Диалоги, которых не было

Нет, этого я вытерпеть уже не мог, что-то с ним надо было срочно делать. Наскоро проглотив непрожёванный кусок еды, я потянулся к прохиндею, норовя ухватить его рукой за голую лодыжку, но тот вопреки дебильной внешности оказался куда проворнее меня. В следующее мгновение, сделав головокружительный кульбит, мерзопакостник уже сидел верхом на бра, до той поры предназначенного всего лишь для освещения места моей трапезы, а вот теперь нежданно-негаданно превратившегося в насест для этого подонка. При этом стеклянный с золотистой окантовкою плафон вместе с горящей лампочкой уместился как раз между его ног, демонстрируя сияющее естество непропорционально увеличенных размеров. Однако стоваттный подогрев подействовал вполне понятным образом:

– Чтоб вам так было! – завопил негодник, как ошпаренный, для убедительности прибавив кое-что совсем уж не пристойное.

То-то, проняло! Как утверждают, при нежданных обстоятельствах некоторым представителям гомо сапиенс свойственно кричать на крайне редко употребляемом ими языке – вроде бы обычно такое приключается при родах. Вот и это чудо акушерского искусства, что удивительно, сподобилось. Впрочем, с чего это я решил, будто он и в самом деле моё «второе я», когда в ярком свете бра ясно наблюдается совсем другое.

– Эй, Веня! Ты, часом, не в церковном ли хоре по воскресным дням поёшь? Голосистый больно.

– Будешь на моём месте, ещё не так запоёшь, – отвечал мне Веня, с высоты плафона плюхнувшись в салатницу. – Чтоб я так жил, но это же явное унижение моего достоинства.

Веня, знакомый мне ещё по летнему отдыху на Кара-Даге во времена блаженной юности, тот самый Веня, теперь новоявленный миллионер, когда-то начинавший свою звёздную карьеру с торговли резиновыми пупсиками на барахолке, сидел на краешке стола и, слизывая остатки майонеза, весьма кстати прикрывавшие его могучий «срам», рассуждал о недостатках моей личности.

– Я вот что тебе скажу. Беда твоя в том, что ты пытаешься мыслить головой, а вот того не понимаешь, что для этого занятия куда больше ещё целая куча органов подходит. К примеру, особо нервные предпочитают мыслить сердцем, люди рационального склада мышления рассуждают животом, начальство принимает эпохальные решения тем самым местом, что к руководящему креслу приспособлено…

– Ну, и каким же местом ты сам думаешь? – оборвал я Веню, не желая дольше слушать его брехню про уважаемых людей.

– А я на вас на всех вот это самое и положил, – деловито ответствовал Веня, долизывая майонез.

В конце концов, и то верно, не пропадать же соусу…

Тем временем в компьютере что-то заухало и заверещало.

– Смотри-ка! Сообщение по Интернету пришло. Это мне! – оживился Веня и ринулся к компьютеру, на бегу заглатывая сорванные с задницы листья зелёного салата.

– У аппарата! – прокричал он в микрофон, примостившись как раз в зоне обзора веб-камеры. – Хай, Лёля, как видишь, с этим у меня всё в порядке!

– Ты что, совсем сдурел? – я попытался вырвать из его рук микрофон. Только этого не хватало, чтобы меня приняли за любителя развлечений в кампании с лилипутами и «педиками». Однако Веня приготовил кое-что похлеще.

– Караул! Лёля, будь свидетелем! – заорал похабник, – этот урод меня уже раздел и теперь пытается употребить самым недостойным образом!

В самом деле, капли майонеза, стекающие с его ног, производили впечатление последствий жуткой оргии, а отразившиеся на дисплее побагровевшее лицо и жутко выпученные глаза не оставляли никаких сомнений в моих педерастических намерениях. Каким-то непостижимым образом я изловчился и выключил компьютер, вырвав розетку вместе с проводами из гнезда в стене. Тут же во всей квартире разом погас свет, а я ощутил, как что-то навалилось на меня, лишив возможности не только видеть, но и двигаться, и дышать, и думать…

Уж и не знаю, сколько времени это продолжалось, то есть, как долго длилась тьма. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что некто всемогущий этого пожелал, произнеся почти сакраментальные слова: «Остановись, мгновение. Ты ужасно!» Недаром в памяти застряло смутное ощущение чего-то мерзкого, словно я наступил голою ступнёй на некое ползучее существо, либо же эта гадина наткнулась на меня и, удостоверившись, что здесь её ничто не привлекает, неспешно переползла через мой пуп и удалилась восвояси… И всё же трудно отделаться от мысли, что Веня и на этот раз меня на чём-то подловил.

И вот, когда всё более или менее вернулось на круги своя, то есть на первый взгляд восстановилось в прежнем виде, и даже вроде бы само собой включилось электрическое освещение, перед случайным наблюдателем предстала бы следующая, почти идиллического содержания картина.

За бежевыми шторами сгустилась белесая питерская ночь с одиноко торчащим посреди неё адмиралтейским шпилем. Заметно постаревший Веня, недавняя жертва сексуального насилия, одетый, как и положено в столь поздний час, в чёрное, с огненно-рыжими дракончиками кимоно, развалился в кресле, а ваш покорный слуга, совсем без сил, распластался на ковре. При этом мысли в моей голове вертелись странные и глупые. К примеру, с какой такой стати, толком не завершив обед, я вместе с Веней из своей московской квартиры перебрался в Питер?

Раздался стук в дверь и после короткого Вениного «Антре!» официант в белом кителе с фирменным вензелем на груди вкатил в комнату сервировочный столик с огромной фарфоровой супницей, в которой что-то подозрительно урчало и похрюкивало. Запах от блюда шел такой, что я с удивлением обнаружил в себе прилив подвижнических сил, что же до Вени, то он, похоже, только этого и ждал.

– Сюда их, – скомандовал Веня, устраиваясь за столом, затем нежно глянул на меня, облизнулся и промолвил: – Вовчик, умоляю тебя, оставь паюсную икру в покое. И если хочешь послушаться доброго совета, налей себе не палёной русской водки, а обыкновенного шотландского виски двенадцатилетней выдержки.

Лысоватый субъект в синем джинсовом жилете поверх волосатых мослов, он почему-то тоже оказался за столом, колыхнулся объёмистым животом, вежливо ухмыльнулся в напомаженные чёрные усики стрелкой и налил себе виски в двухсотграммовый хрустальный фужер.

– Вовчик, а теперь попробуй вот эту штучку, и если ты скажешь, что я не прав, тебе не расплатиться со мной за всю оставшуюся жизнь. "От Москвы до Петербурга…".

С этими словами под музыку неизвестного мне автора Веня снял крышку с супницы и подцепил на вилку что-то похожее на маленький розовый гриб. Лысый последовал его примеру. Глаза Вени блаженно засветились.

– Ну, как? – оглушительно чавкая, поинтересовался Веня. – По-твоему, это плохо? Ответь мне, Вовчик.

– Это бесподобно, – за меня ответил лысоватый субъект, залпом проглатывая виски.

– Еще бы… Заметь себе, Вовчик, испанскими анчоусами и браконьерской паюсной икрой закусывают только обнаглевшие от вседозволенности паханы да совковые псевдоинтеллигенты-государственники. Мало-мальски уважающий себя либерал оперирует закусками свиными. А из свиных питерских закусок самая первая – это отварное поросячье рыло. Когда-то его великолепно приготовляли в ресторане при гостинице "Англетер".

Странное дело, но у меня создавалось полнейшее впечатление дежавю, как будто я играю в плохо поставленной старинной пьеске для двух актёров, причём хоть я и выучил свою роль буквально назубок, но временами отчего-то несу типичную отсебятину, и что совершенно удивительно – буквально не раскрывая собственного рта. Ещё более странным было то, что присутствующих, судя по всему, вполне это устраивало.

Меж тем из супницы поднимался ароматный пар, а увлечённый чревоугодием Веня, подцепив на вилку очередной розовый «пятак», торопливо отправлял его в рот и, проглотив, изрекал новую порцию наставлений и советов:

– Правильное питание, Вовчик, штука очень хитрая. Есть нужно уметь, а представь себе – большинство людей в нашей стране есть и вовсе не умеют. Нужно не только знать, что есть, но и когда, и с чем. К примеру, в каком сочетании лучше усваивается лососина, и каким «Божоле» следует запивать седло андалузского козла, – тут Веня многозначительно потряс трезубцем-вилкой с нанизанным на него поросячьим рылом, при этом забрызгав всё вокруг. – Ещё важнее, что ты при этом говоришь. То есть, если ты озаботился своим здоровьем, мой тебе совет, не говори за едой о России и о патриотах. И, боже тебя сохрани, не заходи до обеда в интернет.

– Да ведь других занятий для досуга нету, – вновь встрял в наш разговор прожорливый субъект, выпивая очередной бокал выдержанного виски.

– Вот ничем и не занимайся натощак. Просто считай, что ты ещё не человек до тех пор, пока в должной мере не насытился.

Закончив с поросятиной, Веня позвонил, и в бежевой портьере снова появился официант. Вене достался кусок осетрины с хреном, которая ему отчего-то не понравилась, а лысоватому обжоре – ломоть ростбифа. Слопав его, тот видимо почувствовал, что засыпает, и больше ничего уже не говорил.

Тем временем столовая наполнилась неприятным синим дымом с ароматом медленно тлеющей индийской конопли. Веня курил папироску, а лысый субъект дремал, уронив голову в полупустую тарелку с испанскими анчоусами.

– Шабли урожая 93-го года тоже приличное вино, – продолжал разглагольствовать Веня, – но только ведь и для него требуется соответствующая закусь. Ну, скажем, что-нибудь вроде «рокфора», а ещё лучше «блё де косс» или «дор-блю».

Глухой гул множества голосов донесся из отверстия вентиляционной трубы, оттуда же потянуло запахом прокисшего пива и фастфуда далеко не первой свежести.

Веня позвонил, и вошёл всё тот же официант. Интересно, у них что – другого нету?

– Э-э-э… Так что всё это означает, приятель?

– Опять заезжий гроссмейстер митинг несогласных готовит, – ответствовал служивый, невозмутимо собирая грязные тарелки со стола.

– Опять! – горестно воскликнул Веня, – ну, теперь, стало быть, пошло-поехало, пропал и этот город. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Опять на опостылевшую Ривьеру? А здесь известно что, всё будет так же, как и три четверти века тому назад. Вначале каждую субботу митинг или марш, затем в общественных сортирах на Невском станут замерзать трубы… ну, и так далее. Крышка Петербургу!

– Ну, не всё так страшно, – невозмутимо констатировал официант, унося с собой груду тарелок и пустую супницу из-под поросячьих «пятаков».

– Да если бы не так! – возопил минутой ранее казавшийся вполне умиротворённым Веня, – ведь это же какой был город, вы поймите!

– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, – возразил внезапно очнувшийся лысоватый субъект, из-под которого выдернули тарелку, – теперь совсем другие времена, да и сограждане наши, надо признать, очень сильно изменились.

– Вовчик, ведь ты же меня как облупленного знаешь, ну, на хрена же врать? Я человек, которого очень трудно провести на мякине. И вот тебе, к примеру, факт: бельевая верёвка во дворе нашего дома.

– Это интересно… – сказал ещё не вполне оклимавшийся после выпитого виски лысый, а я подумал: "Ерунда верёвка, не в верёвке счастье, но Веня-то, Веня – личность, ну просто выдающаяся!"

– Не угодно ли, бельевая верёвка. С пятьдесят третьего года живу я в этом доме. И вот, в течение этого времени до августа девяносто первого не было ни одного случая, подчеркиваю, ни одного, чтобы из нашего двора при незапертых воротах пропала хоть одна пара трикотажных кальсон. В августе девяносто первого в один прекрасный день пропали все кальсоны, в том числе две пары моих, три пары пожилого уролога из соседнего подъезда, не говоря уже о единственных хлопчатобумажных исподних нашего достославного дворника Димитрия. И с тех пор бельевая верёвка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о победе демократии, о торжестве либерализма… Но надо же меру знать! Ну, почему нельзя было оставить наши исподние в покое?

– Веня, дались тебе эти кальсоны! Насколько я знаю, никто из либералов теперь кальсонами не пользуется. Даже твой друг Пархоменко круглый год носит семейные трусы, – заикнулся было я.

– Ничего подобного! – громоподобным голосом ответил Веня и налил себе стакан перцовой водки. – Ничего подобного! На ком-то непременно есть теперь кальсоны и эти кальсоны мои! – произнося эти слова, Веня с подозрением скосил глаза несколько ниже живота своего сотрапезника. – Это как раз те самые кальсоны, которые пропали в августе девяносто первого. Но хотя бы они их правильно носили, а то ведь всё норовят задом наперёд надеть! – лицо Вени начало багроветь. – Какого черта подорожало французское вино? Почему бензин, которого у нас должно быть навалом, в теперешнее время аккуратно дорожает на рубль раз в месяц? Ну, ответь мне, Вовчик.

– Что поделаешь, Веня, законы рынка…

– Нет, – уверенно возразил он, – нет! Ты первый обязан воздержаться от употребления этого понятия. Законы рынка – это мираж, дым, фикция, – Веня, видимо, для вдохновения принял ещё сто граммов коньяка. – Ты когда-нибудь видел торговку на базаре, сверяющую показания весов со статьёй 504 Гражданского Кодекса РФ? Да их и вовсе не существует, этих твоих рыночных законов. Когда эти недоучившиеся тенора и баритоны кричат "даёшь цивилизованный рынок!", я смеюсь, – лицо Вени перекосило так, что у лысого от удивления чуть не вывалилась челюсть. – Клянусь, Вовчик, мне смешно! Ведь это всего лишь означает, что каждый из них хочет безвозмездно получить под управление оптовый рынок или, на крайний случай, торговый павильон, причём желательно на Невском. А вот, когда этот самый баритон вместо того, чтобы глупости орать, займется тем, за что я ему готов платить вполне приличные деньги, рост цен прекратится сам собой. Двум хозяевам служить нельзя! Невозможно в одно и то же время и сапоги точать, и устраивать судьбы несостоявшихся вождей, по недоразумению записанных в либералы! Это никому не удаётся, Вовчик, и более всего, тем самым .. чудакам, которые до сих пор ещё не совсем уверенно носят украденные у меня восемь лет назад кальсоны!