Керосиновый фонарь

И, положен на плаху, упрямой души долгожитель,
Неподатливой шеей топор затуплю палачу!

Но наточен топор по науке, неспешно, спокойно —
Ни минуты не даст для отмеренной жизни украсть.
Мне Отечества дым – мятежи, эпидемии, войны
Разглядеть не даёт, какова эта светлая власть.

Рождённые в СССР

Рождённые в СССР
Не знали почтенной преступности
И против неё полумер —
Лишить-наградить в совокупности.
Был двор без заборов широк,
Подъезд не закрыт – а не зассаный.
И сбить с панталыку не мог
Шпион, из Америки засланный.
Да, в чём-то бывал дефицит,
Но сыты бывали – не пластиком.
И вырезать аппендицит
Мог фельдшер – советская классика.
И – кто, коль не я и не ты? —
Мечту нашу делали сладкою.
На дури чиновной финты
Ответив рабочею хваткою,
Смотрели порой из бойниц,
Храня  перед горе-мерзавцами
Нетронутость школ и больниц
Безудержной оптимизацией.
Где вёдра нести, где багры
Умели мы анализировать.
Нам душу вконец не могли
Безбожием «оптимизировать»
Был праздник – Господь без господ
(Пусть ёрзал там «уполномоченный»,
Но не был советский народ
В чумной атеизм замороченный).
Кто нелюдь – тот нелюдь для всех,
В кино или в жизни – без разницы.
Не слишком ценили успех,
Но бегали суетной праздности.
В вопросах житья да бытья
С детишками не лицемерили,
Но, сказку им на ночь прочтя,
Мы слушали «Голос Америки».
Для нас, выполняющих план,
Прикуплены где-то по случаю,
Приёмники VEF, «Океан»
Все страны планеты озвучили.
А всё-таки было главней —
Дружить с драгоценною книгою!
Мы многое черпали в ней,
Страну нашу в будущность двигая.
Нам в букве печатной века
Под лампой читательской брезжили —
С «Последнего из Могикан»
До чудо-трилогии Брежнева.
Для чтения, не для прикрас
Где в синих обложках, где в красненьких
Стояли на полках у нас
Все книги негаснущей классики.
И грамота наша была —
Не рядом с кувшинами-вазами,
Не в рамочке возле стола,
А в сердце открытом и в разуме.
Вот так бы и нянчить внучат!
Но много здесь нового, хмурого.
Приёмники нынче молчат,
И план – не задача, а курево.
И книжицы по?лны химер.
Уходят из мира безграмотных
Рождённые в СССР,
Последние из могиканутых.

90-е

В девяностых народ был свободнее,
Девяностые – время надежд,
А двадцатые – время агонии
Растерявших надежды невежд.

Ни героя, ни веры, ни памяти,
Только серо-бытийная муть
С истеричными нотками паники
Указует в безбудущность путь.

Все богатства природы отцапаны
Руконогой кремлёвской семьёй.
Где двадцатые – там и тридцатые,
Где насилие, там и конвой.

Наказуемы духа метания.
Не замедлят привыкшие красть
Огнемётом, гранатами, танками
Усмирять не уваживших власть.

Время давит – успеть окопаться бы.
И, возможно, ударит под дых
Позабытой бедой оккупация,