Терская клятва (сборник)

– Зачем это?

– Чтобы составить словесный портрет! – сорвался энкэвэдэшник, тряся листом.

Ефросинья, будто не слыша, повернулась к детям. Похоже, ей надоел и был неприятен разговор с занудливым дядькой.

– Ты что это коники выкидываешь?! – всполошился бригадир. – Хочешь норов показать?

Нервы у офицера сдали. Часто нося грудью и щуря остекленевшие глаза, он лапнул на поясе кобуру. Видавший виды хуторянин не растерялся: шагнув к плетню, заслонил собой Ефросинью, и та, поняв, что медлить опасно, перебрала пальцами по сдвоенному узлу, с досадой сорвала косынку.

У Савелия Кузьмича от удивленья шевельнулись брови. Смуглая девочка насторожилась, видимо, подумав, что ее могут так же обкатать. Зато пацанов вид тетеньки позабавил, они заулыбались. Помолчав, лейтенант с недоумением произнес:

– Почему без волос? Вши?

Казачка, не тая обиды от перенесенного унижения, задиристо выкрикнула:

– Мода такая, страхолюдная! От мужиков обороняюсь! Защищать некому…

Затем, отчужденно хмурясь, поставила закорюки на листах, один из них забрала, спрятала в лифчик. Крепкой рукой подняла ведро с виноградом, коленом вытолкнула калитку и кивком позвала детей. Новосёлы дружно двинулись за ней. Ефросинья сразу направила их в летницу. Оттуда донеслись громыханья рукомойника и голос хозяйки:

– Не стесняйтесь. Кушайте, сколько влезет. Эх вы, приемыши мои чумазые… Сейчас поведу на Терек, хоть пыль смоете. А потом постираемся…

Лейтенант снял с подкрылка пачку «Беломора». В рассеянности предложил курево бригадиру, тот охотно взял. Жгли табачок на пару, жадно вдыхая дым и прислушиваясь. В открытую дверь машины было видно, как водитель, положив голову на руль, спал.

Неожиданно офицер, то ли удивляясь, то ли осуждая, с ухмылкой пробормотал:

– И на что она рассердилась? Видно, слишком избалованная. Красивые, они все с кандибобером…

– Баба она строгая, без глупостей, – поправил Савелий Кузьмич, затаптывая окурок.

– Главное, поставил ей задачу, определил малолеток. Ты, бригадир, эту психическую поддерживай. И про свою подпись не забывай. В первую очередь, как член ВКП (б), полностью в ответе за режимных лиц.

– Я сделал, как вы требовали. И предупреждал, что приказано с отарой эвакуироваться. Сегодня привезу ей мешок муки, что держал на складе. А за остальное как мне отвечать…

– Это не имеет значения. На момент передачи – ты должностное лицо.

– Как не имеет? Меня же не будет здесь.

– Дай поручение, кому следует. Ты со мной не шути, бригадир… Я этого не терплю!

– От слов я не отказываюсь, и за Ефросинью поручаюсь. Она педучилище закончила. Образованная… А вам, товарищ лейтенант, не стоит в хуторе задерживаться. На том берегу, неподалеку рота вчера окопалась, к бою готовится. Утром старшина с солдатами чувал гороха самовольно забрал. Тоже, мол, по закону военного времени. А если вы, к примеру, с меня спросите. Тогда что? Под суд?

– Само собой, – не без иронии подтвердил офицер и, поднявшись, всё же успокоил. – За помощь армии никто тебя не тронет.

– Так может, возьмете до Орджоникидзе супружницу и дочь с внуком? – скороговоркой обратился Савелий Кузьмич. – Уважьте, товарищ лейтенант! Если донесут немцам, что семья коммуниста, бесперечь расстреляют.

– Поэтому и отказался взять к себе воспитанников?

– Да. Боюсь за семью.

– А Ефросинью бросаешь одну с детьми?

Старый казак расстегнул верхнюю пуговицу косоворотки. Не стал оправдываться перед чужим и случайным человеком. Офицер громким окриком разбудил ошалевшего от сна своего шофера и глянул через плечо.

– Места не жалко. Показывай, где живешь. Только гремит уже за Тереком. Гаубицы. Веселенькая музыка!.. Возьмем твоих. А вот довезем ли – вопрос…

10

Операция «Эдельвейс» отнюдь не ограничивалась захватом нефтепромыслов Грозного и Баку. Это было лишь этапом в трансазиатском плане Гитлера. Предполагалось дальнейшее продвижение немецкой армии на юго-запад, чтобы по иранской территории выйти к Персидскому заливу, овладеть нефтяными скважинами Ирака и уже оттуда готовить поход на Индию. (В том случае, если турецкое руководство нарушит договор и начнет заигрывать с англичанами, фюрер был намерен захватить проливы Босфор и Дарданеллы.) От Басры танковая группировка должна была сделать разворот на север Африки, где воевал итало-немецкий корпус Роммеля, и «сомкнуть клещи» вокруг земель Третьего рейха в тысячи километров – от Воронежа до Багдада, от Стамбула до Парижа.

В разгар кавказской кампании, когда 1-я танковая армия ценой тяжелейших потерь взяла Моздок и двинулась к Грозному, 49-й горнострелковый корпус достиг предгорий Главного Кавказского хребта, а дивизии Руоффа пробивались к Туапсе, руководство вермахта решило подтянуть к фронту «Особый штаб Ф». Свое название он получил от фамилии командующего – Фельми. Из малочисленного сначала отряда этот энергичный генерал авиации, вояка еще «Вильгельмовской закваски», служивший в Турции и тропической Африке, за год создал мобильное формирование. 20 августа поступил приказ о развертывании «Штаба» в корпус особого назначения, и уже через неделю его основные силы были в районе Сталино (Донецка).

Шеститысячное это соединение могло вести боевые действия автономно, располагая частями, службами и подразделениями всех родов войск. Из трех усиленных моторизованных батальонов два были полностью укомплектованы немцами, а третий – иностранный – состоял из палестинцев, иракцев, сирийцев, иорданцев и жителей иных стран. По вооруженной оснащенности эти батальоны превосходили даже армейские полки. Отдельный танковый батальон, авиационный отряд в 25 самолетов, саперная рота, мощная минометно-артиллерийская группа, не считая разведывательного отряда на бронемашинах и кавалерии, делали корпус незаменимым в тактических маневрах и позволяли решать любые оперативные задачи. Зачисленное в резерв штаба группы армий «А» формирование Фельми ожидало, когда немецкие войска победоносно вступят в Тбилиси, чтобы отправиться туда железной дорогой и приступить к завоеванию Аравии.

Хутор по-прежнему обходили бои. А по нагорной дороге проносились то немецкие мотоциклисты, то грузовики со звездами на кабинах и пылили отряды наших кавалеристов. Пользуясь отпущенным временем, рота Ивенского успела проложить по лесистому берегу ходы сообщения, вырыть в полный профиль окопы, за каменным ангаром машинно-тракторной станции оборудовать командный пункт.

Фронт подступал вплотную. Наутро стал слышен бой у высотки, километрах в пяти. Соединяясь в надсадном грохоте, частили пулеметные очереди, раздавался треск винтовок, резкое уханье минометов. Западней не унималась артиллерийская пальба. Несмотря на опасность, дальновидные хуторянки запасались виноградом и арбузами, везли на тачках с огородов капусту, свёклу и тыквы, ломали на брошенном поле квелые шляпки подсолнухов.

Никому уже не верилось, что «наши» устоят на этом берегу. И горестно было свыкнуться с мыслью, что наступает жизнь, сулящая бесконечные тяготы и утраты. Два десятилетия хуторяне твердо стояли на земле, оберегаемые советской властью, а теперь – иноземное нашествие, и где-то совсем рядом разгуливает бабка с косой в серо-мышастой шинели…

Воспитанники оказались не только смышлеными, но и приученными к труду. В первые дни они точно ошалели от наступившей свободы: не надо строем ходить в столовую, после учебы клеить конверты и вышивать фабричные кисеты, дежурить на кухне и в помещении, часами маршировать с песнями по плацу. Конечно, сельский быт показался неприятным, – вместо крана с водой – умывальник, туалет на огороде, теснота в доме, противные запахи на базу. Однако сама по себе жизнь здесь, в глухом терском хуторе, была в новинку. Они забрасывали Ефросинью вопросами, на которые не всегда находились быстрые ответы. И уже через неделю отпрыски «врагов народа» стали походить на казачат, с которыми познакомились и вместе играли, – покрылись медным загаром, окрепли и обрели непривычную для себя сельскую умиротворенность.

Дина охотно помогала по дому: чистила картошку, стряпала, мыла посуду, убиралась во всех трех комнатах. Мальчишки тоже не сидели сложа руки: набирали из колодца воду, пасли на берегу Буську, рвали яблоки, сливы, кизил и груши для компота и для сушки. Однако выполняли «наряды», как шутила Ефросинья, с ленцой, ничем не отличаясь от сверстников. И приструнивая их, Ефросинья всё чаще вспоминала о сынишке…

Ребята, ушедшие с утра ловить раков, к обеду не вернулись. То, что они не сдержали слова, Ефросинью задело. Она попросила разузнать Дину. Спустя полчаса с улицы донесся отчитывающий голос девочки, и во двор вслед за ней вошли сорванцы. Рукав синей казенной рубашки Ивана был порван, колени брюк вызеленены травой. Алик стыдливо смотрел в землю.

– Полюбуйтесь на них! – не унималась Дина. – Мы их ждем, а они дразнят теленка. Корриду устроили. И других детей учат плохому.

– Никого мы не учим, – огрызнулся Иван, переминаясь с ноги на ногу. – Митька сам предложил…

– Какого теленка? Что за коррида? – растерялась Ефросинья. – Объясните толком.

Иван вздохнул, потер рукой плечо, где зияла на рукаве дырка.

– Да шли мы домой. Воды много на реке, раков нет. А Митька на переулке встретился и говорит: ты рассказывал про тореадоров, давай с нашим телком попробуем. Красный фартук он у бабки стянул. Мы и пошли на выгон. Их бычок выше всех, с рожками…

– У тебя самого рожки! – вставила Дина.

– А у тебя – две пары. Отвязали его и начали борьбу. Сначала он неохотно бросался, а потом стал бегать с поднятым хвостом…

– Здорово было! – воскликнул Алик. – Ванька еле увертывался.

– Тут и налетел на нас его дед Митьки с кнутом. Мне рубашку рассек. Удрали мы в кушири[12 - Кушири (южн. каз.) – заросли бурьяна, мелкого кустарника.]. А Динка позвала – вылезли…

Ефросинья осуждающе покачала головой:

– Тоже мне, тореро… За позорное бегство с арены, уважаемый дон Хуан, – так, по-моему, твое имя по-испански – штаны будешь стирать сам. А кнут – наука на будущее. Таково казачье воспитание. Оно проверено, хотя и не всем нравится. Надеюсь, новый бой не запланирован?

Мальчишки переглянулись.