Потерянные

Ненавижу женские слезы… Что угодно сделаю, чтобы девушка улыбалась. Иногда мне кажется: это верно в отношении любой девушки, а не только Светки. Но вот ее согласие как-то неожиданно подняло настроение – захотелось улыбаться этому миру. Необычное ощущение – как будто я кому-то могу быть нужным. Что это со мной?

Светлана Фишер

Мне страшно. С этой мыслью я засыпаю и просыпаюсь – мне до чертиков, до жути страшно. В снах приходит прошлое, звуками, шорохом, болью. Я открыла глаза, глядя на белый потолок привычной уже комнаты, попытавшись успокоить бешено бежавшее куда-то сердце. Зовут меня Светланой, это имя мне дала бросившая меня мама. Я оказалась не нужна своей маме, она ушла из семьи, оставив меня с этим зверем. Как описать ощущения ребенка, ставшего ненужным… маме?

Главное, не вспоминать, не думать, прогнать этот липкий страх, преследующий меня ночами, отчего может даже случиться неприятность. Давно уже не случалась, конечно, ведь мне девятнадцать, но все равно я каждое утро в панике проверяю постель. Не дай Бог приснится… то. Нужно принять душ, чтобы смыть оставленный снами пот, заодно и сердце успокоится, я-то знаю. Я уже много чего знаю – и брезгливость в глазах тех, кто назначен обо мне заботиться, и угрозы, от которых становится не просто страшно – жутко, потому что больше всего на свете я боюсь психиатрической клиники. Я боли не так боюсь, как психиатра.

Надо идти на завтрак. Натянуть на лицо привычное насмешливо-брезгливое выражение, чтобы все видели: фифа упакованная пошла. Да, у меня есть и планшет, и телефон, и ноутбук, закрытый личным паролем, на котором горы книг. Я специально выискиваю их в интернете, книги о том, как любят детей. Там и сказки, и исторические книги, и романтика, мне все равно – главное, чтобы не бросали детей. Это мой пунктик, я знаю о нем, но никому не позволю залезть мне в душу.

Завтра у нас математика. Говорят – самый страшный экзамен, а мне, наверное, уже все равно. Надо брать себя в руки и жить, но в такие дни у меня нет сил жить. Просто ничего не хочется, разве что плакать, но кому тут поплачешь, стенам? Парни желают только одного, я-то уж знаю, подруги… Все мы тут лицемеры. Лживо улыбаемся, лживо сочувствуем, лживо скорбим. Вокруг только ложь. И я лгу, иначе тут не выжить.

Завтрак обычен – колбаски, вареные яйца, тосты с маслом. Надо бы беречь фигуру, но для кого ее беречь, для чего? Пройдут экзамены, будет надежда поступить в университет, да хоть на завод, лишь бы не возвращаться туда, где я лишь помеха. Не-хо-чу! Буду поступать, получится – хорошо, а нет… Тогда подумаю, что делать. Пока что надо сдать матуриат – именно им заканчивается гимназия-интернат.

Не думать о плохом. Нельзя! Потом, вечером вернусь в комнату, там есть подушка, в нее можно поплакать. Но настроение донельзя грустное, возвращается страх, липкими щупальцами заползая под униформу. Здесь есть школьная форма – престижное учебное заведение, как же иначе. Пыль в глаза пустить, герб этот на лацкане, и мы все тут одинаковые, как оловянные солдатики.

Витька целенаправленно ко мне топает. Хороший он парень, наверное, но я точно не знаю и боюсь ошибиться. До паники боюсь, так что прости меня, Витя… Подошел, помялся, спросить хочет. Я помню, что у тебя день рождения, парень, но ни за что не покажу своего знания, я же фифа. Я неприступная избалованная девчонка, ведь да же?

– Привет, приходи сегодня на празднование, – негромко предложил мне Витька. И вижу же, что он не надеется на положительный ответ, но из года в год приглашает. Упорный.

– У тебя? – я спросила просто, чтобы что-то спросить. Это шанс не быть весь вечер одной. Пусть не будет весело, зато я не буду одна! Ну, один разочек можно же?

– Да. Приходи, буду тебе рад, – как он обрадовался, просто невозможно. Неужели кто-то мне может радоваться? Да нет, не может быть.

– Хорошо… – еще раз все обдумав, я все-таки кивнула. Я давно знаю Витьку и уверена, что он под юбку не полезет, а ведь именно этого я боюсь с того самого дня. – Как всегда, в шесть?

– Да, спасибо, – обрадовался, смотри-ка, даже поблагодарил.

Попыталась разозлиться на него и не смогла. Наверное, потому что не за что. Почему-то ощущение такое внутри появилось, теплое. И приглашение теплое, и сам Витька, как будто хочет разделить со мной свою радость. Но разве так бывает?

Об этом можно подумать и потом, а сейчас надо взять конспекты и повторять самые сложные части, ибо экзамен ожидается очень невеселый, даже Хелен перестала трындеть с подружкой, отправившись учить. Мне очень важно хорошо сдать все экзамены, просто до слез важно! А вечером я приду на день рождения к Вите. Мы будем лживо улыбаться друг другу, но я хотя бы не буду совсем одной, а это уже немало для меня в таком состоянии.

В таком настроении я дошла до своей комнаты, взяла конспект из стенного шкафа, аккуратно, чтобы не помять, сняла школьную форму и упала на кровать прямо в белье, горько расплакавшись. Что со мной сегодня? Почему все происходит именно так? Может быть, этот голубоглазый блондин что-то расшевелил в моей памяти, во мне самой? Витька красив, мускулист, держит себя в отличной форме. Сколько раз я наблюдала его утреннюю пробежку с голым торсом из окна своей комнаты. Летом и зимой, в любую погоду, только вот сегодня нет. Наверное, дал себе поблажку в честь дня рождения. Как со старых плакатов об истинных арийцах – просто классический немец, не то, что я…

Скомандовав себе прекратить слезоразлив, я сделала еще одну попытку повторить перед экзаменом. Нельзя думать о мальчиках – только о будущем. Потому что, если я плохо сдам, то очень сильно об этом пожалею, мне это твердо обещали… эти… у которых я живу, когда не в школе, и куда никогда и ни за что не хочу возвращаться. Надо учить!

Глава 2

Виктор Кох

Лежа в своей кровати глубокой ночью, я вспоминал. Казалось бы, празднование прошло, как обычно, те же лицемерные улыбки, потуги радости, танцы, опять же, только отчего-то холодно на душе. Я бы, наверное, все отдал за то, чтобы папа был в этот день со мной, но это просто невозможно. Страшное слово, если подумать.

Собирались приглашенные, как всегда: те же дежурные поздравления, в которых я не чувствовал тепла, и вроде бы радостные улыбки, но… Проклятье мое – умение чувствовать. Умение понимать, что собеседник ощущает на самом деле, поэтому я знаю наверняка – им всем было все равно. И только яркой звездочкой – Светка, которой просто больно. Ее бы обнять, но девушка сторонится, словно боится рук, и что это значит, я не понимаю.

Надо засыпать, так почему перед глазами Светка? Обычная девчонка, спрятавшаяся от себя самой, как и все мы тут. У нас у всех маски, под которыми кто-то прячет равнодушие, кто-то тоску, кто-то боль. Интернат очень хорошо этому учит, ведь стоит приоткрыться и обязательно найдется кто-то, кто ударит в беззащитное. Так было и сегодня – улыбки, поздравления, торт опять же. Но все не то, не могу объяснить, но не то. И холодно на душе.

Я попробовал подойти к девушке, она действительно очень красива: ничуть не походя на немку, просто привораживает. Тонкая, кажется, сейчас переломится, но при этом не выглядит, как немки – пересушенной воблой. Почему-то не хочется оценивать ее «экстерьер», как это делают парни в нашей группе. Какая разница, какая у нее грудь или там зад? Не понимаю я этого. Круглое лицо, зеленющие ведьмовские глаза, чуть приоткрытые в задумчивости губы, открывающие ряд ровных белых зубов, классический носик, и обрамляющие все это великолепие русые волосы. Светка приковывает взгляд, конечно, сила воли у меня есть и не любоваться ею я как-то умудряюсь. Хотя, если послушать разговоры о ней… Мерзко отчего-то становится. Разве можно о девушке говорить так потребительски, что ли? Это же девушка!

Мы, конечно, обменялись дежурными фразами, но я видел – она жалеет уже, что пришла. Поэтому и попытался ее развеселить, добившись робкой улыбки. Нет, я не влюблен, у меня нет времени на чувства и томления – надо учиться, просто очень надо, но… очень красивая она, а я нормальный пацан, хоть и держащий себя под жестким контролем. Все-таки, почему она так боится прикосновений?

Всю ночь мне снилась Светка. Почему-то во сне она улыбалась – ярко, солнечно, освобождено. Мы гуляли среди берез, играли в догонялки, дурачились. Если бы это могло быть правдой! Социальное положение наших семей очень разное, а играть в золушку парню неуместно. Поэтому такое может только присниться.

Пора вставать. Кажется, только закрыл глаза, а вставать уже пора, ибо будильник. Встать, зарядка, пробежка, которую я вчера профилонил, душ. Пока бегу, хорошо думается, ну и время взять себя в руки есть. Сон какой-то необыкновенный был, давно мне такого не снилось, видимо, накрыло вчера сильно с честь инкремента прожитых лет. Все же мысли остались – девочке больно, и я это чувствую. Что конкретно я могу сделать? Ничего или, все же? Надо думать.

Поворот, еще один, и возвращаюсь. К взглядам женского пола из окон я давно привык, вот только неискренние они. Кто-то хочет интрижку, кто-то просто секса, а я так не могу. Это у меня от папы – нужно чувствовать, любить, чтобы это было не физиологией, а вершиной чувств, взрывом, истинным единением. Поэтому девушкам от меня и не светит – фальшивые они. А может, это мир вокруг насквозь фальшивый? Швейцария эта… Жить здесь, может, и сладко, но вот хочется мне до слез «к родным березкам». Ладно, отставить самокопание, у нас экзамен, чтоб он сгорел, вместе с этой школой!

Сначала, конечно, пож… принять в себя хлеб наш насущный, завтрак то есть, а потом уже и экзамен. Все-таки, что такое со Светкой происходит? Как ей помочь? Ладно, потом подумаю, сейчас умище надо на математику переключить. Хочешь-не хочешь, а надо. Потому ставлю рекорд по скоростному поеданию завтрака. Светки что-то не видать, видимо, поела уже. Хм… А если не успела? Надо позаботиться, я иначе просто не умею.

Большая аудитория, и нас там понатыкано видимо-невидимо – вся параллель сдает. Потом еще будет немецкий, потому что французский мы уже посдавали, легко пошло, кстати. Девчонки выглядят спокойными, парни – паникующими, некоторые делают это демонстративно, но церберам-наблюдателям на это глубоко и надолго. Они и не такое уже видели. Потому спокойно сел, достал пенал и сижу. Сейчас цербер подойдет – проверять будет, чтобы я, значит, ничего запрещенного не приволок. А запрещено многое – от калькулятора до гранаты.

– У вас нет запрещенных вещей? – они всегда спрашивают и в большинстве случаев верят на слово. Кстати, и чиновники также, что странно в стране, полной лицемеров.

– Нет, конечно, – моя легкая улыбка его во всем убеждает. Отошел к следующей жертве. А вот Светку проверили… Чем-то она церберам не понравилась, но возмущаться нельзя – только хуже сделаю. Только бы до слез не довели, перед экзаменом это плохо.

Решено, если доведут – напишу жалобу.

Не довели, держится девочка, вот и ладненько.

Сейчас раздадут задания, и мы начнем марафон на пять с лишним часов. Дурное дело нехитрое, как папа говорил, знай себе пиши. Главное, настроиться на то, что я все знаю, ведь я действительно все знаю. Интересно, их о Ренате предупредили? Если нет, то будет часа через два пауза на вызов медиков. У девочки сердечная недостаточность, а изверги родители послали Ренату в интернат, вместо того чтобы подарить свое тепло. Я о девчонках многое знаю. Кого-то успокаивал, кому-то помогал. Просто, по-дружески, без намеков на постель. Так тоже бывает, особенно у меня. Правда, у меня только так и бывает. Все, отбросили посторонние мысли, пишем.

Светлана Фишер

В принципе, ничего неожиданного на дне рождении Витьки не произошло. Все они такие, эти празднества, как под копирку. Улыбки, поздравления, объятия, хотя ко мне Витя не полез, будто что-то почувствовал. Странный он, смотрит в глаза, а не на грудь или еще ниже, как другие. Что-то было в его глазах на этом вечере, что-то такое, как… не могу выразить. Понимание? Да что он может знать, домашний мальчик! Его хотя бы мама не бросила! А я… а меня…

Вернувшись в свою комнату, приняла душ и улеглась – наутро экзамен. Важный экзамен, без вариантов. И вот тут меня накрыла такая тоска… Сначала стало привычно страшно, показалось, что из темного угла тянутся ко мне мужские руки, чтобы… Не думать! Есть вещи, которые невозможно забыть и совсем нельзя вспоминать, хватит мне и кошмаров, чтобы еще и наяву ко мне приходил самый страшный кошмар моего детства.

Надо закрыть глаза и спать, но вот почему-то стоит закрыть глаза и возникает Витька. Эта его грустная улыбка, понимающий взгляд, остановленное движение. Ведь хотел же обнять, что его остановило? Неужели мой взгляд? Да, я боюсь. Боюсь объятий, прикосновений, и вообще мужчин на расстоянии ближе, чем «четыре лаптя». И тайна этого страха скрыта в моем безрадостном детстве. Зачем я вообще родилась? За что?

Вот, довела себя до истерики. Надо теперь вымыть лицо и улечься, наконец, спать. Спать, впереди экзамен, который я обязана сдать отлично, а иначе… эти… у которых я живу, они точно придумают что-то максимально унизительное. На свете есть люди, и есть эти – они не люди, а твари. Равнодушные, жестокие, отвратительные по сути своей. Спать, спать, спать…

Всю ночь мне почему-то снился Витька, точнее я с ним. Гуляли, держась за руки, в каком-то странном, почти прозрачном лесу. Эти деревья я знаю, хотя родилась в Германии, они называются «березами». Почему-то к ним какая-то особенная тяга у русских. Вот во сне Витька и я дурачились в таком вот лесу. Почему-то на душе было так легко и свободно, как никогда в жизни. Он тоже улыбался. Надо же, оказывается, я никогда не видела, как Витька улыбается по-настоящему. Странный сон, необыкновенный. Я никогда не видела такого леса, да и улыбку эту, что преследовала меня, пока я просыпалась. Внезапно очень сильно, просто до слез захотелось, чтобы это было правдой, но я же знаю, что это невозможно. Зачем домашнему мальчику сирота?

Звонок будильника прервал волшебство сна. Сна, в котором было возможно счастье даже для меня. Сморгнув непрошенные слезы, взяла себя в руки. Душ, опостылевшая школьная форма и… Не хочу на завтрак. Просто не хочу видеть эти лица, всех этих полных лицемерия людей. Не хочу.

Тяжело вздохнув, двинулась к аудитории. Желудок мне за такое пренебрежение, конечно, отомстит, но я просто не могу видеть их всех после такого сна. Хочу пожить еще десять минут в сказке. Да, я знаю, что такого не будет никогда! Знаю! Но все равно…

Сегодня у меня экзамен. Очень важный экзамен, а чувства в полном раздрае. Надо собраться, вон и местный надзиратель внимание обратил, притащился ко мне.

– Нет ли у вас чего-то запрещенного? – они всегда вежливы, всегда интересуются.

– Нет, – покачала я головой. Обычно верят на слово, но, видимо, кому-то нужно было скомпенсировать мое счастье во сне. Я давно заметила, что вслед за чем-то радостным обязательно следует расплата – что-то очень плохое, от чего я оправляюсь еще очень долго.

– Пожалуйста, пройдите со мной, – не поверил, а это значит, что будут досматривать. Они имеют право на таких экзаменах. Остается только надеяться, что в трусы не залезет.

– Оставь ее, – посоветовал мсье Лион, встретившийся нам на выходе из аудитории. – Перенервничала девочка, не видишь, что ли?

Мсье Лион – это куратор нашего класса, понимающий, но равнодушный, как все они. Сейчас вот спас меня от унижения личного досмотра, отчего-то вздохнул и отправил обратно в аудиторию, где уже скопились все наши, да еще из параллельных классов, что понятно – экзамен же общий, для всех. Сейчас раздадут задания, буду писать. Главное, сосредоточиться и ни о чем не думать.

Первое задание, первое впечатление – паника. Паника, которую я давлю уже почти рефлекторно. Я все знаю, все понимаю, все смогу. Самое главное – не поддаваться этой панике, контролировать себя и не думать ни о Витьке, ни об этих.