– Из Москвы.
– Ну, и как там она, Москва-то? Стоит?
– А куда она денется, отец? – сказал Макс. – Стоит. На семи холмах. Как ей и положено.
– Ну и славно, – подытожил дед и добавил после недолгого молчания, – …сынок.
Макс понял, что обращение «отец», по сути не обидное, старику почему-то не понравилось.
– Вы меня простите, – сказал он, – я не представился. Меня зовут Максим. Максим Хабаров.
– Хабаров, – повторил старик. – Знатная фамилия. А я Верещак. Иван Трофимович… По делу в наши края? Или так – отдохнуть?
– По делу, Иван Трофимович. Не подскажите, как мне в Собачки попасть? Там филиал нашего университета находится…
– Университет? Ха-ха-ха! – засмеялся Верещак. – Ну, ты уморил, Максим! Ну, ты дал! Это ж надо же – Университет!
– Филиал, – поправил его Макс.
– Да хоть и филиал. Если он в избушке на курьих ножках расположился, тогда оно конечно – филиал. Филиал… Смех, да и только!
Макс терпеливо ожидал, когда закончится взрыв веселья. Он достал из пачки новую сигарету и разминал её в пальцах.
– Ты это, – отсмеявшись, сказал Верещак, пододвигая к себе матерчатую сумку, расшитую бисером, – натощак не кури, вредно. На вот, поклюй лучше.
Старик извлёк из сумки газетный свёрток, и, развернув, протянул Максу бутерброд, по размерам не уступающий знаменитому американскому Биг-Маку. Бутерброд был составлен из двух кусков белого хлеба, между которыми розово-сочной нагло выглядывали толстые пласты красной рыбы.
Макс не заставил себя упрашивать.
– Спасибо, – последние звуки слова благодарности увязли в начинке бутерброда.
– Моя в дорогу собирала, перестаралась. Мне столько не съесть. – Верещак тщательно упаковал сверток и убрал в сумку. – К дочке еду, во Владик. Зубы хочу новые сделать, – он с завистью посмотрел, как Макс расправляется с бутербродом. – Ты-то, вон оно как! Зубки то, небось, все свои?
– Тридцать два, – объявил Макс, проглатывая последние крошки. – Рыба – прелесть! Сами коптили?
– А то! – вскинул седую бороду Верещак. – Не в сельпо же покупать. Да и нет в сельпо такой рыбёхи.
– Это точно, – кивнул Макс, – в наших московских сельпо тоже ничего подобного не продаётся… Так как мне в Собачки добраться всё-таки? На чём?
Верещак внимательно осмотрел Макса с головы до ног.
– А вот, – сказал, кивая на его кроссовки, – на них.
– То есть, пешком, – догадался Макс.
– Ага, пёхом. Вон тропинку видишь? – Верещак указал на едва заметную, заросшую травой и подорожником тропу, бывшую когда-то грунтовой дорогой. – Она между сопок идёт, километров десять до Собачек, однако. А то и все двенадцать.
Макс с тоской посмотрел вдаль.
– Туда теперь транспорт не ходит, – продолжал Верещак. – Да и не ходил никогда. Два года назад в Собачках метеостанция базировалась, так туда раз в неделю бобик бегал, метеорологический. Ну, там, продукты, медикаменты разные привозились. А когда зелень эта объявилась, так метеорологи из Собачек съехали. Забздели.
– Какая зелень? – не понял Макс.
– Как, какая? Инопланетяне. Зелёные человечки, мать их душу. На своих тарелках.
– И что? Вы этих инопланетян видели?
– А то, – подтвердил Верещак наихудшие опасения Макса. – Один ихний у нас в Пологих Сопках жил, правда, недолго. Помер. Зелёный, как лук.
– И куда он делся?
– Я же сказал: помер.
– А труп?
– Похоронили, знамо дело.
Макс сел на скамейку, рядом с дедом. Дело из загадочного превращалось в невероятное.
«Еще инопланетян мне не хватало!» – мысленно усмехнулся спецагент.
– Так что, я тебе в Собачки идти не советую. Дурное это место. Да и нет там никого. Никакого филиала.
– А другая дорога в Собачки есть?
– По земле нет. Но вертушки, бывает, летают. Откуда-то с севера. Либо с Уссурийска, либо ещё откуда… Ну, мне пора. Вон автобус идёт… Бывай.
Автобус был маленький, корейский – тот самый, на котором Макс сегодняшней ночью прибыл в Пологие Сопки. Он лихо развернулся на привокзальной площади, и водитель открыл переднюю дверь, приглашая на борт единственного пассажира. Ступив на подножку, Верещак обернулся и сказал:
– А этого инопланетянина потом выкопали. Через месяц примерно. Утром на кладбище как-то прихожу – могила разрыта, а гроб пустой. А, может, сам откопался…
«Конечно, сам. Они, зелёные человечки, всегда сами из могил откапываются» – хотел пошутить Макс, но почему-то промолчал.
Дорога до Собачек оказалась не такой длинной, как пугал Верещак – километров семь, не больше, и идти по ней было легко. Травы на глиняно-гравийной грунтовке росло немного, а иногда попадались совершенно лысые участки. Зелёные сопки слева и справа от Макса полого круглились и казались ровно подстриженными полями для гольфа, вполне подходящими и для посадок космических кораблей пришельцев. Но летающих тарелок на сопках и над ними не наблюдалось. А наблюдался вполне земного вида вертолёт, который взмыл в небо из-за ближайшего пригорка и умчался куда-то на север. Солнце прорвало-таки пелену облаков и ярко освещало сопки и улетающий вертолёт.
Деревянное щитовое здание бывшей метеостанции возникло внезапно, вынырнув из-за поворота дороги. О том, что здесь когда-то жили метеорологи, и пытались предсказывать погоду, говорила высокая ажурная вышка с раздутым полосатым сачком на шпиле и вышки поменьше, с лесенками, доходящими до кабинок с метеоприборами. Издали здание казалось пустым и заброшенным.
Макс поднялся на крыльцо и с минуту постоял у двери, прислушиваясь. Он разобрал лёгкие шорохи, вздохи и учащённое дыхание. Эти звуки Макс идентифицировал как некое интимное действо, поэтому не стал открывать дверь, не предупредив о своём визите, а постучал в неё. Звуки затихли, но никто не сказал: «войдите, пожалуйста». Тогда Макс толкнул дверь и вошёл без приглашения.
На широкой лежанке, стоящей у дальней стены, сидели двое – мужчина и женщина. Женщина приводила в порядок комбинезон. Мужчина оказался совершенно не похожим на Вошкулата, во всяком случае, он был моложе Алексея Владимировича лет на тридцать и бороды не носил. Оба глядели на Макса удивлённо, они явно не ожидали появления кого бы то ни было. Губы у обоих были красными, особенно у женщины.
– Как говориться, картина Репина «Не ждали», – сказал Макс, не поздоровавшись. – А где господин Вошкулат?
– А вы кто такой? – женщина пришла в себя раньше приятеля. Женщины, надо отдать им должное, всегда в таких случаях раньше мужчин берут себя в руки.
Она была молода, лет двадцати, возможно, чуть старше, и довольно смазлива. Припухлость губ, отчасти врождённая, отчасти приобретённая в течение последних минут пятнадцати, добавляла её облику определённую пикантность, а блеск в глазах делал её почти красавицей. Всё дело портил свободный комбинезон, который скрадывал нежные изгибы тела, и делал его обладательницу похожей на танкистку; шлемофона не хватало.
Макс решил не шифроваться, полагая, что в данной местности его удостоверение не вызовет никакой негативной реакции, напротив, поможет быстрее решить проблему.