Меря

Первым делом были проведены разведочные раскопки ряда верхневолжских селищ V – VII веков. В их числе оказался и очень характерный памятник позднедьяковской, и, в какой-то степени, также мерянской, культуры – Попадьинское селище под Ярославлем.

В 1934 – 1935 годах исследователи полностью раскопали позднедьяковское городище у деревни Березняки, также имевшее некоторое отношение к культуре ранней мери.

По результатам тех работ П. Н. Третьковым была выдвинута интересная, хотя и не совсем на то время новая, идея о приходе мерянского населения на Верхнюю Волгу из иных мест (впервые же её озвучил преподаватель Третьякова Ефименко). Это, на взгляд молодого учёного, исключало картину происхождения мери от местных дьяковцев.

Ну а дальше полевое изучение мерянских древностей было связано с исследованиями Е. И. Горюновой – очень разносторонним учёным, специалистом, как в сфере археологии, так и в смежных дисциплинах: палеоантропологии и этнографии. С её именем связано распространение поиска следов мери на волжское левобережье, где до этого проводились лишь незначительные разведочные работы. В середине ХХ века она несколько лет занималась раскопками Попадьинского селища под Ярославлем и Дурасовского городища под Костромой. А ещё она известна как непримиримый защитник традиционного взгляда на происхождение мери, т.е. вывода мерянского населения непосредственно из местной дьяковской культуры.

Оппонировал же ей, как нетрудно догадаться, П. Н. Третьяков – приверженец новых идей в этом непростом вопросе, видевший мерю в качестве пришельцев из более южных районов.

По результатам своих работ П. Н. Третьяков и Е. И. Горюнова изложили доводы в, опубликованных ими, отдельных монографиях, где авторы доходили в своих рассуждениях до очень острых споров.

В 1938 – 1939 годах Я. В. Станкевич провела раскопки курганных комплексов у сёл Тимерево, Михайловское, Петровское около Ярославля, привлекавших внимание учёных ещё с XIX века, но серьёзных исследований там в то время не проводилось.

Результаты её работ затем проанализировала и обобщила М. В. Фехнер в сборнике «Ярославское Поволжье X – XI века», изданном Ярославским Музеем – заповедником в 1963 году.

В 70-х годах в том же районе, у д. Б. Тимерево раскопками смешанного меряно-славяно-скандинавского поселения занимался И. В. Дубов.

В 60-х – 80-х годах разведку и раскопки славяно-мерянских и мерянских поселений проводили В. П. Глазов, В. А. Лапшин, И. В. Исланова, А. Е. Леонтьев.

Особенно яркой была работа А. Е. Леонтьева, занимавшегося культурой ростовской части центральной группы мери. В70-е – 80-е годы, с небольшими перерывами, он вёл раскопки, уцелевшей после прежних исследований, части Сарского городища. Результаты всех предыдущих работ и личных раскопок были обобщены им в отдельных статьях и, в вышедшей в свет в 1996 году, монографии «Археология мери». Этот учёный также защищает новый взгляд на её происхождение.

Материалами Костромской и Ивановской группы мери примерно в это же время успешно занимался уроженец Ивановской области, видный финно-угровед Е.А.Рябинин. Его книга «Костромское Поволжье в средние века», где были обобщены многолетние работы автора, увидела свет в 1986 году.

Свой вклад в изучение мерянского наследия внесли и лингвисты. В 1985 году в киевском издательстве «Наукова Думка» вышла книга О. Б. Ткаченко «Мерянский язык», в которой автор с определённой долей успеха попытался показать отдельные элементы и характеристики этого, несуществующего уже языка, определить степени связей его с языками ныне живущих финно-угорских народов.

Большая работа проведена в области мерянской топонимии. Ей в той, или иной степени занимались многие исследователи. Среди них такие известные лингвисты, как финский учёный Я. Калима, М. Фасмер, Е. М. Поспелов, А. И. Попов, А. К. Матвеев, финская исследовательница А. Альквист.

Здесь, как и в археологическом деле, не обошлось без серьёзной полемики, весьма оживившей исследовательский мир. А именно, двое последних в этом списке учёных провели на страницах нескольких номеров журнала «Вопросы языкознания» бескомпромиссную и очень полезную для выяснения характерных мерянских топонимов дискуссию. Позднее к ней присоединился ещё один очень авторитетный лингвист А. М. Шилов.

Всем этим учёным и их плодотворной деятельности мы в первую очередь и обязаны сведениями о мерянской культуре, речь о которой пойдёт в следующих главах.

Поселения, связанные с мерей

Солнце светит золотое

Блещут озера струи…

Здесь величие былое

Словно дышит в забытьи.

Ф. Тютчев.

Всё первое, остаётся в памяти, как правило, прочней и полней обычного. Вот и первый мой теплоход, и первый мой судовой рейс и особенно начало его я вспоминаю всегда в самых, почти точных, подробностях.

Шли первые дни июня, и пух тополей плыл лёгкой позёмкой по ленинградскому асфальту. Пух ложился мне на фуражку, белым кружевом стелился на фланельку и гюйс, цеплялся за материю брюк.

Торопливо стряхивая его одной рукой, а другой – схватив чемодан, я вбежал в раскрывший гремучие двери автобус и плюхнулся на свободное поблизости место.

– Не на 154-й Волго-Балт? – спросил, оглядев меня с сиденья напротив, рослый черноусый парень в белом плаще.

– Да! – удивился я.

– Я оттуда, ждём мы рулевого-моториста, сказали, что практиканта с училища пришлют…

Мы вышли у лавры Александра Невского, познакомились.

Мой неожиданный попутчик и будущий коллега Альфонс (он был литовцем) повёл меня к причалу, блестевшей уже неподалеку, Невы.

Под берегом открылись, стоявшие рядами, суда.

– Альфонс, к нам курсант? – крикнул, перегнувшись за леер мостика, со стоявшего ближним корпусом теплохода, в форменной кремовой рубашке полноватый человек.

– Да, – откликнулся мой спутник, добавив тихо в мою сторону – капитан.

– Хорошо! – улыбнулся капитан, – уважаю курсантов, поднимайтесь оба сюда.

Мы поднялись в судовую рубку…

Сияние капитанского лица слегка поблёкло, когда он узнал, что это первая моя штатная практика и в транзитных рейсах я ещё не бывал.

– Ладно, – сказал он после паузы, – рулевого-моториста мне всё равно надо, научишься. Ты вот что – повернулся он к Альфонсу, – веди его к старпому, пусть устраивается – и, хлопнув меня по плечу, подтолкнул к двери…

Наутро, после вечерних любований, играющими в иллюминаторах, береговыми огнями и почти бессонной с непривычки ночи от дрожи переборок и шума моторов, спешащего в рейс теплохода, я стоял на руле, получая навыки судоводительского дела.

Судно резало штевнем, играющую светлым серебром, водную рябь. Перед глазами в ширь и даль, распахивало просторы Ладожское озеро.

Я, начинающей уже привыкать к ответственному делу, рукой нажимал на румпельный рычаг, полным вниманием старался опередить неожиданные перемещения компасной картушки прочь от курса, и под бдительным оком, несущего вместе со мной вахту, старпома, постигал азы судоводительской профессии.

Процесс мне нравился, и захватывал, и скоро судно весьма устойчиво шло по своему курсу, оставляя за кормой, почти безукоризненно ровный, кильватерный след.

– Курить здесь можно, если куришь, вон пепельница, – показал старпом на блестевшую чистотой, миниатюрную металлическую чашечку рядом с компасом.

Я достал из кармана сигареты, спички, закурил.

– Кури, да на курс-то гляди, – поучал старпом, – вон опять рыскать пошёл. Не отклоняйся. Сколько там у тебя?

– Всё как надо, пятьдесят пять.

– Ну-ну, так и держи. Здесь-то в озере ничего особо опасного пока нет, но всё же аккуратней будь.

– Стараюсь.

– Ладно, тоже закурю, – извлёк он из своей пачки сигарету, – раньше, как ты, «Аврору» курил, а теперь вот помягче, «солнце» пробую…

Закурив, он надолго задумался…

– Дальше, каналом тяжелей, наверное, будет? – попытался я втянуть его в разговор.