Воздушные разведчики – глаза фронта. Хроника одного полка. 1941–1945

«Вероятно, не очень», – не вдаваясь в подробности, пояснил отец.

В свой первый выход на пинский рынок, как рассказывал мне отец, он опозорился. Решив купить мешок картошки, он оплатил покупку, а затем закинул мешок себе на плечо, чтобы отнести домой, благо квартиру они снимали недалеко от рынка.

Крестьянин пришел в ужас от такого поступка советского командира и стал лепетать что-то типа: «Пан офицер, пан офицер! Вы скажите адрес, и мы сами доставим».

Когда мои родители вернулись на квартиру, то хозяйка показала привезенную картошку, которую уже аккуратно рассыпали во дворе на просушку.

«Катюша»

В 1938 году композитора Матвея Блантера пригласили в редакцию только недавно организованного журнала и, познакомив с молодым поэтом Михаилом Исаковским, предложили написать песню для будущего первого номера. У Исаковского уже были заранее приготовленные стихи «Тетушка Христина», которые Блантеру не очень понравились, но за работу он принялся. Начальство песню горячо одобрило, она была опубликована, а авторам даже выплачен повышенный гонорар, но сами создатели песни «Тетушка Христина» были не в восторге от своего творения. Оба понимали, что по гамбургскому счету песенка слабая.

В ту пору Блантер руководил джаз-оркестром, и к новому сезону ему была нужна свежая песенка. Исаковский зачитал строки нового, не законченного пока стихотворения.

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.

Тема понравилась, но решили, что в песне речь пойдет о пограничнике, которого и будет ждать эта Катюша. Тема границы была навеяна недавними событиями на Дальнем Востоке и казалась авторам весьма актуальной. Поскольку дело было летом, оба разъехались на курорты: Исаковский – в Ялту, Блантер – в Мисхор. О будущей песне было сообщено дирижеру джаз-оркестра Виктору Крушевицкому, который стал теребить Блантера, требуя поскорее песню, а уже тот, в свою очередь, стал донимать Исаковского. В один из приездов Блантера в Ялту он забрал у поэта большой лист, весь исписанный вариантами стихов, и из них соавторы наконец выбрали окончательный вариант.

Премьера песни состоялась в Колонном зале Дома союзов. Первой ее исполнительницей была молодая певица Валентина Батищева. Дебют «Катюши» был успешным, певицу трижды вызывали на бис.

Трудно сказать, каким образом переплелась судьба песни и самого грозного оружия Второй мировой войны – гвардейских реактивных минометов. Если следовать обычной логике, то их должны были прозвать «Маша», «Мария», так как сокращенное наименование реактивных установок М-8, М-11. Так поступали и с танками, и с самолетами. А тут вдруг – «Катюша». Впрочем, есть версия, что название связано с заводской маркой (буквой «К») на первых боевых машинах, изготовленных Воронежским заводом им. Коминтерна.

Мне доводилось беседовать со свидетелем первого залпа «катюш» на крымской земле. Осенью 1941 года под селом Воронцовка в тылу наших войск появились какие-то странные машины, а потом началось такое!!! Наши бойцы с перепугу бросились бежать в одну сторону, немцы, кто остался в живых, – в другую. С 1942 года название «катюша» прочно закрепилось за новым видом оружия.

За рубежом песня имела ошеломляющий успех. В Италии «Катюша» была гимном партизан. В Болгарии это слово использовали как пароль. Партизаны Франции – маки – пели ее, несколько подогнав текст под свои реалии. А вот что вспоминал Н.Г. Кузнецов – в ту пору военно-морской атташе в республиканской Испании: «Существовали пластинки, в которых воспевалась прекрасная русская Катюша. Подобно тому, как всем русским известно имя пламенной Кармен, так и испанцам запомнилась Катюша. В Испании даже существовала постановка под названием «Катюша мухер руса», т. е. «Катюша – русская женщина». Когда появились наши первые бомбардировщики, их сразу окрестили «катюшами», и, видимо, совсем не в честь той Катюши, которая «выходила на берег», а скорее той, которая значительно раньше была известна в Испании. Песня всем нравилась, ее одинаково любили советские и испанские друзья».

Да что там Европа! Песня стала чрезвычайно популярна в Японии. Интерес к ней, благодаря задорной ритмичной музыке, возникал и в шестидесятых годах, когда в ресторанах ее исполнение переплеталось с не менее лихим «Казачком».

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Ой ты, песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.

Накануне

Последний мирный год оказался для полка, как, впрочем, и для всей советской военной авиации, чрезвычайно трудным. С одной стороны, это было связано с передислокацией на новый аэродром, что кардинально меняло годами отлаженный ритм жизни. Впрочем, в связи с огромными территориальными приращениями в таком положении оказались многие части Одесского, Киевского, Белорусского, Прибалтийского округов. Создавались новые авиационные полки, из глубины страны прибывали новые. Кроме того, в соответствии со спецификой военно-воздушных сил только по штатному расписанию 60 % личного состава бомбардировочного полка – командный состав, или, как стали говорить впоследствии, – офицеры. Все это требовало от страны огромных материальных затрат, которые реальная экономика СССР не была в состоянии удовлетворить.

Выход нашли в пресловутой экономии. Чтобы не морочить себе голову с жильем для младшего командного состава, 7 декабря 1940 года было принято решение о переводе всех командиров, прослуживших менее четырех лет в РККА, на казарменное положение. Выпускников авиационных училищ – пилотов, летчиков-наблюдателей, авиатехников стали выпускать сержантами и, соответственно, направлять на казарменное положение.

При этом возникла правовая коллизия. Поскольку молодые авиаторы были и де-юре и де-факто рядовыми, а срок службы в ВВС был три года, то, отучившись три года в авиашколе, срок учебы в которой засчитывался за службу в РККА, они имели право подать рапорт и уйти из армии. Поскольку казарменное положение новоявленных «сталинских соколов» быстро выветрило у них ореол авиационной романтики, то посыпались рапорта с просьбой об увольнении. Чтобы предотвратить нежелательный исход из ВВС, срок службы был увеличен еще на год. В связи с утратой престижности профессии и нежеланием молодежи в 1940 году поступать в авиационные училища власти были вынуждены отказаться от принципа добровольности, и в военные училища стали направлять по комсомольскому набору, уже не спрашивая согласия абитуриента.

Экономить стали и на бензине, что привело к резкому сокращению числа полетных часов. В зимнее же время не летали вообще. Поскольку в стране началась драконовская борьба с аварийностью, которая больше напоминала средневековую инквизицию, авиационные командиры всех рангов от греха подальше прекратили полеты в сложных погодных условиях, запретили элементы высшего пилотажа и все то, что могло привести к авариям, поломкам, катастрофам.

Несмотря на то что военная авиация СССР получила опыт боевого применения в Китае, в Испании, на Халхин-Голе, в Финляндии, он совершенно не обобщался. Не происходило это ни на уровне официальных учений, ни в курилках, хотя многие летчики и штурманы полка были непосредственными участниками этих событий. Причина столь, казалось бы, странного поведения была в том, что, анализируя боевое применение авиации, придется сравнивать и достоинства и недостатки как своих самолетов, так и противника. Анализируя тактику, придется углубляться во взаимодействие войск, в организацию связи. По опыту 1937 года все прекрасно знали, что делать этого нельзя. Похвалишь «Мессершмитт» за хорошую маневренность, мощное пушечное вооружение – обвинят в восхвалении оружия врага. Отметишь что-либо, в чем уступают наши самолеты, – ведешь пораженческие разговоры.

В этот период в полк приходят молодые сержанты Иван Глыга, Владимир Завадский. Первый со временем станет живой легендой полка, оставаясь единственным летчиком, который начнет войну в Пинске и закончит ее в Вене. Завадский после начала войны покинет полк и станет Героем Советского Союза, но его первым местом службы навсегда останется 39-й лбап.

В октябре 1940 года отец уехал на курсы начальников связи при Военно-воздушной академии имени Жуковского, где он пробыл по июнь 1941 года. Там он впервые увидел телевизор, услышал о локаторах или, как их тогда называли, радарах, эту новинку уже успешно применяли в Англии против немецких бомбардировщиков.

Жили они с мамой где-то в Мытищах. Часто навещали своих московских родственников – семейство Пашиных. Глава семьи Иван Николаевич был потомственный москвич, а вот его жена Сарра Вениаминовна, родная тетя отца, осела в Москве после окончания Бестужевских курсов. Мама часто вспоминала их детей: Сережу и Володю Пашиных.

Володя погиб уже в самом конце войны в Польше, а Сергей прошел всю войну в составе сначала Чехословацкого батальона, а потом уже корпуса. После войны стал почетным гражданином Праги.

Учеба в столице запомнилась отцу встречей с писателем Новиковым-Прибоем. В составе других слушателей академии отец попал на обсуждение недавно вышедшей его книги «Цусима». Еще были живы непосредственные участники сражения, и они подвергли автора жесточайшей критике за какие-то несоответствия действительным событиям. В конце концов Новиков-Прибой не выдержал и сказал примерно следующее: «Я – писатель, и не требуйте от меня буквальной правды. Захочу, и победят в Цусиме не японцы, а русские!» После этой встречи отец очень критически и, надо сказать, иронично стал относиться к историческим событиям, описанным в художественной литературе.

За время учебы отец подружился с одним из своих учителей. Будучи человеком технически грамотным, привыкшим паять, строгать, резать, он пропадал все свободное время в лаборатории, где помогал своему наставнику.

Судьба вновь свела их уже в 1943 году, когда его учитель был назначен начальником связи 17-й воздушной армии. Уже зная о том, что начальник связи 39-го полка – его ученик капитан Поляков, он приехал к нему, чтобы включить в группу инспекторов для ознакомления с состоянием дел в воздушной армии, и с негодованием узнал, что начальник связи полка в качестве рядового штурмана находится в боевом вылете. Тогда он устроил разнос командиру полка, аргументируя это тем, что подготовленного штурмана взамен погибшего он найдет, а вот начальника связи – нет! Отныне начальник связи полка Поляков мог вылетать только в том случае, если летел весь полк. Как я понимаю, это спасало моему отцу жизнь, так как к концу 1943 года в полку уже не было ни одного довоенного штурмана из прежнего состава полка.

После учебы в академии родители приехали в родной Симферополь в отпуск. Мама рассказывала, что когда они вошли в лучший в ту пору в городе ресторан «Астория», то там оказался ее родной брат и его друзья-планеристы: Адам Добахов, Володя Вознесенский, Володя Заярный, Сережа Хачинян, которые им искренне обрадовались, и они провели вместе незабываемый вечер.

20 июня 1941 года они вернулись к прежнему месту службы в Пинск. В одном купе с ними ехал с женой молодой командир – моряк из Пинской военной флотилии. Несколько суток дороги сблизили их, и они договорились в ближайший воскресный вечер встретиться.

Глава 2

Западный фронт

«Священная война»

Вопреки официальной версии о внезапном начале войны, в СССР готовились к ней. Готовились не только в военно-экономическом плане, но и в идеологическом. Если говорить конкретно – то и в песенном. Поскольку война планировалась наступательная, на чужой территории и малой кровью, то соответствующими были и песни. Наиболее характерна из них «Если завтра война».

Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов.

Во всех предвоенных песнях военной тематики обязательно использовалось слово «поход», которое более точно отвечало социальному заказу.

Я уходил тогда в поход в далекие края.
Рукой взмахнула у ворот моя любимая.

Но были песни, которые должны были появиться в час Х, в самый момент начала будущей войны. Одной из них была песня «Священная война», которая и была опубликована 24 июня 1941 года в центральных газетах «Известия» и «Красная звезда», а исполнена Ансамблем песни и пляски Красной армии уже 27 июня 1941 года на Белорусском вокзале.