Приказано уничтожить

– Не подходит ваш план, товарищ полковник, по одной весьма простой причине, – убежденно говорил прапорщик, – не подходит потому, что снаряжение, которое берем с собой, мы после завершения операции не имеем права бросать. И это во-первых. Сами ведь говорили, нельзя следов оставлять. Нам даже гильзы придется собирать, иначе полиция сразу поймет – кто, что и откуда. Поэтому и стрелять нужно будет редко и только наверняка, чтоб с первого выстрела. С импортным оружием, снаряжением и прочим иностранным имуществом я связываться не хочу, потому как отказать может в самый напряженный и ответственный момент. А нам рисковать нельзя. В автомобиль с собой ведь не возьмешь сто восемьдесят килограммов снаряжения? Нет! Взять-то можно, но на первом же полицейском пикете завалимся, если остановят, а уповать на то, что не остановят – глупо. Хотя, конечно, по пути все можно выбросить, утопить, закопать. А от объекта, кстати, до ближайшего города, где у вас сильные позиции, по карте больше тыщи верст. Убедительно, товарищ полковник? Это во-вторых, без обид и прочего! К тому же у нас будет с собой препарат, диск лазерный или жесткий, документация, вполне вероятно, сам процессор придется брать с собой, бог его знает, что там еще случится? Этот план отпадает, хотя, конечно, кое-что из него взять можно, например, автомобиль.

Я внимательно наблюдал за Климовым и видел, что он обиделся за свой отвергнутый, но, по его мнению, такой замечательный план. Ну не знал полковник, что по нашим законам – законам армейских разведчиков – каждый, идущий на дело, имеет право на слово и собственное мнение, ибо ставки слишком велики, порой много выше, чем жизнь.

– Сокольников прав, – вступил в разговор мой первый заместитель, майор Чернышев. – Конечно, оно очень даже заманчиво, сесть на джип и за несколько часов до границы домчаться, потом пересечь ее, в город, где крепкие позиции, и там на квартиру или в коттедж на берегу моря забиться да отдохнуть. Только рискованно все это, да и автостраду к границе они перекроют в первую очередь, нельзя ведь их держать за дурачков. О ликвидации лаборатории американцы узнают через час максимум, это в лучшем случае, но в реальности надо рассчитывать на запас времени в полчаса от силы, потому как может статься, что и десяти минут у нас не будет, как знать! Оружие нам оставлять и бросать нигде нельзя. А с машиной надо подумать, предложение толковое. На ней мы сможем, например, до иранской границы добраться.

– Слушай, командир! – опять заговорил прапорщик.

Глаза его горели, и по лицу было видно, что у него есть дельное предложение.

– Ну давай, Дима, не тяни! Вижу, что план придумал, – сказал я, надеясь в душе, что план действительно будет приемлемым.

Когда у гвардии прапорщика начинали вдруг гореть глаза едва уловимым зеленым светом, мы понимали, что он придумал что-то гениальное.

– План мой проще простого. Полковник, – кивнул он фамильярно на Климова, – пригоняет джип, как обещал. После завершения операции мы загружаемся в него и едем, но не в сторону сирийской границы, где, вполне вероятно, нас могут и будут наверняка ждать, а рванем на юго-восток…

Прапорщик взял карандаш и на топографической карте показал направление и дорогу, по которой, по его мнению, следовало уходить.

– Там нас никто не ждет, я уверен! Дорога грунтовая, но джип пройдет, все-таки вседорожник. Далее, не доезжая до пограничного пункта, мы бросаем автомобиль и идем вдоль границы с Ираном, выходим к нашим на стыке трех границ. Они там должны нас ждать. Всего-то двести километров. Пройдем их максимум за трое-четверо суток, если ничто не помешает. Ну, от силы потребуется пять, да и то в случае давления со стороны противника, – он опять ткнул пальцем в карту, где, по его замыслу, мы должны были бы выйти. – Там, на всякий пожарный случай, сосредоточить роту нашего отряда, хотя хватит и взвода. А можно воспользоваться и помощью пограничного спецназа. При подходе мы подаем условный сигнал, по которому погранцы и наши ребята устраивают шум, и мы под этот шумок и возню проскакиваем целыми и невредимыми. Если возникнет нештатная ситуация, можем выйти прямиком в соседнее государство. С Ираном у нас вроде как отношения налаживаются. Товарищ полковник из Комитета пусть нам наколочку даст, куда обратиться за помощью в случае надобности, если в Тегеран придется заскочить. Ну? Как мой план?

– Алексей, чего молчишь, – обратился я к заместителю, – ты как? План одобряешь? Вроде ничего себе план!

– А что, план хороший! Стоящий план, командир! Лучше все равно никто ничего не предложит.

– Все! Будем подводить итоги, – решил я заканчивать разговор, – принимаем план Сокольникова, держим в голове и предложение Климова, а действуем по обстановке. Пока все свободны. Идите, готовьте оружие, сейчас поедем на стрельбище, пристреляем пистолеты и автоматы, которые возьмем с собой. На подготовку отведено время до восемнадцатого августа. Да, Алексей! Генерал договорился насчет планера, поэтому свяжись с ним и на аэродром езжай. Тебе ведь придется пилотировать. Постарайся!

– Ну, командир, ты молодец, – рассмеялся Климов, когда мы остались наедине, – прямо Соломоново решение принял.

– Ты, Владимир Александрович, обиду на моих ребят не держи! Особенно на Сокольникова. Он всегда так принимает чужаков. Их уважение заслужить надо. Каков человек, можно только в деле увидеть, а так – чего говорить попусту.

– Так возьми меня с собой, и разговоров досужих не будет. Уважение заслужу, а то думают, что ежели я помощник, то только и умею, что бумажки перекладывать с места на место и на подпись высокому начальству их носить. Я ведь в помощниках без году неделя, а заканчивал, между прочим, пограничное училище. Да, да! Не удивляйся! Профессиональный военный я, а не шпак[12 - Шпак – шутливое прозвище гражданских лиц среди армейских офицеров.], как вы говорите, какой-нибудь. Не подведу!

– Нет, полковник. С нами ты не пойдешь, потому как здесь нужен. Сначала генералу Корабелову для координации работы наших ведомств. Ты наше прикрытие здесь обеспечиваешь. А после машина там на тебе будет висеть, как и предложил, хотя мы сможем и сами угнать джип с турбазы, но лучше, чтобы ты подогнал, так надежнее – с полными баками и в исправном состоянии. Видишь? У тебя серьезное дело! На твои плечи возложен успех окончания операции и нашего выхода оттуда. К тому же тебе еще надо попасть на турбазу.

– На турбазу я попаду, не волнуйся. Путевка у меня уже есть, – ответил Климов.

– А откуда у тебя путевка взялась? Что-то очень быстро ты ее приобрел.

– История долгая, в двух словах не расскажешь!

– Ладно! Потом расскажешь, когда вернемся! А сейчас поехали на полигон, посмотришь, где мои ребята тренируются, – предложил я полковнику.

Глава 8. На полигоне

На стрельбище мы явились, когда там полным ходом шли занятия. Одна группа бойцов преодолевала полосу препятствий, другая тренировалась маскироваться в болоте. Для этого у нас был выкопан пруд, в котором офицеры лежали часами на дне, дыша через тростниковые и камышовые трубки. Много чего интересного увидел Климов в нашем тренировочном лагере. Но особенно его удивило, когда группа из пяти человек загружала в вертолет большой кожаный мешок, напоминавший человека. Манекен поднимали двое и еще двое принимали его в салоне.

– А что это они делают? – спросил полковник из Комитета.

– У них сегодня отработка тактического задания «Вынос раненого». Вертолет выбросит группу за шестьдесят километров. Они должны осторожно, не привлекая внимания, дойти до полигона, притащив куклу с песком весом восемьдесят пять кэгэ. На войне всякое может случиться. А мы своих не бросаем!

– Ну а если…

Климов задумался, как бы покорректнее сформулировать вопрос, но я понял, о чем он хотел спросить.

– Когда я проходил курсы подготовки, моей группе была поставлена аналогичная задача. Тащить куклу было, конечно же, очень тяжело, вот мы и схитрили. Высыпали песок из нее, прибываем на полигон и докладываем, что, мол, раненый скончался, и мы были вынуждены его похоронить. А руководитель занятий нам вводную: погибшему присвоено звание Героя Советского Союза, и командование приказало похоронить его на родине. Вот мы и побежали обратно, аж целых сорок километров. К следующему утру вернулись. Поэтому наши «раненые» доставляются все живыми.

На огневых рубежах занятия уже закончились. Инструктор по стрельбе ждал нас у входа в стрелковый тир. Я отпустил его, ибо там же на скамейке сидели майор Чернышев и прапорщик Сокольников.

Стрелял Климов очень даже неплохо. Димыч, сидя за столом, где мы обычно чистили оружие после стрельбы, скептически наблюдал, как отработал на огневом рубеже коллега из Комитета. Но по виду прапорщика я понял: он удовлетворен тем, что увидел.

Климов четко и быстро выполнил все наши упражнения, причем сделал это на «отлично», выбив из возможных ста очков ровно девяносто восемь. Он попробовал стрелять из всех видов оружия, состоящего у нас на вооружении и имеющегося вообще в отряде, а оружия было более чем достаточно. Мы стреляли в общей сложности часа полтора. Я уже собирался дать команду заканчивать, как неожиданно Климов спросил:

– А что, действительно существует стрельба по-македонски, или все это досужие выдумки писателей?

– Ну почему же выдумки? Бери вон пистолеты и стреляй с двух рук от живота по мишени, не забывая при этом двигаться, при желании можно даже и саму мишень привести в движение, конечно. Вот тебе и стрельба по-македонски.

– Нет, это не то, о чем я говорю. Ну, вот как в книжках пишут, и прочее, по движущейся мишени во время движения? Надо же ведь не просто стрелять, а еще и попадать.

– Понятно. Короче говоря, хочешь проверить, желаешь, чтобы кто-то из нас пострелял для удовлетворения твоего любопытства? Наверное, любимый литературный герой – Евгений Таманцев? Ну, это надо обращаться к Димычу, он у нас специалист по всем этим показушным номерам. Мастер! Мы его всегда выставляем, когда приезжают важные гости и нужно что-то такое сделать или эдакое выкинуть, чтобы свести их с ума, в переносном, конечно, смысле. У него книга самая любимая знаешь, какая? Точно! «Момент истины». Попроси, он с удовольствием продемонстрирует этот вид стрельбы, к тому же зрителей он любит больше, чем себя. Ему бы в цирке работать, точно стал бы знаменитостью!

– Да неудобно просить, тем более, личного контакта у нас не получилось. Похлопочи, Александр!

– Ладно! Похлопочу!

И я крикнул прапорщику, который укладывал почищенные пистолеты и неиспользованные боеприпасы в оружейный ящик:

– Дмитрий! Вот полковник Климов не верит, что ты стреляешь по-македонски лучше самого Евгения Таманцева. Развеешь его сомнения, или попросить кого-нибудь другого?

Димыч начал недовольно что-то бурчать себе под нос, типа того, что взрослые люди, а ведут себя прямо как дети, книг фантастических поначитались, фильмов приключенческих понасмотрелись, сплетен понаслушались, и прочее…

– Ну что? Будешь показывать, или я сейчас за кем-нибудь другим пошлю, кто не будет ломаться!

– Не надо никого просить и приглашать! Сами с усами. При чем здесь – ломаюсь, не ломаюсь, – продолжал бурчать Димыч.

Он взял свои любимые наганы, из которых у него особенно хорошо получалась стрельба по-македонски, но я успел крикнуть ему:

– Из револьверов кто угодно сможет стрелять! Медведя, и того научить можно! Ты из «Макарова».

– Все-то вы, товарищ полковник, стараетесь усложнить мне задачу. Это ведь демонстрационная стрельба, – прокричал в ответ прапорщик, но все-таки наганы положил обратно в ящик и вместо них достал предложенные мной пистолеты.

Стрелял в тот день Дед просто отлично, превзойдя самого себя. Он только появился на огневом рубеже и еще не успел изготовиться к стрельбе, когда я быстро и неожиданно поднял ему мишени. Дмитрий начал стрелять, даже не глядя на них, потому как в десяти метрах левее уже начинали подниматься две другие. Щепки от мишеней разлетались в разные стороны, будто Димыч крушил их топором, а не стрелял из пистолетов. Но зрелище было эффектное. Все шестнадцать пуль он положил в грудную часть мишеней, ровно по четыре в каждую. Стрелял он от живота, не целясь и почти не глядя в сторону целей, то есть вслепую, интуитивно чувствуя, где те находятся в данный момент.

– Командир! Запускай фронтальное движение! – прокричал он мне после того, как перезарядил пистолеты.

Мишени поднялись и поехали вдоль стены, расстояние до них было метров сорок. Димыч бросился бежать параллельно направлению их движения, стреляя на ходу. И вновь все пули достигли цели. Но только на этом представление не закончилось. Прапорщик поставил на огневой рубеж ящик, приладил к нему толстую веревку и попросил полковника Климова выдернуть из-под него ящик без предупреждения. Это, кстати, был трюк, которым он особенно любил удивлять всех зрителей, но чаще всего демонстрировал его, когда в отряд приезжало высокое начальство для проверки нашей боеготовности. Правда, нужно сказать, что такое упражнение выполняли все бойцы, но у прапорщика Сокольникова оно получалось особенно красиво и гораздо эффектнее, чем у других. Дед был в ударе, он поймал кураж и завершил представление блестящей стрельбой по полиэтиленовым, наполненным наполовину водой бутылкам, которые подбрасывал ему полковник из Комитета, громко крича от удивления и восхищения одни и те же слова: «Здорово! Отлично! Фантастика! Этого не может быть!».

Представление закончилось полным триумфом прапорщика. Он так разошелся, что даже предложил мне стрельбу на спор, хотя ему никогда не удавалось выиграть у меня полную серию, включавшую несколько рубежей с разными условиями ведения огня. Только я отказался, потому как прапорщик кураж поймал, а мне, как командиру, нельзя было проигрывать на глазах представителя серьезной организации.

– Дмитрий Серафимович, – сказал я, – ты сегодня просто неудержим, тебя не перестрелять!