Исход Рагнарёка

Теперь его уж точно впустят во дворец, где можно будет совершенно безопасно и приблизиться к Лор де Рону, наведавшись в тронный зал, если потребуется, и отыскать Розу с Сабриной. И заодно, пока Маркуса нет рядом, он желал поквитаться с чародейкой, что его предала и похитила дочь. Потому некромант копил силы и в любой момент мог пустить в ход какое-нибудь опасное болевое заклятье.

Морри держалась рядом, накинув свой волчий капюшон с ушками, чтобы солнце не попадало на лицо. Руки спрятала в карманы и старалась не отставать. Для выбранной внешности немощного старика Мельхиор двигался весьма стремительно, не вживался в роль, не шаркал ногами, а надеялся как можно скорее разыскать свою дочь.

На площадях даже в столице тут и там в колодках или у досок позора стояли прикованные пленники. В основном, молодые мужчины и женщины в одеждах, перепачканных всякой тухлятиной и грязью. Все они выступали против нынешних порядков. Против ведения войны с Вольными Городами, против изгнания эльфов, людоящеров, карликов и остальных нелюдей, что проживали уже давно на территории Империи.

Многие из таких были друзьями и хорошими соседями местных жителей. Некоторые – нелюдимыми, малообщительными, зато толковыми ремесленниками, библиотекарями, пастухами, без которых стало сводить концы с концами ещё сложнее, чем прежде. А заключённые то и дело распевали какие-нибудь песни Эдельвейса и восклицали что-нибудь о свободе слова, свободе самовыражения, свободе выбора профессии, ведь для многих в Империи, особенно для небогатого населения, всё было предопределено наследием дела родителей.

И чем больше свободомыслия приносил в города странствующий и объявленный нынче в розыск Эдельвейс, чьи портреты встречались в центре даже чаще, чем изображения Мельхиора, тем сильнее всем этим проникалось молодое поколение. На досках чертили плакаты с призывом дать возможность смены профессий, призывали изменить какие-то нормы, законы и правила. Начинались демонстрации, шествия, коллективные песнопения с разжиганием уличных костров и даже бунты. А стража и представители церкви, не желавшие ничего менять и идти на уступки молодёжи, старались любыми силами это всё прекратить.

– Глядите в оба, – попросил монсеньор и юную вампиршу и кошку на своём плече при входе в имперский дворец, где никто не смел преграждать ему путь и даже интересоваться о цели визита. – Ей пятнадцатый год идёт, недлинные чёрные волосы асимметрично зачёсаны, если вдруг ничего не поменялось. Худощава, бледновата, одета, скорее всего, не подобающе этому месту. Едва ли пленницу наряжать аристократкой удумают.

Большая часть стражи и патрулей уже покинула дворец, направившись к кладбищу. Редкие постовые глядели прямо перед собой, словно статуи. Не изучали ходящих туда-сюда вельмож глазами, а те впопыхах торопились по своим домам или убежищам. Кто-то собирался спасать добро и членов семей, стремясь вывезти из города, чтобы не страдать от нашествия нежити. Кто всех собирал в просторный оборудованный погреб, хорошенько забаррикадировавшись с сияющими кристаллами и продовольствием.

Другая часть гвардии, наоборот, с коридоров и галерей на этажах была снята и отправлена защищать монарха. Но, естественно, если б мертвецы добрались к городскому центру, то либо была бы мобилизована защита дворца, либо полная эвакуация. Мельхиор об этом не знал, иначе оказался бы весьма огорчён. Чем меньше охраны будет вокруг Лор де Рона, тем проще ему было бы вызволить дочку. Впрочем, она не обязательно была именно при императоре. Могла оказаться в какой-нибудь тюремной камере уже глубоко в подземелье и даже не факт, что вообще во дворце.

– Советник Когнаций! Не меня ищете? – раздалось справа от центральной лестницы, где с боковой галереи, сверху, по пути, скорее всего, из тронного зала спускался немолодой прелат в высокой зелёной митре и с бородой-косичкой. – Как хорошо вы сегодня выглядите! – удивился он. – Прям лет на десять помолодели!

– Всё молодильные одуванчиковые крема от моей дорогой супруги-аптекарши, – замялся Мельхиор, придумывая оправдание.

– Разве ж она ещё три года тому назад не отдала богу душу? – удивился священник.

– Померла-померла, но крема-то остались! – кивнул монсеньор в обличье Когнация. – Вот, кошку завёл, – показал он на плече зеленоглазую Баст.

– Симпатичная… – ответил прелат с некой брезгливостью: видимо, кошек не очень-то жаловал. – А вы, вероятно, меня здесь разыскиваете? Я прибыл не так давно и заверяю: правнук ваш в Квинтесберге цел, жив, здоров. Вам, господин советник, в вашем возрасте не престало уже волноваться. Будьте спокойны. Нападение дракона и компании некроманта не коснулось великого собора, со всеми, кто был внутри, полный порядок. Не стоит волноваться, – заверял прелат. – Напишите ему весточку, ответ быстро дойдёт. Слышал, он делает успехи. Но я, в основном, сопровождал Его Высокопреосвященство в Лонгшире. Должен был остаться в Стелланторе, но настоятелем по итогу решили оставить отца Дамиана. Помните его? Приезжал такой пожилой мужчина из Вольных Городов. Лоб лысоват, на затылке седина взъерошена, словно белый костёр горит, а через левый ослепший глаз шрам такой внушительный на лице.

– Я здесь кое-кого разыскиваю, ведьма с розовыми волосами должна была заявиться к Его Величеству.

– Роза Сильверман, может? – уточнил священник, в задумчивости опустив одну бровь и задумчиво подняв глаза к потолку.

– Она самая, – кивнул Мельхиор.

Тело аж вздрогнуло в мандраже, в нетерпении, в предвкушении не только скорой возможной встречи, но и наверняка грядущего сражения с Розой и каждым, кто ринется теперь здесь её защищать. От волнения монсеньор едва не терял концентрацию маскировки. Чары следовало держать до наиболее удобного момента. Сперва всё разведать, всё выведать, разузнать в мельчайших деталях, чтобы составить чёткий план действий. Потому он старался успокоиться и глубоко дышать, что сделать в нынешней ситуации, сохраняя внешнюю непоколебимость, было непросто.

Так как с разных сторон в окна били солнечные лучи, стоять под ними Морриган совсем не хотелось. Потому, увидев, как эти двое остановились поболтать, она держалась поодаль в тени, разгуливая среди колонн и статуй, разглядывая их и дворцовое убранство.

– Мы с советниками видели её, подавала прошение о помиловании и требовала аудиенции с императором. Привезла с собой юную пленницу, черноволосую такую. Строптивая, брыкалась, нос разбила Огюсту, когда он ляпнул что-то там про её задницу с кожаными штанами в обтяг. Бог ему судья. Да и ей, – пожал плечами прелат, подходя ближе. – Помню, как-то один мальчишка-проказник запустил мне яблоком по глазному яблоку, – потёр пожилой мужчина слева от переносицы. – Ха, какой каламбурчик, а!

– И что император ответил на её просьбу? Вы же знаете, как мне важна история нашего государства. Никогда прежде предатели, ушедшие в Гончие Псы, не возвращались с повинной. Это надо отразить в летописях. Предала там, предала сям, таких ещё поискать! – восклицал монсеньор.

– Им было отказано в аудиенции. По указу Его Величества – предателей родины назад не берём. Их обеих едва не схватили и не сожгли, но я посоветовал ей обратиться к архиепископу. Его власть решает многое. Если понтифик простит, значит, императору останется только свыкнуться с этим. Так что она забрала девчонку да в сопровождении наших монахов отправилась в гарнизоны у самых границ.

– К границам?! – опешил монсеньор, и мимика иллюзорного Когнация передала всю его гримасу. – Это ж сколько отсюда…

– Скоро сам генерал Приск прибудет на день-другой, наступление на севере заморозят… ха, какой каламбур, а! Заморозят на севере! – похихикал прелат. – В общем, на шестнадцатилетие принца Жиля прибудут разные гости. Императору уж точно не с руки сейчас единолично, да ещё и в военное время, миловать предателей родины. Архиепископ же может укрыть эту Сильверман, постричь в монахи… Хотя жалко, такой редкий цвет волос, – цокнул старик языком. – Я б себе не хотел такие, конечно, но Роза с её розовыми… ха! Какой каламбурчик! А!

– В ваших речах есть то, что меня веселит, обнадёживает, но и то, что меня беспокоит, – старался Мельхиор всё же соответствовать своему образу. – Вы говорите: власть понтифика стала сродни императорской или даже выше?

– Что вы! Как можно! – раскрыл в удивлении глаза старец. – Ничего подобного я не говорил. Я молюсь за чужие, запутавшиеся и заплутавшие души. Даже за паршивых овец. Каждый заслуживает шанс на исправление. Так учит священное писание Клира. Даже архимаг Эрасмус когда-то так говорил. Вот и я лишь сказал госпоже Сильверман, что здесь её ждёт сожжение… Впрочем, зимой костры редко жгут, – призадумался прелат, отведя взор вбок и бормоча тише. – Дрова нынче дороги, вы же знаете, – вернул он свой взгляд на собеседника. – Правильнее было бы сказать: отсечение головы. Гильотины-то наточены, а стоят без дела в каждом городе. Ждут, так сказать… Привезла бы она хотя бы самого Мельхиора… Ну, я и сообщил, что Квинт Виндекс может пристроить её в монастырь с покаянием, укрыть от гнёта закона, чтобы она помогала Пресвятой Церкви, молилась Творцу, выполняла разные поручения. Император бы не простил, а Клир может прощать. Даже в эпоху войн и конфликтов мы должны проявлять милосердие, господин советник.

– Ну, разумеется, – кивнул Мельхиор, сдерживая улыбку.

Священник в митре явно не знал, в каком сейчас состоянии находится сам Квинт, иначе бы, вполне возможно, поступил бы совершенно иначе. Мельхиор же представлял, что придётся спешно искать какую-нибудь повозку, да ещё и к границам. С новобранцами, с возвращающимися после увольнения домой солдатами. Просто так туда быстро проникнуть бы не получилось, а требовалось ведь не мешкать, поскорее отыскать дочь и Розу.

– О! – чуть не двинулся дальше по своим делам прелат, но тут же остановился. – Как раз хотел с вами кое-что обсудить. Вы ведь наверняка на шестнадцатилетие Жилю подарите какую-то умную книгу. А вот приедет ли Квинт на торжество – мне неизвестно. Нам от Клира тоже стоит представить какой-нибудь щедрый дар. Всё-таки не просто День Рождение, а вступление во взрослую жизнь! Совершеннолетие! При желании Лор де Рон может уступить сыну даже престол в этот день или в любое другое время после.

– А он собирается? – прервал его монсеньор.

– Да кто ж его знает, что ему в голову взбредёт? Сами видите, он давно нас не слушает. Мы при нём как балет вокруг главной примы. Вроде и есть, а толку? Подтанцовка без права голоса. Захочет – передаст власть сыну. Жаль, советников это не очень-то обнадёживает, ну да ладно. Моё мнение вы знаете. Жилю де Рону бы не помешало придать мужественности, серьёзности. Юноша одурманен художественным вымыслом, распространившимся в литературе. Книгопечатное дело погубит сей мир, советник.

– Вот чего, значит, нам надо бояться, – криво усмехнулся Мельхиор в обличие старца.

– Мудро сказал отец Дамиан с Вольного Края, что книги, кроме церковных, надо строго-настрого запретить! Особенно развращающую поэзию! Как может серьёзный настоящий мужчина такое любить? Сын самого монарха! Стишки… немыслимо! – с возмущением восклицал собеседник. – Я понимаю вашу, Когнаций, любовь к истории, летописям, легендам и книгам. Но Жиль… Хватает нам, что Лор де Рон увлекается живописью, благо знают об этом лишь такие, как я, и вне стен дворца он нигде не рисует. Да и картины не выставляет. Они, может, и ничего, но где утончённая натура этих слащавых напомаженных художников и где наш горделивый лев, отец нации, герой былин и легенд! Сам император! – выпятил старик грудь колесом, словно сам себя вообразил мужественным рыцарем на престоле.

– Вы говорите столь много, прелат Антоний, что я не могу уловить суть, – вздохнул монсеньор.

– Подарок, господин советник! Подарок! – напомнил старик. – Что подарить сыну императора?

– Подарите какой-то божественный артефакт, – предложил Мельхиор. – Есть что на примете? Не надо хмуриться, прелат, у вас и так хватает морщин. Думаете, негоже Клиру дарить потомку отца нации и светочу веры в Творца языческую безделушку? Так я вам напомню, что языческих богов победили, убили и заточили в эти самые безделушки. А кто может сделать нечто такое с Творцом? Да никто! В этих артефактах весь символизм! Языческие сущности-хранители пали так низко и далеко от своего астрального мира, что стали привязаны к миру материальному. Они как джинны в бутылке. Артефакты подчёркивают величие над ними Творца. Если вы грамотно преподнесёте, а язык у вас, как я вижу, подвешен, то такой подарок определённо станет сияющей яркой звездой праздника, увеличив репутацию Клира ещё сильнее. Если, конечно, есть ещё куда, а то…

– Вы просто не так поняли мои слова, – ещё раз пояснил священник. – Хм, божественная реликвия…

– Обязательно солидная и мужская, – подыгрывал речи прелата монсеньор как только мог. – Не диадема, не брошь и не серьги. Какой-нибудь меч, например. Меч Ареса, есть ли у Клира такой? – не скрывал он своё любопытство.

– Единственное во всём Иггдрасиле изделие из красного металла? Был бы такой, висел бы на поясе у Императора, – хмыкнул прелат. – В сокровищницах такое не держат. Только в музее. А там как назло только женское! Посох Инпут, письменные принадлежности и краски Сешат да перо Маат рядышком.

– Её матери, – призадумался Мельхиор.

– Вам виднее. Я не очень разбираюсь в этих странных связях. У одного башка ибиса, у другой башка павиана, дочь их с головой леопарда… Что это вообще?! Это как? По какому принципу? Можно немного логики и здравого смысла в эту нелепую мифологию ортодоксального прошлого? Не могут павиан с ибисом леопарда родить. Не надо быть отличником в церковно-приходской школе, чтобы это понимать, боже мой! Может, уже будем все шагать в ногу со временем? Творец един и вездесущ! Он создал всё! Не надо нам тут богов неба, ручьёв и воды по отдельности, так ещё и бога ветра, чтобы тучи нагнал. Стоит ли так распыляться? За дождь помолитесь Творцу. Мы, люди, его любимые дети. И иноверцы сейчас угрожают нашей цивилизации, зажимая с разных сторон. Эльфы, наги, шеду, дракониды повылезали, орки с Урда притопали. Человек – венец природы! Всем это известно! Не фелины с головами кошек, не ласерты-людоящеры, не люди-ибисы, не люди-шакалы, – восклицал недовольный прелат. – Пусть живут там, в лесу, молятся колесу да вымирают все поскорее. Век язычества давно ушёл, как и их устаревшие варварские традиции.

– А знаете, откуда вообще пошло слово «варвары»? Маркус Бранд, языковед-чародей, мне как-то рассказывал в молодости. Своей, – на всякий случай уточнил монсеньор, ведь представал в облике древнего старца. – Во времена, когда в Империи уже поклонялись Творцу, уже после распада и восстания, ведь языческая вера сохранилась только в Вольных Городах, таскарцы как раз молились богиням-кошкам, богам-птицам, всем таким, – пошевелил он плечами, по которым с гордым видом расхаживала Баст. – Империя и эмиры весьма враждовали. В том числе на почве религии. И когда их воины совершали свои набеги неудачно, попадая в плен, то наши, не зная таскарские языки, слышали от пленников только какую-то белиберду типа «вар-вар-вар-вар», вот и прозвали тех, кто разрушает набегами святилища и церкви Творца, крушит памятники и вообще всё подряд, варварами.

– Интересно, – произнёс, вдохнув, пожилой священник, хотя взгляд и вид его, скорее, говорили об обратном.

– Тяга к рисованию может помочь в отрисовке карт и планов местности. Тяга к поэзии и литературе способна сделать тактичным оратором или расчётливым политиком. Последнее заодно лучше тренировать в настольных играх. Подарите Жилю старинные фигуры для «Битвы королей» в ящике из дорогого дерева. С декором, с драгоценностями, – предложил Мельхиор.

– В музее есть таскарские, из красного и чёрного дерева. Столь ароматные, что на экскурсиях даже купол приподнимают, дабы все, кто вокруг, могли вдохнуть запах сандала и махагони. Там вместо башен, правда, таскарские парусники, а вместо двух генералов – боевые мамонты. Пафосный набор, я вам скажу. Архимаг представлен визирем, но там вот различия минимальны. Есть и посох, и борода, и всякие амулеты… – припоминал прелат.

– Вот и славно, видите, как здорово, что увиделись, – хлопнул его ниже плеча монсеньор.

– Как сказал бы посол Крэшнер: «чудно-чудно», – усмехнулся священник. – А из вас прям энергия так и прёт! Будто праздник какой-то. Уж не День Рождения ли у вас, дорогой историк?

– Нет-нет, просто взбудоражен этими слухами. Ну, что не только наши бегут в Гончие Псы, но и первый случай, что оттуда вернулись обратно, – объяснял Мельхиор.

– Это лишь подтверждает, что язычники проиграют в этой войне, – довольно улыбнулся прелат, отправившись вниз по лестнице.

В этот самый момент он увидел Морриган, трогавшую украшения на мраморной белой статуе. Её интересовало, как можно сделать такой рельеф настолько детальным, да ещё и соразмерным. Пояс с застёжкой, мешки и запасной колчан, нижнее плечо лука, округлые подвески и прочие украшения.

Луч солнца, самую малость сдвинувшийся по статуе из-за плавного движения небесного светила, попал на её кожу, которая тут же задымилась, зашипела и покрылась волдырями, почернев и слегка заблестев в месте ожога. Прелат вздрогнул, приоткрыл рот и вытаращил глаза на такое зрелище, а девочка ойкнула, поморщившись, отдёрнув руку и обнажив свои верхние и нижние клыки.