Казачий алтарь

С недоумением посмотрев на отца, Степан Тихонович прошел в зал. Со стула поднялась невысокая, тонкорукая девушка. Просторный халат Лидии висел на ней балахоном. В притемненной комнате (ставни надворных окон по-прежнему были закрыты) особенно был заметен живой блеск ее светлых, умных глаз.

– Здравствуйте! – кивнул Степан Тихонович. – Значит, с гостьей нас…

– Да, вот…

– Откуда ж будете?

– Из Ворошиловска. Шла с колонной, да опоздала. Немецкие танки опередили. Я вечером обратно пойду.

– Значит, в одном котле варились. Я тоже был на шляху. С колхозниками гнали молодняк на Астрахань. А погнали нас! Кое-как в камышах спаслись… Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь! – ободрил Степан Тихонович и первым опустился на табурет.

– И невеличка, а молодец-девка! Не трусливой сотни, – похвалил Тихон Маркяныч. – Музыкальная учителька. Матерь – врач, а папка – военный. Мы с ней, можно сказать, в бою познакомились…

Только теперь Степан Тихонович обратил внимание, что на придвинутом к окну столе лежала не подушка, а белый мучной мешок! На нем – ружье. На подоконнике, скрытом ставнями, красовались аккуратно уложенные патроны. Представив, что могло произойти, если б румынские солдаты вошли во двор, Степан Тихонович похолодел.

– Да-а… Прямо-таки азовская крепость! – с издевкой сказал он отцу, не стесняясь девушки. – Честное слово, вы как дите малое… И себя бы погубили, и ее!

– Чтоб мой баз опоганили?! Тольки б ступили – в упор саданул! Угостил-ил бы картечью!

Зная, что спорить с отцом бессмысленно, Степан Тихонович повернулся к гостье.

– Срываться в ночь не советую. Одной – в степь? Более чем опасно! День-другой подождите.

– Да неудобно быть обузой, – призналась Фаина. – В Ворошиловске бабушка осталась. Волнуюсь за нее. Наверное, и у нас уже фрицы!

– Ты, милочка, об собе думай! – заключил Тихон Маркяныч и покосился на сына, твердым движением взявшего одностволку. – А мы, старые, на бедах посватаны, на горестях поженены…

С верхней ступени крыльца Степан Тихонович увидел бегущего внука, шагающих позади него женщин с оклунками: Лидию, Полину, Таисию и… Анну! Присуха, как нарочно, шла рядом с женой. В уголках поджатых губ таилась самодовольная улыбочка. Рыжая прядь спадала на ее большие, красивые, нагловатые глаза. Рассказывая о чем-то, она кинула на Полину насмешливый взгляд. Родное лицо жены, иссеченное морщинками, было усталым и задумчивым. От мысли, что Анька знает о его возвращении, а Полина погружена в горькие думки о скитающемся муже, Степану Тихоновичу стало не по себе, невзначай взыграла обида за жену: «Шабаш! На вожжах потянет Анька – не пойду!» И, желая избежать с ней встречи, направился в летницу, озадаченный тем, куда бы понадежней спрятать ружьишко.

8

Вечерять Шагановы сели за надворный стол засветло. Он был весьма щедр по случаю гостьи. И бордовые помидоры, и малосольные огурчики, и поджаристые пышки, и вяленая рыба, и мед в деревянной чашке – пир, да и только! Лидия отдельно для Фаины наложила в тарелку из огромной сковороды жареной картошки, усыпанной зелеными веточками укропа. От одного запаха повеселеешь! А тут еще Тихон Маркяныч разлил по рюмкам брагу, крякнул:

– Поднимем за здравие всех, особливо за внука Якова, и, стал-быть, за знакомство.

Но недаром молвится: молодая присуха – камень на шее. Не успели закусить, как препожаловала Анна. Порывистая походка, вызывающе-цепкие глаза на побледневшем лице, подрагивающие губы выказывали крайнюю взволнованность.

– Приятного аппетита, – бросила она, подойдя к столу и без приглашения села на край лавки, рядом с Лидией. – С возвращеньицем, дядя Степа!

– Спасибо… Садись с нами ужинать, – неуверенно предложил Степан Тихонович, отводя взгляд.

– Только поела… Да и не то настроение, чтобы гулять! Слыхали, небось, как румыны похозяйничали? Над Тонькой Лущилиной надругались, скоты… А у меня Ночку забрали, и шифоньер очистили. Жаль, безмужняя я… Был бы казак настоящий во дворе, он бы до такого не допустил!

– Каким же это способом? – возразил Степан Тихонович. – У кого оружие, у того и сила.

– Глотки им перегрыз бы, – вот каким!.. Ну, я не за жалостью пришла… – Анна сделала внушительную паузу. – Раз пострадала я от румыняк, то хочу, чтоб передали мне на досмотр колхозную Вишню. Расписку я напишу. Наумцев, думаю, возражать не станет. Так что, Лидонька-подружка, выручай.

Лидия никогда не была с Анной в близких отношениях. Более того, чаще других схватывалась с этой вздорной, самоуверенной красоткой. В приходе Анны, в ее требовании крылся какой-то потаенный смысл.

– Вчера ты воспротивилась, а сегодня надумала? – с упреком напомнила Лидия. – Хорошо. Если Иван разрешит, я не возражаю.

– А я супротив! – наотрез отказал Тихон Маркяныч. – Крайних нашла… У нас, Нюська, пять ртов! Вон, у Дагаевых, мать да Тайка с девчонкой. На кой ляд им, окромя своей, ишо с фермы? У них и забирай.

– Малодойку? Нет! Я привычная к Вишне. Мы ее с Лидкой попеременки доили! – повысила Анна голос.

– Не будя по-твоему! Мы бумажку Ванюшке подписали и за буренку держем полный ответ.

– Та-ак. Ясненько. А что же ты, дядечка Степа, помалкиваешь?

Степан Тихонович, у которого ярко запунцовели уши, отложил вилку с нанизанными кружочками картофеля, бормотнул:

– Да вы слова не даете вставить, – и, обретя решимость, рассудил: – Считаю, что просьба твоя правильная. Нужно поделиться. А то получается, как у того казака. Шел по степи, нашел кошелек с монетами. Сунул в штаны. Явился домой, а его нет. Дырка в кармане. Рассердился и давай жену бить. «Из-за тебя, – кричит, – нищим я стал». Корова колхозная, и каждый из членов имеет равные права.

– Да ты, никак, очумел? – невольно вырвалось у отца.

– В другой раз мы пострада… – начал было Степан Тихонович, но брошенная женой рюмка – первое, что попалось под руку, – ударила в шею и отлетела прочь, залив рубашку остатками браги.

– Жалко стало? Кобель сивый! – вне себя от гнева выкрикнула Полина Васильевна и, сорвавшись с места, обогнула угол стола и приблизилась к Анне, тоже настороженно вставшей. – Говорила Матрена, что спутались… Да я…

– Ты спокойней, спокойней! – угрозливо напряглась Анна. – А то задохнешься…

– Ах ты, вонючка… Еще лыбишься?

– А почему и нет? Ударить хочешь? А ну, попробуй!

– Руки об такую сволочь марать не стану… Хлюстанка! С кем связалась? С дедом!

– Гм! Это с тобой он дед, а со мной еще молоденький.

Полина Васильевна, мученически закусив губу, с глазами, полными слез, повернулась к окаменевшему мужу:

– Уходите… Оба уходите… – и с неестественной суетливостью забежала в летницу. Лидия, с презрением посмотрев на Анну, последовала за свекровью. Фаина сидела ни жива ни мертва.

Грозовой тучей медленно поднялся Тихон Маркяныч. Как-то странно поддернул рукав рубахи, выставляя культю. Кураж Анны на том и кончился. Она шарахнулась к калитке, пустилась по улице, не оглядываясь. Так же неспеша старый казак сел, кивнул:

– Наливай мировую… Наливай, гутарю! Сидишь, как кобыла обмочила… А ты, Фенька, чо закручинилась? В семье всяко бывает. Пустое. Разберутся. Не год прожили.

– А то вы Полину не знаете, – точно ища поддержки своим сомнениям, вымолвил сын. – Не простит она…

– Не прости-ит, – передразнил Тихон Маркяныч. – Ты вспомни Павлушу нашего… Намедни снился он мне… Да так ясно… Ты вспомни, как наказали его, а он не покорился! Встал опосля порки и улыбается! Моего был норова… А ты губы развесил. Вон, ишо с внучонком посовещайся.

– Ну, довольно нотацию читать! И без того… – Степан Тихонович обидчиво отвернулся, стал катать хлебный шарик.

Федюнька прибежал с улицы, моргая расширенными глазами, испуганно протараторил:

– А там самолет немецкий летал! Над верхней улкой! И бумажки такие раскидывал, – он протянул деду сероватый лист с печатным текстом.

– То-то я и слыхал, как мотор тарахтел, – отозвался Степан Тихонович и, передавая листовку Фаине, вздохнул: – Без очков не разберу. Темновато.