Чадан. 486-й мотострелковый полк

Чадан. 486-й мотострелковый полк
Владимир Дулга

О книге Автор описывает первые годы командирского и семейного становления выпускника военного училища в труднодоступном районе Сибири, со сложными климатическими и бытовыми условиями, в городе, имя которого положено в название повести. Описываемые события охватывают период с сентября 1969 года по февраль 1971 года, не являются документальными, хотя место действий, имена, фамилии отдельных персонажей оставлены без изменения.

Чадан

486-й мотострелковый полк

Владимир Дулга

© Владимир Дулга, 2016

ISBN 978-5-4483-1463-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Родился и вырос в семье офицера. Своей малой Родиной считаю Забайкалье, где прошло моё детство и юность, в небольшом, таёжном, военном городке. Выбрал, как и у отца, профессию военного. Окончил Благовещенское танковое училище и Академию бронетанковых войск. Сменил множество должностей и мест службы, был советским военным советником в Сирии. Сюжеты моих работ взяты и детства, службы и повседневной жизни. Герои произведений – друзья юности, сослуживцы, товарищи, простые люди.

Чадан

повесть

Несомненно, Чадан, не самое лучшее место на этой земле. Но, благодаря превратностям военной судьбы, именно через этот город прошли многие-многие поколения военных людей. Молодых, и не очень, женатых, и совсем юных-холостых. Город с этим названием стал, для некоторых, началом большого жизненного и служебного пути

Школьные друзья и подруги

Как сон пролетел первый лейтенантский отпуск. Во время, которого произошло одно из главных событий в жизни каждого взрослого мужчины. Симонов женился. Со своей избранницей он был знаком давно, со школьной скамьи. Одно время, он даже сидел за партой сзади этой обычной девчонки и её подруги. Из всех событий, связанных с Ларисой, в это давнее время, Володя запомнил лишь одно, как однажды, она не дала ему списать контрольную работу по математике. После восьмого класса пути разошлись, девочки уехали в соседний город учиться в медицинском училище. Он, после средней школы, тоже уехал далеко на восток, в танковое училище. Расставшись в восьмилетней школе, одноклассники, практически, больше не встречались. Подруги, поступив в училище и уехав из родительского дома, стали более самостоятельными людьми. Девчонки, приезжая каждое воскресение домой, по-взрослому ходили на танцы и вечера в Дом офицеров. Володю, как большинство его сверстников в этом возрасте, больше интересовала рыбалка, лыжи, походы в тайгу. И своё возможное появление на танцах он представлял с трудом. В военном городке, где они жили, все знали друг друга и для соседей, он по-прежнему оставался ребёнком.

В первую же субботу своего первого курсантского отпуска, летом, Симонов отправился в гарнизонный дом офицеров на танцы. За год учёбы в военном училище он заметно вырос и повзрослел. Изредка посещал танцы в училищном клубе, куда приезжали девчонки из города. Но, несмотря на весёлый и общительный характер, так и не смог установить какие либо серьезных отношений с девушками. Их больше интересовали кавалеры старших курсов, выпускники – взрослые ребята. С горем пополам Симонов научился вальсировать, неплохо танцевал модный в то время «твист».

В родном посёлке танцы проходили на летней танцплощадке Дома офицеров, но раздеться и привести себя в порядок, можно было в фойе старого здания, рядом. Володя и его друг, однокашник по училищу и школе – Юра Беляев, выделялись среди голубых погон и фуражек местного авиационного гарнизона. Они были первыми ребятами, поступившими в танковое училище. Обычно, после окончания школы, многие их сверстники шли в авиационно-технические и лётные училища, продолжая семейные традиции. Наблюдавший за порядком на танцах военный патруль, несколько раз намеревался подойти к чужакам, с чёрными курсантскими погонами. Но, заметив, что Симонов дружески общается с молодыми офицерами, которых знал, ещё учась в школе, успокоился.

Не встретив никого из одноклассников, друзья прошли в здание, чтобы заглянуть в биллиардный зал. Неожиданно в фойе, у большого зеркала, Володя увидел свою одноклассницу Ларису, приводившую себя в порядок в кругу подружек. Он невольно залюбовался девушкой, много лет назад сидевшей за соседней партой. За эти годы она превратилась в красивую, стройную девушку, с большими смеющимися глазами, на слегка смущённом лице. Заметив, что подружки тоже заметили курсантов, ребята подошли к ним. Обращаясь к Ларисе, Володя неожиданно для себя промолвил:

– Вот ты, какая стала! – и, вдруг, устыдился своего восхищения.

В груди что-то ёкнуло, лицо обдало жаром, Симонов смущённо покраснел.

Весь вечер они провели вместе в кругу друзей и одноклассников. В дальнем углу танцплощадки, рядом со сценой, собирались те, кого связывали годы совместной учёбы, детских шалостей и забав. Мальчишек было значительно меньше, чем их рано повзрослевших подруг. К смеющейся группе молодёжи то и дело подходили статные сержанты и молодые офицеры, чтобы пригласить девчонок на танец. Ларису тоже несколько раз приглашали, и Симонов украдкой, с каким-то новым чувством, наблюдал, как она легко танцует с очередным партнёром. Но большую часть времени они танцевали вместе. Володя невпопад отвечал на её вопросы, беспричинно смущался, говорил какие-то глупости, неумело шутил. Чего раньше с ним никогда не было.

Он чувствовал, что в груди родилось что-то новое, всё поглощающее и незнакомое, вызывающее смятение, необъяснимую тревогу, растерянность и радость, одновременно. Он не мог объяснить себе это щемящее приятное состояние. И не замечал ничего вокруг, кроме этих смеющихся, распахнутых навстречу глаз. Он ничего не мог с этим поделать, и не способен был разобраться, с тем, что происходит.

С танцев, распрощавшись с друзьями, Володя ушёл до их окончания. В голове роили какие-то мысли, новые ощущения пугали, в груди, то томительно замирало, то накатывалось сладостной волной радости. Такого он ещё не испытывал и не мог объяснить происходящее.

Да, в школе, наверное, как и у всех, у него были какие-то юношеские симпатии и привязанности. Была девушка, которая ему нравилась, и не только ему. Она звалась Татьяной, как у Пушкина в «Евгении Онегине». Симпатичная и статная, гораздо раньше своих подружек ставшая взрослой, и по этой причине, естественно, притягивающая к себе внимание подрастающих мальчишек. Она чувствовала своё превосходство над подругами, окружённая вниманием и обожанием мужской половины класса. Не избежал её чар и Симонов. Он выглядел постарше своих сверстников и поэтому имел некоторый успех. Вечерами Володя подъезжал на велосипеде к её окну на первом этаже, они подолгу разговаривали через подоконник, вполголоса, чтобы не привлечь внимание родителей. Выше этажом жила учительница математики, полная, властная и невоспитанная Мария Ивановна. Сын которой, одногодок Симонова и тоже Володя, учился в параллельном классе и также, но менее успешно, симпатизировал Татьяне. Иногда на балконе сверху со скрипом отворялась дверь, и только натренированные ноги, надёжный велосипед и деревья близлежащего парка, спасали юного воздыхателя от неприятных объяснений. На следующий день в школе занятия начинались с унизительной фразы:

– Ну что, жених, прошу к доске!

Симонов бесстрашно выходил, путано отвечал и получал свою, обязательную в таких случаях, двойку. Следом к доске вызывалась «невеста», с тем же результатом. Естественно, такое отношение не способствовало изучению предмета и возникновению любви к учителю.

Прошло время, отца Тани перевели в другой гарнизон, Володя перешёл в другую школу. Давно уехала с мужем Мария Ивановна. Поступил в училище гражданской авиации её сын. За прошедшие годы Симонов и Таня больше не встречались и не переписывались, Володя слышал, что она училась в медицинском училище и сейчас приехала в посёлок в гости к своей тётке. Не найдя объяснения своим новым чувствам он решил встретиться со своей прежней симпатией.

За ним увязался его друг и однокурсник Юрка, который, обладая редким для танкистов ростом, – под два метра, все танцы одиноко простоял, как фонарный столб, в углу танцплощадки, не находя себе применения. С большим трудом, Симонову удалось уговорить его отправиться домой. Вскоре, длинная фигура товарища, блестя в лунном свете козырьком фуражки, погонами и значками исчезла за поворотом. Володя остался один на тёмной деревенской улице. Кое-где, через зелень кустов в палисадниках, пробивался на дорогу из окон неяркий электрический свет. Лаяли собаки, слышалась музыка, вполголоса разговаривали невидимые в темноте люди. По этой дороге совсем недавно он ходил в школу, за прошедший год здесь мало что изменилось. По памяти, обходя кочки и ямы, он направился в центр посёлка, где, когда-то, жила Татьянина тётка.

Подойдя ближе, в блеклом свете одинокой электрической лапочки на столбе, он увидел возле её дома, прислонённый к забору мотоцикл, громкий мужской голос, весёлый девичий смех. Володя остановился и хотел, было, тихонько повернуть назад. Голоса смолкли, он понял, что его заметили. Пришлось идти дальше на свет. Возле калитки, на лавочке, с букетом каких-то полевых цветов на коленях, сидела Татьяна. Напротив, внимательно вглядываясь в приближающегося из темноты Симонова, стоял Вовка, по прозвищу «Шомпол». Худой и длинный парень, на год раньше окончивший школу, и учившийся в политехническом институте в Иркутске. Они не были с Симоновым друзьями, но и врагами тоже не были, жили в разных концах посёлка и встречались довольно редко. Когда Володя подошёл ближе, «Шомпол», наконец, узнал его:

– Привет, какими судьбами! А я смотрю, какой-то военный идёт, думал, может, заблудился человек?

Симонов понимал, что соперник, естественно знал, почему он в столь позднее время очутился возле этого дома. Час назад, он мельком видел его на танцах. По-видимому, покрутившись там и не найдя свою симпатию, тот примчался сюда. Ситуация была более чем комичная. Надо было, как-то выходить из положения. Поэтому Володя решил не выкручиваться и обезоружить противника правдой:

– Узнал, что одноклассница приехала, думал, что на танцах увидимся. Но, не встретил, – следом за тобой пришёл сюда.

«Шомпол» не нашёлся, что ответить, поэтому, оправдываясь, пробурчал:

– Что-то, я там тебя не видел?

Симонов понял, что инициатива соперником потеряна. Он взял протянутую Татьяной руку и скромно поздоровался. Одноклассники поговорили на какие-то общие темы, вспомнили знакомых, учителей. Беседа, явно, не клеилась. Соперники тяготились друг другом. Вскоре, «Шомпол» завёл свой грохочущий мотоцикл, распрощался и уехал. Следом, сославшись на поздний час, отправился домой и Симонов.

Нечаянная любовь

Он шёл знакомой, по-деревенски тёмной, улице и, с удивлением, не чувствовал внутри себя, ни разочарования от встречи, ни обиды на свою детскую симпатию, и её неожиданного кавалера, ни недовольства самим собой. Симонов, даже был немножко рад, что пришёл сюда, что тут оказался «Шомпол», и что он сам, не ощутил в груди горечи потери, унижения и зла. Он понял, что изменилось что-то в нём самом, в его отношении к происходящему. Внутри было тепло и радостно, как будто он нашёл то, что искал, о чём думал и мечтал, давно – давно! В чём боялся признаться, даже, самому себе. И с кем, обязательно, встретится завтра, в этом Володя не сомневался!

На следующее утро, набравшись смелости, но не столько, чтобы пригласить Ларису одну, пригласил их с подругой Людой купаться на речку. Встречи продолжились, он каждый день, с замиранием сердца, ждал назначенного времени, садился на отцовский мотоцикл и мчался на знакомую улицу. Всё свободное время влюблённые проводили вместе. Но короткий курсантский отпуск закончился, Володя уехал в училище. Расставшись, они переписывались, почти, ежедневно. Встретились только зимой следующего года, во время десятидневного отпуска. Гуляли по искрящемуся под лунным светом, хрустящему снегу, радовались ярким, будто свежее вымытым, звёздам, в бездонном, чернильном небе и без устали целовались.

Окончив медицинское училище, Лариса поехала по распределению в далёкую таёжную деревню. Куда, во время своего очередного летнего отпуска, часто приезжал Володя. Маленькая деревня, приютившаяся на опушке таёжной гривы, едва насчитывала два десятка домов и являлась одной из бригад местного колхоза. Лариса и Вера, фельдшер и заведующая клубом, были молодыми, дипломированными специалистами, известными в посёлке людьми и завидными невестами для местных парней. Девушек поселили в ветхом, давно пустовавшем доме, на окраине посёлка, у самой речки. Дом состоял из двух комнат и маленькой кухни. Несмотря на усилия подруг, всячески облагораживающих своё жилище, в помещении было сыро и неуютно, как бывает в сельских домах, давно брошенных своими хозяевами. Дворовые постройки, оставшиеся от предыдущих жильцов, потихоньку были разобраны предприимчивыми соседями, частично, развалились сами за ненадобностью. Некогда существовавшая ограда, местами рухнула, местами оставила после себя жалкие остатки жердей и столбов. В этом доме никто не жил подолгу.

Когда приезжал Володя, подружки ночевали в одной комнате, а гость в соседней. Такой порядок был изначально определён Ларисой, и тщетные попытки Симонова изменить его, натыкались на непреступную оборону, граничащую с глубокой обидой. Положение не изменилось даже тогда, когда Вера, отработав положенные два года, уехала домой.

На субботу и воскресенье Лариса приезжала домой. И они вместе с Володей ходили на танцы и в кино, ездили на речку купаться, или, просто, бродили по окрестностям, восхищаясь величием суровой забайкальской природы. Иногда, Симонов заранее приезжал к ней, и они возвращались к себе в посёлок вместе.

Однажды, в очередную пятницу, Володя решил съездить к Ларисе. За какими-то делами и заботами, собрался и выехал поздно. Дело в том, что на железнодорожной станции, с которой, преодолев пятнадцать километров таёжной дороги, можно было попасть к возлюбленной, останавливались только два поезда. Один пригородный, с ласковым названием «Ученик», проходящий в шесть вечера. И почтово-багажный, больше известный в народе, как «девятьсот весёлый», за утомительно-долгое стояние на каждом полустанке, который прибывал на таёжную станцию поздно вечером. Остальные поезда, с радостным шумом, стремительно проносились мимо дощатого домика местного вокзала. На «Ученик» Симонов не успел. Два часа понаблюдав, медленно проплывающие за окнами «девятьсот весёлого» телеграфные столбы, наконец, спрыгнул на тёмный перрон нужной станции.

Солнце давно исчезло за горизонтом, точнее, оно спряталось за высокие сопки, со всех сторон окружившие посёлок. Надо было идти на паром, или как его тут называли на американский манер, «Плашкоут». Придя на реку, Володя увидел, что паром стоит под противоположным берегом. И, судя по всему, желающих переправиться на этот берег, в обозримом бушующем, не предвиделось. Он отправился к паромщику, – «деде Боге», шустрому, худенькому старичку, дом которого стоял на высоком берегу невдалеке от переправы. Выяснилось, что переправочное средство вернётся на наш берег только утром. Старик посоветовал Симонову переплыть на одной из лодок, стоящих на берегу. И попросил: – «что если солдат успешно переберётся на противоположный берег, то пусть, переложит руль и отправит паром назад».

На берегу, Володя действительно нашёл три лодки-плоскодонки. Две были наполнены водой по самые борта, третья, оказалась наполовину вытащена на берег, и только погружённая в воду корма находилась в реке. Раздевшись, Симонов попытался перевернуть лодку, но она прочно увязла в песчаном дне. Найдя в прибрежных кустах какую-то банку, он попытался вычерпать воду. Упорная работа в течении двадцати минут, успеха не принесла – уровень воды не уменьшался. Наконец, пошарив рукой по скрытому водой днищу, Володя нашёл довольно большую дыру, сводящую на нет, все попытки откачать воду. Судя по всему, две другие плоскодонки также были не пригодны для переправы.

На улице, между тем, стало совсем темно, на небо высыпали миллиарды больших и маленьких звёзд. В деревне где-то играла музыка, светились пятнышки огоньков, вдоль воды, разнося запах берёзовых дров, стлался дым от темнеющих невдалеке бань.

Надо было что-то решать. Назад пути не было, – ближайший пригородный поезд будет только утром, знакомые в деревне отсутствуют. Коротать ночь на чужом берегу, возле утлого костерка, тоже, не хотелось. Придётся плыть! Володя не сомневался, что переплывёт, он видел речку днём и мог предположить, где течение тише, а где стремительнее. Где может быть глубина, а где можно наткнуться на скрытые водой кусты. Да и проплыть тут надо было всего то, метров пятьдесят – сто, с учётом сноса течением. Но как быть с сапогами и одеждой! Не хватало ещё утопить в реке «хромачи» и форму, а утром, явиться перед Лориными светлыми очами, босиком и без штанов. Вот это будет фокус!

Он долго бродил по ночному берегу в поисках какого-нибудь подручного средства. Потеряв всякую надежду, поднялся на берег, долго прислушивался, с замиранием сердца, со скрипом, оторвал от забора самую толстую горбылину. Стараясь не шуметь прибрежной галькой, притащил приобретённое сокровище к воде. Скатал свою гимнастёрку, брюки и пилотку, засунул всё, по отдельности, в сапоги. Которые, в свою очередь, ремнём и найденным проводом, накрепко привязал к доске. Вывел сооружение на течение, и поплыл, толкая его перед собой. Мощным потоком его снесло довольно далеко. С трудом, выбравшись на скользкий берег, он почувствовал, что прилично замёрз – «август в Забайкалье явно не купальный сезон!» Наскоро одевшись, натыкаясь на кусты, поспешил к парому.

Плашкоут с шумом разрезал носами двух понтонов тёмную гладь реки. Он не был привязан к берегу, и удерживался лишь силой течения. Взойдя на его пахнувшую сеном и дёгтем палубу, Симонов переложил руль и надел на его массивную ручку проволочное кольцо. Чуть, чуть подумав, паром послушно двинулся к противоположному берегу. Володя едва успел перепрыгнуть через всё расширяющуюся щель между бортом и причалом. Шипя водой, паром исчез в темноте. Через некоторое время, Симонов услышал, как он глухо стукнул, врезавшись в причал на противоположном берегу.

Чтобы согреться, Володя пробежал примерно километр по хорошо накатанной деревенской дороге. Стало теплее, и он перешёл на шаг, привычно оглядывая окрестности. Справа, в бледном свете выглянувшей луны, до, едва видимых в лёгком тумане, сопок, простирался заболоченный, травянистый луг. Слева, по взгорку песчаной сопки, как часовые, высились вековые сосны. Возносясь мощными ветвями, казалось, к самым звёздам. Пахло нагретой за день смолой, с мокрого луга, ветер, изредка, приносил благоухание поздних осенних трав и цветов.

Дорога углубилась под тёмные кроны деревьев, сразу стало темно и тревожно. Накатанная песчаная колея хорошо просматривалась на фоне усыпанной хвоёй и шишками земли. С какого-то мгновения, Симонов, каким-то шестым чувством, вдруг, ощутил, что он в лесу не один. Несколько раз, оглянувшись, увидел на фоне дороги какие-то тени. Вгляделся и обомлел – «Волки!». Увидев, что он остановился, тёмные пятна исчезли. Володя почувствовал, как противный холодок побежал по спине, волосы на затылке ощутимо зашевелились, ноги стали ватными и непослушными.