Диалектика

Прекрасно будет, без сомненья,
И ждёшь его – а вдруг оно придёт.
Та роковая сущность,
Что таится пока ещё неведома сейчас, —
Как знать, быть может, там всё пусто
И это где-то поджидает нас.

– Вы что-то сказали? – спросил Вил.

Фэд покачал головой, вздохнул и проворчал:

– Сидим, отдыхаем, а ни попить, ни закусить. Где человек, который…

– Который в этом раю может нам что-то подать? – продолжил Фэд. – Никого, хоть кричи.

– Да-с, запропастились помощнички! – проворчал облысевший. – Не то что раньше. Раньше бывало… – Он мечтательно покачал головой, взглянул куда-то вверх и, легко вздохнув, произнёс: – Был порядок. А сейчас…

Фэд в знак согласия кивнул и решительно добавил:

– Революционный порядок. Железная рука революции правила. – Он резко поднялся с кресла и гаркнул: – Эй, человек! Подь сюды!

Через полминуты появился тонкий человек и, кивнув, что-то спросил на чужом языке.

– Вина! – гаркнул Фэд и подозрительно уставился на вошедшего.

Тонкий человек понял, о чём его просят, и, видимо, спросил, какое вино требуется.

– А подай-ка нам, голубчик… – Фэд на несколько секунд задумался, а затем с лицом ехидного человека произнёс: – Хересу нам… – Он саркастически сморщился, словно предчувствуя фиаско тонкого человека, и добавил: – Де-ла-Фронтера.

Тонкий человек замотал головой, показывая, что такого вина у них точно нет, и забормотал, перечисляя другие марки.

Фэд, весьма довольный ответом, громко заговорил, показывая, что ему надо такое вино, чтобы в животе было хорошо и в голове тоже, и чтобы вино ударяло в голову, а там было бы приятно и весело. Он поглаживал живот, стучал по голове, изображал брызги эмоций, жестикулируя руками и пофыркивая губами. Тонкий человек в конце концов произнёс: «Кава» и вопросительно уставился на Фэда.

– Кава, кава, – повторил Фэд и проворчал: – Ничего не понимает. Интересно, что принесёт?

Через несколько минут собеседники откушивали игристое и Вил, оторвавшись от бокала, произнёс:

– Местная шампань.

– Нормальная шипучка, – согласился Фэд.

– Шипучка, – повторил Вил и подумал, что там, в деревне, таких вин не было, а была самогонка. Когда-то в каждом дворе самогон готовили впрок, к свадьбам, к праздникам, а то и так – ведь положено после баньки пропустить пару стопариков хлебной водочки собственного изготовления. А после, когда уж Вил пацаном наведывался к тётке, самогона мало готовили – некому потреблять было, одни бабы на деревне остались.

Бывало, зайдёт к тётке бригадир побалагурить с гостями, да и задержится за столом. Примет самогоночки – и пошёл разговор о том, о сём, а как не одну стопку искушает, так на песни его тянет. Всё больше короткие частушки исполняет скороговоркой, веселит сам себя и гостей тёткиных.

– Ох! Подружка хохотушка,
Приходи на сеновал.
Поиграем мы в игрушки,
Ох! Давно тебя не знал. —

не то пропел, не то, надрываясь, прохрипел бригадир.

Тётка, выставляя на стол чугунок с только что сваренной картошкой, незлобиво набросилась на «певуна»:

– Ну, чёрт одноногий, куда тебе с деревяшкой? Постыдился бы гостей – им-то что твою пакость слушать?

– Ты, хозяйка, не журися, – вяло ответил «певун». – Это я весёлость развожу.

Он хлопнул ладонью по столу и завёл следующую частушку:

– Саврасуха-савраса,
Девка длинная коса.
Был бы хлопец молодой —
Увязался б за тобой.

– А чего, хорошие частушки! – заметил дядька.

Тётка покачала головой, изобразила недовольное лицо и ответила:

– Куды ж хорошие, срам один! А мальцу разве надобно слушать?

Дядька взглянул на мальца лет двенадцати, будущего Вила, и заключил:

– Мальцу полезно, да и не малец он. Вон как вымахал – скоро тётку догонит. Им, молодёжи, много знать надо, а то в городе одна правда, а здесь другая, совсем не городская.

Бригадир воодушевился.

– Это да, это понимать надо. А то не понимают, а говорют как…

Он хотел заключить фразу крепким словцом, но тётка упредила его и решительно произнесла:

– Хватит о политике, лучше уж о сене поговорили бы! Нынче вона как мокрит – сгниёт всё.

– Эхма… – протянул бригадир. – Чего уж тут о сене?. Сено – вон оно.

Он махнул рукой куда-то за печку, поправил деревянную ногу и, потеребив лысеющую маковку, запел:

– Я под ночку на селе
К девке шмыг навеселе,
А она не суважала,
Деверь мне не открывала.

Тётка недовольно повела плечами, что-то неразборчиво пробормотала и вышла в сени. Бригадир проводил её взглядом и проворчал:

– Не понимают, что душа истрепалась, а куды ж её деть-то, душу? Вот вы, городские, не понимаете нас. Вам всё кажется, что, вот, на природе. Ходи, отдыхай, тёпло и травка с цветочками куды ни глянь. А у вас – отработал смену и в кино али ещё куды. Вот ты, – бригадир обратился к дядьке. – Человек военный, отдежурил наряд свой и свободен.

Дядька замотал головой, возразить хотел, но бригадир рукой остановил его желание и продолжил:

– Понимаю, чего ж нам не понять! Вы, военные, всегда на службе, однако ж и свобода какая-никакая у вас есть. Свобода… – Он несколько раз повторил это слово, выждал, когда тётка вернулась и спросил: – А скажи-ка нам, хозяйка, есть у тебя свобода? Обществу интересно об энтом знать.