Дрозды. Последний оплот

Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.

– Вы штабной? – спросил он.

– Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.

– Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.

– Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.

– Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?

– Я уже достаточно воевал, господин полковник! – строго ответил Лабунский. – С 1914 года на фронте.

– Господин полковник! – вмешался Штерн. – Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.

– Да вы не обижайтесь, поручик, – примирительным тоном сказал Манштейн. – Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.

– Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.

– Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.

Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.

Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…

***

Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.

Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.

– И нам поступил приказ.

– Отступаем? – спросил прапорщик Слуцкий.

– Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.

– И Ростов сдаем, – сказал Лабунский. – Хотя мы этого ждали.

– Говорил я тебе, Пётр, что стоило тебе ехать в поезде генерала Деева. Твой полковник Кальве совсем не дурак. Но ты ведь остался не из-за нас с прапорщиком? – усмехнулся капитан. – Баронесса фон Виллов занимает твои мысли.

Лабунский ответил:

– Я совсем не жалею, что не уехал вместе с Кальве.

– Отступаем на Крым? – спросил Слуцкий.

– Там можно закрепиться, господа. Крым – наш последний оплот. А ты, Пётр, помнится мне, в 18-ом году хотел попасть в Крым?

– Да. Была мысль сбежать из России.

– Скоро все это станет реальностью, поручик. Всем нам придется бежать из России.

– А куда бежать, господа? – спросил Слуцкий. – Где нас ждут?

– Морем в Турцию. А затем можно во Францию, – сказал Штерн. – Хотя если спросить – кому мы там нужны? Наверное, никому.

– И что нам делать во Франции, капитан? – спросил прапорщик.

Их разговор был прерван приходом подполковника Гиацинтова, который командовал артдивизионом.

– У вас здесь тепло, господа. Я жутко замерз.

– Грейтесь, подполковник.

Штерн уступил ему свое место у огня. Гиацинтов протянул свои ноги к печурке. Его рваные сапоги были насквозь промокшие.

– Неужели им не во что вас переобуть, подполковник? – спросил Лабунский.

Тот посмотрел на нового офицера.

– Я вас где-то видел, поручик.

– Два дня назад мы с вами виделись в последний раз, – напомнил Лабунский.

– Точно! Штабной салон вагон Деева! Точно! Как вы здесь в нашем аду?

– Прикомандирован к пулеметной команде третьего Дроздовского пехотного полка.

– Эка вас занесло из штаба.

– Поручик сам просил о переводе, – сказал прапорщик Слуцкий. – А сапоги вам, подполковник, они могли бы и найти. Не дело ходить в таких.

– Все нет времени, господа.

– Дак здесь на станции такие склады. Все равно всё пропадет, коли нам отступать.

– Вы не видели в чем ходят мои артиллеристы. Пришел приказ оставить станцию. Наши готовятся взрывать наши бронеавтомобили и вагоны с боеприпасами.

– Взрывать? – спросил Штерн.

– А что с ними делать, господа? Я и пушки свои взорву. Забрать их нет никакой возможности. Нельзя чтобы все красным досталось. Слыхали, господа, что к нам прорвались пленные.

– Пленные?

– Марковцы, которых захватили красные. Два офицера и медсестра.

Лабунский сразу подумал, что они могут что-то знать о судьбе баронессы фон Виллов.