Генерал Деникин

Побледнел Лепешинский и промямлил:

– Так точно, господин капитан.

Инспектор Лобачевский пристально глядел ему в глаза, что-то думая. Потом сказал:

– Ступайте.

Никому он не разгласил содержания «волчьего» списка. Лобачевский свято верил в «иммунитет» воинской школы. И инспектор не ошибся. Лепешинский окажется с Деникиным однополчанином в начале их службы. Всегда он будет продолжать выглядеть большим скептиком, но служить усердно. Брат будущего крупного коммунистического деятеля станет доблестно драться в русско-японскую войну и погибнет в бою.

Чтобы лучше понять ход русской революции и Гражданской войны, уместно здесь привести следующий кусок из воспоминаний генерала Деникина:

«Наш военный уклад имел два огромных, исторического значения последствия.

Недостаточная осведомленность в области политических течений, и особенно социальных вопросов, русского офицерства сказалась уже в дни первой революции и перехода страны к представительскому строю. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой, спасовав даже перед солдатской полу-интеллигенцией, натасканной в революционном подполье.

И второе последствие, о котором человек социалистического лагеря (статья профессора Г. Федотова «Революция идет»), вряд ли склонный идеализировать военный быт, говорит:

«Интеллигент презирал спорт так же, как и труд, и не мог защитить себя от физического оскорбления. Ненавидя войну и казарму как школу войны, он стремился обойти или сократить единственную для себя возможность приобрести физическую квалификацию – на военной службе. Лишь офицерство получило иную школу, и потому лишь оно одно оказалось способным вооруженной рукой защищать свой национальный идеал в эпоху Гражданской войны».

Завершился у Антона Деникина двухлетний юнкерский курс. Его «похороны» торжественно устраивали в казарме тайно от начальства перед выходом в последний лагерный сбор. По традиции хоронили науки в виде учебников, а «покойничком» – согласившегося на то юнкера, оканчивающего училище по низшему третьему разряду.

За снятой с петель дверью-«гробом» шагали «родственники», а впереди его – «духовенство» в «ризах» из простынь и одеял. «Священники» несли зажженные свечи. Дымили «кадилами» с дешевым табаком, возглашали поминание. Хор пел, чередуя с исполнением похоронных маршей. Чинно двигались по всем казематам, пока не напарывались на дежурного офицера и бежали во главе с «покойником».

В этих и других исконных училищных «колядках» напоследок рьяно «отпевали» начальников-офицеров по достоинству, кого хвалили, кого поддевали. Раньше такое запевали подпольно, а перед выпуском горланили даже ротно в строю, возвращаясь с ученья. Руководство училища традиционность тоже чтило и не вмешивалось.

Второй год Деникин отучился без всяких взысканий, тем более типа «шморгонского» недоразумения. Его произвели в училищного унтера, Антон набрал хороший выпускной балл 10,4 и мог рассчитывать на одну из лучших офицерских вакансий.

Вакансии юнкерам «училищного курса» котировались так. Одна давалась в гвардии, пять-шесть – в полевой артиллерии, столько же – в инженерных войсках, остальные, мало престижные, являлись пехотными. Единственная (потом их увеличат) гвардейская вакансия была с возможным сюрпризом. По негласной традиции в гвардию допускались только потомственные дворяне. Не знающие этого выпускные юнкера из других сословий, бывало, с восторгом добивались высшей вакансии, чтобы потом вылететь из гвардейских полков. Эти громкие скандалы доходили до государя, но и он не нарушал аристократического отбора.

Поэтому, когда первый из авангарда киевских выпускников, их фельдфебель, ухватился за гвардейскую вакансию, Деникин не переживал. Он был рад получить свою – подпоручиком в полевую артиллерию.

Разбор вакансий был во многом определяющим перстом юнкерской судьбы. Он предопределял следующий уклад их большой жизни, а у военных это и жизнь, и смерть. Для аутсайдеров из конца выпускного списка оставались лишь «штабы», как называли отдаленные казармы, стоянки, например, в кавказских урочищах или в отчаянной сибирской глуши. Там за оградой полковых кладбищ бывали и бугорки могил самоубийц. Не все новоиспеченные офицеры выдерживали тоскливую глухомань.

Из выпуска Деникина, помимо его будущей известности, лишь двое выдвинулись на военном поприще.

Один – Павел Сытин, получивший подпоручика и такое же престижное распределение, как Антон. Их, шестерых будущих артиллеристов, вместе посылали на стажировку в соседнюю с училищным лагерем батарею. Впоследствии Сытин выучится в Академии Генштаба, а в конце Первой мировой войны будет, генералом, командовать артиллерийской бригадой. В революционном 1917 году он преобразится, станет выступать с неудержимой демагогией и одним из первых офицеров перейдет на службу к большевикам. В Гражданскую войну его назначат командующим красным Южным фронтом.

Другой, Сильвестр Станкевич, вышел подпрапорщиком в пехоту. Свой первый Георгиевский крест он добудет ротным сибирских стрелков уже в 1900 году, знаменито возьмет китайский форт Таку. В Первую мировую Станкевич станет командиром полка, позже – бригадным в Железной дивизии Деникина, которую потом примет от Антона Ивановича. Когда императорская армия распадется, поляк Станкевич сможет высоко взлететь в нарождающемся польском войске, но он не оставит русской родины. Станет драться в Белой армии.

В 1918 году бывший генерал Сытин поведет красные полки на Дону против белых частей генерала Деникина. А в 1919 году в Донбассе красные Сытина столкнутся с Добровольческой дивизией белых Станкевича…

Ожидая производство в офицеры в Киевском юнкерском училище в августе 1892 года, эти трое не могли представить такое свое будущее даже в чудовищном сне. Их выпуск здесь являлся первым офицерским, и «колумбы» были вне себя от волнения. Они знали, что в Петербурге подобное торжество идет на блестящем параде в Красном Селе, где новых офицеров поздравляет Император.

Наконец донеслась весть: в Питерс уже произвели! Киевляне горько себя почувствовали. Но на следующий день звонко закричал дежурный юнкер:

– Господам офицерам строиться на передней линейке!

Они летели туда, на ходу застегивая пояса.

Их смутило, что весь парад был в чтении начальником училища высочайшей поздравительной телеграммы и в его небольшом задушевном напутствии. Но бывших юнкеров ведь ждала на плечиках новенькая офицерская форма. Ринулись ее надевать!

Вечером по ресторациям, кафе, кабачкам Киева будто бы заполыхал пожар. По ним кочевали оравы свежеиспеченных под лихой командой большинства офицеров училища. Пели, обнимались, ведрами пили, клялись в святой верности во всю отчаянную ивановскую. Деникину хотелось взять в охапку весь мир и расцеловать! Так же, без любых запретов, «разрешалось» гулеванить лишь студентам в Татьянин день.

Тогда Антон Деникин напился в первый и последний раз в своей жизни. Он едва не рыдал хмельными слезами и потому, что помнил, как стоял рядом с умирающим офицером-отцом. А тот, кривя твердые губы, чтобы сын не запомнил его слабодушным, шептал:

– Только вот жалко, что не дождался твоих офицерских погон.

Часть вторая (1892–1902 гг.)

Аксельбанты

Армейское захолустье. Дуэли. Академия Генштаба. Политика. Государь император. Скандал. Виктория.

Осенью 1892 года двадцати летний подпоручик Антон Деникин прибыл к своему первому месту службы – во 2-ю полевую артиллерийскую бригаду Варшавского военного округа. Квартировалась она в 159 верстах от Варшавы в городке Бела Седлецкой губернии, которая позже, в 1921 году по Рижскому договору перейдет к Польше.

Это захолустье было типичным для стоянок большинства российских частей Варшавского, Виленского, частично Киевского округов. В таких местечках иногда проходила половина судьбы армейцев, поэтому их быт тесно сплетался с окружающим. В Беле из восьмитысячного населения проживало пять тысяч евреев, остальные – поляки; немного русских, в основном служащих по гражданскому ведомству.

А.Деникин выпускник Киевского юнкерского училища, 1893 год

По всему этому Бела была копией городка детства Деникина Влоцлавска. Как и там, в Беле евреи – поставщики, подрядчики, мелкие комиссионеры («факторы») – задавали тон городу, держа в руках торговлю. Например, нельзя было обходиться офицерам без «факторов». Те доставали артиллеристам все что угодно. Через них – обстановка квартиры и возможность одеваться в долгосрочный кредит. И весьма важно военному перехватить денег под вексель, офицерский бюджет у младших чинов очень скромен. Деникину положили ежемесячное содержание в 51 рубль.

Деловые взаимоотношения полезно пересекались, но нельзя было шагнуть ни тем, ни другим за определенную грань. Мужчины с пейсами, в длинных лапсердаках и женщины в своеобразных париках строго держались своих древних законов и обычаев. Детей они направляли не в правительственную начальную школу, а в старинные хедеры – еврейские религиозные школы талмудистского средневекового характера. Эти учебные заведения допускались властями, но не давали прав по дальнейшему образованию. Редкие еврейские юноши проходили курс в гимназиях, чтобы сразу же исчезнуть на приволье крупных городов.

В иудейской среде особенных религиозных и экономических порядков были под руководством кагала свои суд и наказания, которые поддерживали цадики, раввины. Существовало свое финансовое обложение, взимаемое также исправно, как и государством. Царили негласные нотариальные функции, система бойкота провинившихся. Самый богатый бельский еврей Пижиц был привержен укладу не менее бедняков-соплеменников. Единственным исключением являлся местный доктор.

Отношение офицерства к местечковому еврейству с дебошами, которое еще проступало в 1860—70-х годах, стало преданием. Случайные выходки буянов резко карались командирами, потерпевшим выплачивали деньги. Бывший офицер А. Куприн, служивший в эту пору, выйдя в отставку в 1894 году, позже в своих произведениях «Поединок», «На переломе» исказит военный быт. В повести «Поединок» – как раз в таком же «бедном еврейском местечке», что и Бела.

В действительности иногда припадало наоборот. Во время службы Деникина немолодой подполковник 2-й бригады влюбился в красивую, небогатую еврейскую девушку. Он поселил ее у себя, зажили душа в душу. Подполковник сделал все, чтобы она получила хорошее домашнее образование. Вместе они никому на глаза не показывались, так что бригадное начальство не вмешивалось. Помалкивала и еврейская община, но когда узнала, что девушка готовится принять другую веру, взволновалась необычайно. Самые рьяные пригрозили убить соплеменницу.

Однажды их толпа в отсутствие подполковника ворвалась в его квартиру, и счастье, что изменницы не оказалось дома. В следующий раз большая группа евреев подстерегла офицера на окраине Белы и напала. По офицерскому кодексу чести, подполковник, не сумевший защитить себя от оскорбления, должен быть уволен в отставку. Дознание производилось по распоряжению командующего войсками округа. И окончилось тем, что влюбленного подполковника перевели в другую бригаду. Позже он женился на этой девушке.

Польское общество городка сторонилось русских. Особенно нетерпимы были пани, хотя с поляками офицеры выпивали в ресторане, играли в карты в городском клубе. Бывало, что и приятельствовали, но никогда не дружили семьями. Впрочем, и здесь неписанное вето на тесные взаимоотношения рушилось, если вмешивалась страсть накала того злосчастного подполковника. Столкновений не возникало, но «русско-польский» Деникин чувствовал себя все же неуютно.

Общение артиллеристов в основном замыкалось на военных и местных русских. В этом обществе дружили, выбирали невест. Из года в год тянулись одни и те же темы, шуточки. Как позже напишет Деникин:

«Ни один лектор, ни одна порядочная группа не забредала в нашу глушь. Словом, серенькая жизнь, маленькие интересы – «чеховские будни». Только деловые и бодрые, без уездных «гамлетов», без нытья и надрывов. Потому, вероятно, они не засасывали и вспоминаются с доброй улыбкой».

Как в любом глубинном городке Российской империи, были и в Беле два-три дома, где беседовали по серьезным вопросам. Сюда стали приглашать подпоручика Деникина, когда поближе узнали. Потом на него даже стали звать:

– Приходите, поговорим – Деникин будет.

По своей духовности и начитанности подпоручик выглядел выше рядового офицерства. Он стремился анализировать жизнь, умел ярко и глубоко излагать мысли. Убежденно высказывался о современном офицерстве:

– Выросло новое поколение людей, обладающих менее блестящей внешностью и скромными требованиями к жизни, но знающих, трудолюбивых, разделяющих достоинства и недостатки русской интеллигенции.

Его низкий голос звучно наполнял комнату. Из-под густых бровей светили проницательные глаза. Большие смоляные усы и борода клином чеканили открытое лицо.

Когда на досуге Антон Деникин появлялся в офицерском кругу, на его коренастую фигуру, окаймленную сталью погон сюртука, поглядывали с теплотой или уважением. Незаурядный ораторский талант подпоручика вскоре отличили. Его просили как о тостах в застолье, так и о приветствиях юбилярам, прощальных речах тем, кто покидал бригаду. Он не стеснялся выговориться и по злободневным военным проблемам.