон.

– Что-то не так с Берлином, – сказал он в тяжелую парчу занавеси.– Три года назад город отчаянно веселился. Беззаботный, пьяный, – танцы, песни. Сейчас веселятся только на Курфюстендамм и вокруг Торгового дома. На Куудам рекой льется шампанское, на

окраинах пьют желудевый кофе, и ненавидят прожигающих жизнь богачей. В Веддинге происходят кровавые стычки между ротфронтовцами и штурмовиками СА, а в Эльдорадо по столам прыгают голые негритянки. Все ненавидят всех. Особенно социал-демократов.

Кюла затушил сигарету в мраморной пепельнице, и повернулся к постели.

На смятых простынях, не затратив труда прикрыть наготу, лежала женщина, курила и смотрела в потолок.

– Кризис, – сказала она равнодушно, пуская кольца дыма.– Йоганн говорит, вся Европа в том же положении.

Карл Кюла сел в кресло у роскошной напольной лампы, и закинул ногу за ногу.

– А где сейчас твой богатый и влиятельный муж?

– В Риме. Уехал до конца недели. Можешь остаться здесь. Прислугу я отпустила в деревню.

Она похлопала ладонью по пустому пространству рядом с собой.

– Иди-ка сюда. Отдохнул?

Карл содрогнулся, но покорно поднялся, прыгнул и упал рядом с женщиной.

– Барбара, ты помнишь?

– Ну, не сейчас. Ты все испортишь…

Карл Кюла трудился над массивным телом любовницы в поте лица.

Он двигался ритмично и безостановочно, как сцепное дышло паровоза, разглядывая тело под собой. Массивные груди разъехались в стороны, светлые волосы разметались по подушке. Она повернула лицо в сторону, и профиль римского патриция казался наполненным божественным вдохновением.

Типичная германская белая лошадь, подумал Карл. Фасад насыщен благопристойностью, а внутри, – похоть, разврат и ложь.

Женщина застонала, подняла большие, тяжелые бедра и стала на полумостик. По телу пробежала молния, она упала на постель и протяжно выдохнула.

Слава Господу, хоть с этим все в порядке.

Бедра еще какое-то время вздрагивали, она смотрела в его лицо, и благодарно улыбалась. Карл какое-то время оставался неподвижен, – потом, как солдат, подкошенный пулей, упал набок, изображая опустошение.

Она жарко дохнула ему в лицо:

– А ты хорош сегодня…

– Плохой комплимент, – вяло сказал он, не открывая глаз.

– Да, ты прав. Ты всегда хорош, – особенно, когда молчишь.

Барбара принялась говорить глупости. Что бы они могли предпринять за те три дня, что оставались до приезда мужа, как вкусно можно пообедать, заказав обед из Астории.

Он выждал десять минут и опять приступился к своему.

– И что же химический барон делает в Риме?

– Пфу, – она надула губки, как, без сомнения, делала это в детстве, когда не могла ответить на вопрос «Сколько будет 2+2». – Ну, зачем тебе это? По делам. Какие-то контракты.

– Барбара, мне нужны деньги.