Потерянные

Сегодня я уже решила довериться Витьке. Возможно, это ошибка. Но если это решение окажется ошибкой, пусть она будет последней. Я устала. Теперь я поняла, что со мной происходит – я устала от страха, ежеминутного ожидания чего-то плохого, своих воспоминаний, угроз… У меня просто нет сил больше бояться. И если Витька сделает страшное, то пусть. Напоследок сделаю ему хорошо, в благодарность за эти волшебные сны.

– Я не буду тебя бояться, – пообещала я, открыв глаза, хотя это было проще сказать, чем сделать.

– Я тебя не обману, – он как будто клянется, но вот пафоса я не ощущаю.

Может, действительно не обманет? Бывают же чудеса на свете?

Вот чего о себе не знала… Мне девятнадцать, в детстве меня бросила мама, в тринадцать… Не хочу даже думать об этом. Потом больница, служба опеки, респектабельное семейство, взявшее меня только ради серьезной скидки налогов. Страх, преследовавший меня все это время. Витька, строящий из себя рыцаря, ведь не может же он серьезно думать так, как говорит?

Как после всего со мной случившегося, я могла сохранить веру в сказку?

Глава 8

Виктор Кох

В убежище на этот раз нас продержали до позднего вечера. Даже ужин раздали из запасов убежища. У меня даже возникла мысль о том, что мы дождались войны, поэтому я задрал голову, чтобы взглянуть на цветовой индикатор счетчика Гейгера-Мюллера. Все в порядке, зеленый, значит, не война, а очередные танцы гражданской обороны, а, может, и не только ее.

Светлана, кажется, уснула, хотя поела с аппетитом. С хорошо видимым всем заинтересованным лицам аппетитом, хоть это и не просто. Так себе качество еды, на самом деле. Но мы здесь все лицемеры, все. Как бы ее устроить поудобнее?

Стоило мне задуматься, как прозвучал внутренний сигнал отмены тревоги. Стальные двери начали медленно раскрываться, а лязг и скрежет, сопутствовавший этому, мог разбудить и мертвого. Интересно, это так совпало или кто-то подгадал выпустить нас за полчаса до отбоя?

Чем дальше, тем больше у меня создается ощущение того, что все эти тревоги нужны не для выработки рефлекса у нас, а для чего-то другого. Если подумать, очень удобно обыскать комнаты, пока все сидят в убежище. Не только в поисках запрещенного, но, и чтобы что-то подкинуть, например.

– Пойдем? – поинтересовался я у Светки.

Похоже, действительно спала, глаза непонимающие. Настолько мне, что ли, доверяет? Да нет, не бывает такого, скорей всего, просто день утомил. Но до официального комендантского часа полчаса, и времени на размышления нет. Взяв не сопротивляющуюся девушку за руку, потянул к своему корпусу. Мужской корпус отделен от женского, чтобы максимально затруднить томления, но сейчас это нам, пожалуй, на руку.

Прикоснувшись к сенсору на входе своим удостоверением личности, я зафиксировал проход партнерской группы в мужскую часть. Все это уже прописано и зафиксировано, но таков порядок. Отступать от инструкции в последние дни очень плохо. Да и не умно, честно говоря. Светка идет, как робот. Она будто и не понимает, что именно с ней происходит, и вот это мне не нравится.

– Вот кровать, – показал я ей на аккуратно застеленное место лежания. – Я сейчас «надувнушку» достану…

– Не надо, – остановила она меня рукой. – Я решила… Пусть. Давай вместе ляжем?

– Ты уверена? – вгляделся в ее глаза, а там страх.

Кем же ты меня считаешь, девочка? Почему-то при взгляде на Светку сейчас хочется ее обнять, утешить, что ли? Но ведь она не плачет внешне, только где-то глубоко внутри. Я просто это чувствую. Попробовал мягко обнять, как тогда, в кабинете – почувствовал напряжение и отпустил. Как говорил папа: «такой хоккей нам не нужен». Надо ее уложить в постель, а там разберемся…

– Ты в душ пойдешь? – поинтересовался-то я без задней мысли, только потом сообразив, как это прозвучало. Переодеваться-то ей во что?

И тут я получил подтверждение того, что в наше отсутствие в комнатах много чего может произойти. Во-первых, презервативов у меня отродясь не было, а целая упаковка обнаружилась на столе. Во-вторых, из полуоткрытого платяного шкафа высовывалась пижама. Судя по цвету, она была женской, то есть точно не моей, да и не люблю я пижаму, не настолько у нас, в Женеве холодно.

– Я бы пошла, но… – Светка осеклась, видимо, увидела.

Сейчас будет истерика. Как ее убедить в том, что это не моя инициатива? Опустила голову, подошла к шкафу. В каждом жесте, в позе, в эмоциях – обреченность. Как будто идет на эшафот. С трудом давлю желание обнять и успокоить. Нельзя, только хуже сделаю. Потянув к себе пижаму, прижав ее к груди, Светка делает шаг к двери в санитарный блок комнаты.

Маленькие у нас комнаты – два стенных шкафа, стол для занятий, кровать и все. Никаких тумбочек, украшательств – аскетизм во всем.

Полез под кровать, чтобы достать надувной матрац. Ожидаемо его там не обнаружил, тоже, получается, намекают. Теперь у меня очень серьезная проблема – как провести ночь, учитывая, что комнаты прослушиваются? Понятно, что «прыгать» я на Светку не буду. Значит, нужен спектакль, для которого надо подготовить реплики так, чтобы в них поверили. Хорошо, что половую жизнь саму по себе никто не регламентирует, а то совсем было бы плохо.

Сел за стол, подумал. Реплики должны быть мало того, что адекватными, но и со ссылкой на традиции семьи. Традиций моей семьи здесь, слава Богу, никто не знает, так как мы поздние переселенцы, значит, будем упирать именно на них. Спокойно пишу реплики для себя и для Светки, прислушиваясь к шуму воды в душе. Не придумала бы она себе ничего…

Дверь открылась, показалась девушка в пижаме. Сжата так, что, кажется, еще немного – и будут судороги или еще чего похуже. Хочу взять ее на руки, но нельзя – напугаю еще сильнее. Я же вижу… Встал, подошел с листом бумаги в руке. Не могу сдержаться – просто обнимаю так, как во сне. Что происходит?

Светка уткнулась носом мне в рубашку, стараясь не прижиматься, но, как будто, желая спрятаться. От ее эмоций просто физически больно. Был бы меч, уложил бы между нами, как в исторических романах, только чтобы не боялась так. Осторожно отвел к кровати, уложил и завернул девушку в одеяло, как когда-то давно делал самый близкий мой человек на этом свете. Отложил лист, на котором фразы записал, просто сел рядом.

– Не бойся, – прошу ее, показав жестом, что нас слушают. Медленно кивает. – Мы пока не привыкли друг к другу, поэтому предлагаю поиграть. Ты будешь маленькой девочкой, а я тебя уложу спать. Можно?

– Да… – тихо произносит Светка, а глаза ее опять полны страха.

Но я говорю ровно то, что хотел сказать. Гашу свет голосовой командой, очень осторожно глажу по голове, нехорошей реакции при этом не замечаю, начав затем рассказывать сказку. Обычную сказку, которую малышам рассказывают, чтобы они лучше спали. Постепенно рассказ оказывает свое действие, как и очень легкие, почти невесомые поглаживания по Светкиным волосам. Ее глаза закрываются.

Отчего-то ощущаю внутри тепло. Это тепло необъяснимо, оно будто само зародилось где-то в груди и теперь тлеет там мягким шариком. Нет внутреннего требования физической близости, а только непонятное мне желание заботиться, сделать так, чтобы Светка улыбалась, чтобы не плакала. Почему все происходит именно так? Почему я так чувствую? Нет ответа.

Какое-то странное желание назвать ее ласково – солнышком, котенком, цветочком. Хотя, если приглядеться, она и есть маленький перепуганный котенок. Которого очень хочется защитить. Пусть сладко спит.

Светлана Фишер

Я думала, что сильнее, чем сегодня, испугаться вряд ли смогу. Но моя пижама в Витькином шкафу… Что я при этом испытала, описать невозможно. Мы весь день были… вместе, значит, это не он. Это моя запасная пижама, еще утром она была в моем шкафу. Значит…

Логику нам тоже преподавали. Если пижама была утром в моем шкафу, а теперь она тут, значит, в наших вещах роются и от них ничего не спрячешь. Эти, кому меня отдали, хоть какое-то личное пространство оставляли, а в гимназии, получается, его совсем нет. Хорошо, что я об этом узнала только к концу обучения, иначе точно сошла бы с ума.

Но вот сам факт наличия пижамы, да еще и презервативы, явно удивившие Витьку, мне многое сказали, ведь я не дура. Дура бы в этой гимназии не выжила. Поэтому остается только покориться. Даже стало жалко парня, ведь он, наверное, думает, как мне это все объяснить. Ну, если не врет, конечно. Если врет, то только порадуется.

Я иду в душ, нужно помыться, ведь за этим тщательно следят, к чему я уже привыкла. Необходимость раздеваться в чужом месте мучительна. Мне просто становится страшно от того, что Витька может ворваться сюда. Стараюсь вообще не обнажаться перед чужими людьми, но вариантов особо нет. Надеюсь, хотя бы сюда камер не наставили.

Вода сегодня совсем не успокаивает. Наверное, я все-таки слишком боюсь. Боюсь страшного, того, что может со мной сделать Витька просто потому, что он парень. И довериться еще, потому что будет больно. Я хорошо знаю – люди обожают делать больно тем, кто им доверился. Хорошо, что в душе все заглушает вода – можно поплакать. Выреветься нельзя – могут услышать, а просто поплакать – можно. Побыть маленькой девочкой, пока душ в дрожащей руке омывает лицо водой.

Опять возвращаюсь мыслями к Витьке – обманет или нет? По-прежнему не могу представить, что он меня «берет» силой, но ведь это ничего не значит! Мало ли что я не могу представить!

Натянув на себя пижаму, я выхожу из душа. Без белья почему-то ощущаю себя совершенно незащищенной. Я и так-то себя особо защищенной не чувствую, но вот в одной пижаме… Выхода у меня все равно нет, что случится за дверями этой комнаты, я знаю, хотя и хочется просто убежать. Но я же не дура, я все отлично понимаю.

Витька что-то явно писал до моего выхода. Встает, подходит ко мне с листом обычной бумаги для переноса изображений. Я едва справляюсь со своим желанием убежать, а он очень мягко обнимает так, как было во снах. Неужели это случится прямо сейчас? Я просто упираюсь в него лбом, стараясь не пустить. Не допустить прикосновения едва прикрытого рубашкой тела к своему. Впору кричать и убегать, но нельзя.

Витька куда-то ведет меня, затем укладывает, как ребенка, и так же, как ребенка, заворачивает в одеяло. Что-то необычное есть в его взгляде. Непонятное мне, как будто он что-то хочет сказать, но осекается. Гладит по голове, и я замираю. Нет в этом жесте ничего животного, только что-то ласковое.

– Не бойся, – он просит, я просто слышу, что в его голосе именно просьба, поэтому киваю. – Мы пока не привыкли друг к другу, поэтому предлагаю поиграть. Ты будешь маленькой девочкой, а я тебя уложу спать. Можно?

– Можно… – я ошарашена. Нет, я просто не поняла, что произошло. Это какие-то половые практики новые, что ли? Или ему нравится… Да нет, не может такого быть!

Витька просто гладит меня по голове. За его рукой хочется тянуться, будто прося, чтобы это продолжалось вечно. А затем он открывает рот и таким же голосом, как во сне, начинает рассказывать. Что-то о волшебстве, принцессах, драконах… Да это же сказка! Витька рассказывает мне сказку? Мне?! Я ничего не понимаю…

Сон меня сморил совершенно неожиданно. А в нем все продолжалось: я лежала, рядом сидел Витька, рассказывая мне сказки, а над нами было бездонное небо, полное сверкающих звезд. Было очень тепло – и внутри, и снаружи.

– Сейчас ты спишь, котенок, – произнес Витька.

По-моему, он впервые именно обратился ко мне во сне, а не просто рассказывал что-то. И назвал он меня так ласково – котенок. Сейчас я очень хочу, чтобы так же было и в реальности, но вряд ли это возможно. А парень тем временем продолжил свою речь.

– Ты спишь и видишь сон. Он должен быть очень хорошим, потому что ты это заслуживаешь, – голос Вити мягкий и какой-то текучий. – Я никогда не сделаю тебе больно, не обижу, не заставлю плакать от унижения.