Анфиса. Гнев Империи

Анфиса. Гнев Империи
Влад Волков

Юная Анфиса проводит лето в деревне и готовится к празднику Солнцестояния. Её родина – империя Гростерн – при всех своих строгих правилах и регламентах видится девочке оплотом мира и справедливости. Но тревожный ветер перемен уже пронизывает воздух от пограничных лесов до стен столичных дворцов, заставляя девочку принимать отчаянные решения.В Анфисе пробуждается дар к магии, но он едва-едва проявляется, так что ни один чародей не желает брать её в свои ученицы. Отказ за отказом, неудача за неудачей. Она ещё не знает, что мир вот-вот окажется на грани катастрофы. Псы Симаргла воплощают в жизнь свои коварные планы, императору угрожает зловещий заговор, а отец привозит, чтобы спрятать, древний загадочный гримуар, скрывающий любопытные тайны. В тяжёлые времена, когда действовать надо храбро, а решения принимать стремительно, начинающая чародейка бросает вызов судьбе, отправляясь навстречу опасным и захватывающим приключениям, и делает самый важный выбор в своей жизни.

Влад Волков

Анфиса. Гнев Империи

Пролог

Буря усиливалась. Мрачный утёс, такой крепкий и величавый, дрожал под натиском неистовой грозы и ураганного ветра. Выступ то и дело терзали пролетавшие переломанные ветки, поднятые в воздух камни и, казалось, даже выскобленные добела обглоданные кости. Самым зловещим был момент, когда в блеске тысячи ярких и оглушительных молний вокруг можно было разглядеть на костях некие борозды – следы чьих-то свирепых зубов.

Буря извивалась в вышине, создавая из серо-чёрных облаков колоссальную спираль, ведущую буквально в вечность вне времени и пространства, куда-то за грань дозволенного и доступного для понимания. Вихри свистели, как сонм взмахов плети, как армия стрел, готовая обрушиться в любое мгновение.

И звуки этого ужаса перемежались с нестерпимыми воплями, раздающимися отовсюду. А на длинном выступе утёса стояла маленькая фигурка в сильно колыхавшемся платье. Девочка аккуратно шагала вперёд, не ведая, где можно скрыться. Платье её колыхалось в резких порывах, уж чудилось, что саму её вот-вот сдует и сорвёт со скалы в бездонную пропасть, усеянную вокруг каменными зубами-наростами, будто перед ней открывался вид не на ущелье, а нижнюю часть пещеры, поросшую тысячелетними сталагмитами.

Не было видно ни дна, ни земли, ни леса, из которого бы брались эти куски стволов и проносящиеся в ураганных ветрах ветви мёртвых деревьев. При этом, сколь бы диким и неистовым не было всё вокруг, так и хотелось заглянуть вниз, в эту бездну, откуда раздавались знакомые и незнакомые крики.

Шум нарастал, сопровождаясь глубинным гудением, топотом ног, треском и шелестом. Гул не смолкал, он пронизывал звуком, заставляя вибрировать всё тело и сам крошащийся под ногами в широких трещинах утёс. Сердце стучало столь сильно, что казалось, рёбра не выдержат его натиска. Перехватывало дыхание, а посмотреть вниз всё же хотелось. Что-то так и манило туда. Было мало просто смотреть по сторонам на шторм и вперёд на поднятые в воздух мелкие предметы, позади которых стелился густой непроглядный туман.

Но прямо перед обрывом медленно и величественно выплыла фигура гигантского черепа. Она взялась буквально из ниоткуда, не то прямиком поднялась из бездны, не то выплыла из белёсой мглы, скрывавшей всё то, что ждёт по ту сторону неописуемого дикого каньона.

Только теперь бредущую по утёсу пробрал настоящий неистовый страх. Руки сжались у груди, волосы безжалостно трепал налетающий ветер, а хрупкие тонкие ноги слегка подкосились в коленях. На неё взирало нечто немыслимых размеров из пещер своих глубоких глазниц.

Гигантский череп с невероятной недопустимой мимикой, казалось бы – жёсткие неподвижны кости, но это существо явно хмурилось и зловеще улыбалось. Намерения гиганта оставались неясными, не то оно злилось на приход сюда девочки, не то наоборот, обрадовалось её присутствию. В чёрных пустых глазницах пряталась лишь необъятная густая тьма, что существовала с самого начала мироздания. Создание принялось открывать свой зубастый рот, способный резво отхватить весь выступ скалы вместе с застывшей фигуркой в платьице.

Морозный ветер с колким песком и острыми льдинами срывал капли слёз с юных зелёных глаз. Она пыталась закричать, но горло сдавило так, что оно уже было неспособно издать ни звука. Попыталась закрыть уши или лицо, но руки не слушались. Контроль над телом был потерян, девочка едва-едва каким-то чудом держалась ещё на трясущихся ногах. Холод, страх, мрак – всё перемешивалось и пронизывала её, словно какой-то призрак.

Костяной бог не то собирался ей пообедать, не то зарычать на неё, не то что-то сказать. Но она этого уже не слышала. Мрак, идущий из чёрных глазниц, её окутывал и порабощал, затмевая все остальные очертания. Лязг и костяной треск отдалялись на задний план, гул и терзаемые крики замолкали вместе с раскатами грома. Всё проваливалось куда-то из сновидений обратно в реальность, которая наступала ещё более неотвратимо, чем этот гремящий своими клубящимися вихрями калейдоскоп кошмаров.

Двенадцатое лето

I

Воздух полнился пением летних птиц, щебетавших над шумно журчащей водой бойко льющегося ручейка. Вокруг пахло садовыми цветами и персиками. Ко всему прочему добавлялся аромат свежего хлеба, масла и молока, отчего на душе становилось так мягко, приятно и спокойно.

– Просыпайся, а то опять всё прозеваешь, – резкий, слегка скрипучий голос бонны не давал поваляться в постели.

Анфиса открыла свои глаза малахитового оттенка и, потянувшись, протянула руки сквозь тёплые лучи яркого, заглядывавшего в окно солнца. Бледно-розовое одеяло было смято и слегка откинуто – под ним в эту пору года спать было довольно жарко, хотелось скинуть даже ночную рубашку и улечься загорать на зелёную лужайку справа от дома.

– Доброе утро, Нана, – проговорила девочка-подросток мягким соловьиным голоском.

– Давай поднимайся, помолись и иди завтракать, – торопила её худощавая молоденькая дама лет двадцати пяти со строгим вытянутым лицом с миниатюрным бантиком поджатых губ, облачённая в тёмно-зелёное платье с широкой юбкой.

Ворот, центральный узор наряда и манжеты у неё были белыми, волосы завиты и уложены назад сложным переплетением заколок и декорированного гребня, а ещё у неё полностью отсутствовал макияж. Полуприкрытый взор серо-зелёных глаз взирал на поднимающуюся на кровати девчонку, как обычно все гувернантки смотрят на озорную несносную детвору, с которой им велели возиться.

– М-м-м, пахнет волшебно! – отметила та, ленясь расстегнуть верхнюю пуговицу белой ночнушки и пытаясь из неё вылезти прямо так.

– Платье парадное тебе приготовила вон, одевайся скорее – кивнула женщина на аккуратно сложенный розовый наряд с нежно-голубыми лентами и бантами, украшенными россыпями жемчуга, напоминавшими омелу.

Вздохнув и покачав головой, бонна помогла девочке таки снять через голову полупрозрачную ткань и заодно подала со стула, что стоял возле светлой берёзовой тумбы, беленькие чулки, положив на кровать. Сидящая рядом Анфиса, правда, взялась не за них, а за расчёску.

Её не слишком длинные волосы были прямыми, но пышными. Так что привычная укладка каким-нибудь косым пробором создавала красивый ореол пламенной полусферы вокруг округлого милого личика с тонкими бровками, левая из которых была рассечена как бы пополам, и выразительным изгибом губ с заметной ямочкой-ложбинкой под маленьким прямым носом.

– Наденешь на праздник сегодня красивые серёжки. Гранатовые либо топазовые, сама выберешь после утренней молитвы. И чтоб с участка никуда ни ногой, не дай бог потеряешь! – предупреждала её Нана.

– Хотелось бы изумрудные, – мечтательно вздохнула Анфиса, закончив причёсываться и голышом выпорхнув из кровати под приятные солнечные лучики, заигравшие на нежной коже.

– Вот размечталась. У папочки своего проси ко Дню Рождения, – цокнула языком и только качала головой бонна.

– Хранила бы их дома в маминой нефритовой шкатулке с мелодией, – вздохнула Анфиса.

– Форточку бы хоть закрыла, мечтательница, простудишься! И так после вечерней бани, небось, спать легла, как всегда, с влажной головой, до конца не высохнув, – прикрыла окно за неё гувернантка, схватив платье, что приготовила.

– Ты гнала спать ни свет ни заря, а я виновата?! – надулась девчонка.

– «Ни свет, ни заря» говорят про самую рань, а не поздний вечер, балда маленькая, – посмеивалась бонна. – В твоём случае тогда уж «гнала спать засветло», но это не так, спать я тебе велела уже изрядно после заката. И штору на ночь следует закрывать, сейчас все мальчишки сбегутся на тебя раздетую полюбоваться, – качала она головой от возмущения и цокала языком. – Радуйся, что у твоей бабули своя банька есть.

– «Балда» – это игра такая, когда карточки или кубики с буквами бросают, и надо из них слова собирать. Кто больше придумает, – вредничала Анфиса. – Было бы на что смотреть, – фыркнула она, недовольная размером рельефа своей только начавшей округляться груди.

– Не болит? – прикоснулась бонна к её грудной клетке чуть ниже нательного равностороннего креста в круглой оправе на чёрном шнурке. – Дышать не больно?

– Нет, всё в порядке, – нехотя ответила девочка, хотя в прикосновении этом действительно не было ни боли, ни надавливания, ни эротики.

– Давай: вдох-выдох, вдох-выдох, глубокий вдох, медленный выдох, – руководила Нана действиями девчушки, заставляя ту делать дыхательную гимнастику, после чего помогла-таки Анфисе надеть платье. – Чувствуешь, что тяжело дышать, мысленно напевай считалочку, как бабушка велела, слышишь меня? Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать.

– Я считаю: шесть и семь. Знаю, где твоя постель, – продолжила Анфиса.

На подоконник прыгнула чёрная гладкошёрстная кошка, довольно крупная и при этом элегантная. С жёлтыми большими глазами, каждый из которых был подобен полной луне, рассеченной линией зрачка чёрной бездны. Она тоже подставила переливающуюся шкурку своего грациозного вытянутого тельца под солнечный свет, как и хозяйка этой комнаты, заставленной полочками с фарфоровыми зверюшками да куколками.

Там и тут также на гвоздиках висели плетёные и тряпичные человечки, шарообразная, лохматая в полоску игрушка в форме шмеля, пара керамических лисьих масок «кицунэ» с дайконского фестиваля. В приоткрытых сундуках располагалась одежда и более крупные игрушки, в том числе не совсем для девочек, как, например, деревянные мечи.

На тумбе у кровати подрагивала страницами от лёгкого ветерка из распахнутой в жару форточки большая книга-энциклопедия «Бестиарий живых существ Квентина Барса: Грозные и грациозные». Это была любимая из книг Анфисы – крупный, составленный учёным друидом-аристократом двухтомник, в котором было всё о видах медведей, породах лошадей, о грифонах, динозаврах и всех остальных. А ещё там были очень красивые иллюстрации. Она упросила отца купить эту книгу, когда ей было лет семь и пришли они в городскую лавку за сборником сказок о приключениях юного императора.

– Вон, даже Буба пришла тебя будить, такую засоню. А для титек нужно капусту есть и молока много пить, – проговорила дама в зелёном.

– Провал! Опять мои цветочки пожрёт! – пыталась Анфиса в ещё не до конца застёгнутом сзади платьице с болтавшимися рукавами преградить левой ведущей рукой кошке дорогу к парочке горшков с проросшей зеленью среди чёрно-бурой влажной земли. – А квашеную капусту я не люблю! Фи! – поморщилась девочка, напоминая гувернантке свои привередливые вкусы.

– Тогда щи, – предложила бонна.

– Ну… тоже не очень, – скривила Анфиса губы. – Щи и рассольник точно не из моих любимых супов, я люблю грибной и ещё когда сельдереем пахнет… Томатный, фасолевый, только если из белой крупной фасоли. А то из пятнистой и тёмной он страшный такой получается, с непроглядным болотным бульоном.

– Сама ты «болотным», – коснулась нахмурившаяся Нана её губ, чуть толкнув их, словно изображая очень мягкий вариант пошлёпывания. – Болотница маленькая! Это глаза у тебя болотные, а у меня отличный фасолевый суп, особенно на говядине с мозговой косточкой. И бабушка твоя отлично готовит, вон какие ароматы! Молиться пора да завтракать идти, а я тут с тобой вожусь.

– Я и не просила меня будить… как там, ни свет ни заря, – глянула девчушка в окно, пока бонна, обойдя её и сев на кровать, застёгивала три пуговицы платья между лопаток.

– Деточка, уже полдень почти! Скоро обед, скоро Климент мой приедет, уж твой наставник давно за столом, а ты всё валяешься, – причитала Нана.

– Я не валяюсь, я стою, – поглаживала Анфиса кошку, приглядывая, чтобы та не повредила её цветы.