Потерянные

Вот, пошло решение, я умная, я смогу.

Тригонометрия, интегралы, геометрия, все вразбивку, будто специально сбивающие задания. Не зря экзамен считается самым сложным. Три пи квадрат…

Желудок подводит, надо было, все-таки, поесть. Но я буду терпеть и решать эти интегральные уравнения, будь проклят тот, кто их придумал!

Три часа позади, еще всего два осталось, успею ли я? Должна успеть, надо ускориться, но при этом не спешить.

Спустя почти три часа надзиратели показали, что либо их не предупредили, либо они сами о Ренате забыли. Рената – это девушка из нашего класса, у нее что-то с сердцем, что-то совсем плохое, ее бы на домашнее и среди любящих людей, но, похоже, что девушка в том же положении – нет у нее любящих людей, зато есть интернат. Она сильно побледнела и упала в обморок. Даже сразу не отреагировали, пока кто-то не крикнул: «Вызовите врачей!»

Это пауза для нас всех – возможность немного расслабиться, демонстрируя беспокойство о коллеге. Лицемерная демонстрация «правильных» реакций для надзирателей, ведь все это потом пойдет в характеристику. Хотя наблюдающим за нами сейчас не до наблюдений – они сообразили, что школьница может умереть, а свидетелей у них много, кто-нибудь да стуканет. Поэтому, мешая друг другу, надзиратели суетятся вокруг тела Ренаты, не подающей признаков жизни. Я бы, наверное, тоже хотела так, раз – и освобождение, но думать об этом нельзя, за такое будет психиатр.

– Покушай, – мне в руку ткнулся бутерброд. Витькин голос перепутать невозможно.

Он обо мне позаботился? Понял, что я не ела, и взял для меня бутерброд? Разве так бывает?

– Спасибо, – также очень тихо ответила ему, моментально зажевывая подарок, чтобы никто не увидел.

Главное, не оборачиваться, а то пропадет экзамен. Очень боюсь обернуться и увидеть эту его ухмылку, которую он натягивает на лицо, как маску. Впрочем, почему «как»?

Тяжело вздохнув, возвращаюсь к уравнениям и задачам, а за окном уже слышится дробный металлический лязг двигателя садящегося вертолета. Видимо, сильно испугались, или же Рената уже… Уже свободна от этих всех лицемерных людей. Правда, чем я от них отличаюсь? Ничем…

Глава 3

Виктор Кох

Рената… Была у нас такая девочка, добрая, хорошая. Жила среди лицемерия и умерла так же. Несмотря ни на что, не смогли ее спасти. Теперь у церберов будут неприятности, особенно если жалобу кто-то напишет. А я напишу. Ренату это не вернет, но, может быть, спасет жизнь кому-то другому. Улетели спасатели, забрав тело… слово-то какое «тело», противное, прямо наждаком по стеклу. Все сидят хмурые, но никто не плачет. А что им плакать, не близкий же человек умер…

Взяв себя в руки, решил вернуться к экзамену. Тяжело это – на моих глазах умер человек, а я даже не дернулся помочь, хотя чем я могу помочь? Вот так все и подумали, а Рената ушла. Взглянув на Светку, когда уносили мертвую девочку, я почувствовал будто удар под дых – та смотрела на тело с завистью. Явная зависть читалась во взгляде Светланы, и от этого стало просто страшно. Что же с ней такое произошло, если смерть вызывает… зависть?

Дописать, однако, нам не удалось. Разом взвыли сирены воздушной тревоги. Пару раз в год в Швейцарии проводят учебные тревоги гражданской обороны. По такой тревоге надо бросать все и бежать в убежище, существующее в каждом доме, магазине, школе. В последнее время что-то они участились – в этом месяце третья уже. Все вскочили и посмотрели на церберов, а те были явно в раздрае: с одной стороны, экзамен покидать нельзя, а с другой – а вдруг тревога не учебная, а на них один труп уже висит.

– Оставить все, как есть, на столах! – прокаркал старший из надсмотрщиков. – Вещи не трогать! Быстро в убежище!

– Но как же… – попробовал произнести кто-то, но на него так зыркнули, что парень заткнулся, устремившись со всеми к выходу.

– Осторожно, – подстраховал Хелен, чуть не упавшую в дверях, потом увидел Светку, шедшую медленно, будто нехотя. – Света, тревога все равно учебная, а потом характеристика, понимаешь?

– Да, спасибо, – будто встряхнулась она, начав двигаться быстрее. Я пропустил девушку вперед, чтобы не затоптали.

Единой массой мы скатились по лестницам, потому что во время пожара и тревоги лифты отключают. Учебная эта тревога или нет – не так важно. Она отвлекла нас от произошедшей на наших глазах смерти. То есть, в общем-то хорошо, потому что нет ничего хорошего в том, что мы увидели, совсем нет. Вот и последний пролет, широко открытые толстенные двери убежища. Не дав Свете рвануться внутрь, я придержал ее за локоть.

– У двери сядем, здесь закуток удобный, – объяснил я свои действия вздрогнувшей от прикосновения девушке. Противогазы у нас универсальные, поэтому нужно будет – наденем. Все наши действия потом анализируются, интерпретируются и попадают в характеристику. А характеристика здесь – штука страшная, универ могут зарубить только на основании этого клочка бумаги.

– Хорошо, – покладисто кивнула Светка. Какая-то она подавленная, что было бы объяснимо, если не зависть в глазах, очень уж хорошо я такие взгляды распознаю.

Мы удобно расположились в закутке.

– Можно отдохнуть… – напомнил я, потому что тревоги тут часа на два, не меньше. Народ уже организовался в отношении обмена мнениями по поводу заданий, а я задумался.

Тревог в последнее время становится все больше, к тому же говорят, что мир демократии опять чего-то не поделил с «восточными варварами», к которым относят и мою родину, поэтому могут быть эксцессы. Американцы, говорят, опять что-то над Аляской сбили, пытались выдать за внеземной космический объект. Ну это понятно почему – отвлечь народ, отчаянно не желающий воевать. Середина века, а все делят что-то, хотя, казалось, уже все давным-давно поделено.

Мысли перескочили на Светку, что вытянула ноги, опираясь спиной на стенку, и закрыла глаза. Сидела она так, чтобы ни в коем случае меня не коснуться, даже случайно. Тоже не слишком нормально на самом деле, но подумать об этом можно и потом.

Так и представляется – прилетят инопланетяне и стерилизуют эту планету. Я бы стерилизовал на их месте. Светка, судя по выражению лица – тоже.

Эх, девочка, как же помочь-то тебе? Был бы жив папа, он подсказал бы, но его никогда больше не будет.

Как-то необычно быстро дали отбой – не больше часа в этот раз нас продержали в этом месте. Двери убежища уже открыты, надо бежать обратно, чтобы успеть дописать, потому что, кто этих церберов знает, могут и не продлить время экзамена. Ну и что, что тревога, их это вполне может не интересовать.

Вот закончится экзамен, я дня три выжду, а потом на вас, гады, такую жалобу накатаю, вовек не отмоетесь!

Нужно бежать и подстраховать девчонок, не мы одни такие умные – все спешат обратно.

Вроде бы всем по восемнадцать-девятнадцать, а несутся, не разбирая дороги, как стадо баранов. Ни под ноги не смотрят, ни на окружающих, хотя чего я ожидал. Какая страна, такие и интересы. Не дал упасть Сабине, поддержал Светку, поймал Хайке. Нормально, теперь можно садиться и писать дальше, не так уж много и осталось.

Взбодрила эта тревога, действительно взбодрила, даже мысли в голове появились, кроме посажения церберов на сучковатый кол. Говорят, на Родине одно время популярно было. Так то ли с воровством боролись, то ли с коррупцией. Видимо, безуспешно, если верить нашим новостям.

Ну вот и все, теперь можно сдать и забыть. Все, что мог, я написал. А что не мог, то и не напишу никогда. Теперь нужно выйти из аудитории ни на кого не глядя, потому что, как мой взгляд эти надсмотрщики интерпретируют – вообще никому не ведомо. Несмотря на то что все вокруг лицемеры, никого подставлять не хочется. Нужно выйти на улицу, но как-то не хочется. Ничего не хочется после этого экзамена, последнего для Ренаты. Интересно, вспомнит ли девушку хоть кто-нибудь завтра?

Светлана Фишер

Спасатели прилетели поздно. Если бы надзиратели их вызвали сразу, может быть, Рената бы выжила, а так ей повезло. Она теперь свободна от этого лицемерия и лжи. От всего свободна.

Как же я ей завидую! Просто слов нет, чтобы выразить мои чувства!

Впрочем, я, к сожалению, еще жива, поэтому надо возвращаться к экзамену, не думать о возможном фиаско и о том, что со мной за это сделают эти. Надо писать, но и это мне сделать не суждено. С улицы доносится яростный вой сирены гражданской обороны. В Швейцарии гражданская оборона действительно работает и учения проводит, вот только не предупреждали, вроде, об учениях. Может, действительно, летит к нам привет с Востока, чтобы все закончить?

– Оставить все, как есть, на столах! – прокаркал старший из надзирателей. – Вещи не трогать! Быстро в убежище!

Это нарушение, на самом деле, потому что в сумках у нас могут быть нужные лекарства, вода, что-то еще. Им что, мертвых мало? Но возмущаться я не посмела, не приведи Господь напишут что-то в характеристике, мало не покажется, хотя пошла нарочито медленно, чтобы оказаться в хвосте. Надежда на то, что это не учебная тревога, оставалась, конечно.

– Света, тревога все равно учебная, а потом характеристика, понимаешь? – всевидящий Витя нарисовался.

Все он правильно говорит, надзиратели не зря так внимательно наблюдают, надо идти. Мне показалось, или Витя меня страхует? Что ему до меня? Может, хочет… Да нет, не похоже совсем. Страшно хочется верить в нормальное человеческое отношение, да откуда ему здесь взяться среди лицемерных животных? И я такая же, и он, и все…

Как-то многовато в последнее время стало тревог. Учебных, конечно. Наверное, нарабатывают рефлекс. И ночью бывает, и днем тоже, в любой момент может заорать эта сирена. Приходится сломя голову бежать в убежище. Вовсе не потому, что я хочу выжить, а потому что характеристика. Напишут там «халатно относится к правилам», и не будет никакого универа, как ни рыдай.

Лестницы, лестницы, кажущиеся огромными толстые двери школьного убежища. Сюда мы можем поместиться все, вне зависимости от количества – двойное резервирование места в расчете на гостей. И все работает – и генераторы, и насосы, потому что за этим следит руководство города. Так в Швейцарии повелось – больше ста лет уже убежища в каждом доме. Правда, я это принимаю как данность.

Хотела двинуться вглубь, сесть там, где-нибудь в дальнем уголке, посидеть в тишине, но Витька, оказывается, не отстал. Поймал зачем-то… Ему-то, наверное, кажется, что он доброе дело задумал, не понимая, что добро у каждого свое.

– У двери сядем, здесь закуток удобный, – произнес парень. Взглянув туда, куда Витька показал, я вздрогнула – идеальное место, чтобы спрятаться. Неужели он меня понял?

– Хорошо, – я кивнула, чтобы что-то сказать, а в голове забегали мысли.

– Можно отдохнуть…

Заботливый какой, напоминает. Что же, если можно отдохнуть, я отдохну. Тут лежанка, на которую можно было бы лечь, будь я одна, но тут Витька, поэтому сяду, опираясь спиной на холодную шершавую стену, и прикрою глаза, чтобы не видеть медленно закрывающихся дверей убежища, не слышать лязга запоров, хоть на мгновение ощутить себя в полном одиночестве.