Дело рук Сталина. Том 1

И заметим мимоходом: как вы увидите, в записках, приведённых во 2-м и 3-м томах, есть несколько «ростков», из которых у автора мог быть соблазн так же, как в фильме, построить целый художественный роман, но этого удалось избежать. И если на минутку представить себе переработку написанного ввиде киносценария, то не хотелось бы подражания в этом смысле кинофильму «Титаник». Считаем, что в наше время население стало значительно больше интересоваться историческими событиями в их документальном изложении, и даже не доверяют художественным произведениям, тем более, что и авторы стали меньше придерживаться фактов, а, наоборот, дают волю своей фантазии, принося достоверность в жертву занимательности. Считаю, что этого не избежали и произведения, особенно последнего времени, представляющие историю России, Великую Отечественную войну и, – что нас здесь наиболее может интересовать, – жизнь и деятельность, и роль, Сталина, да и Ленина – тоже. А на таком уровне, очевидно, вольное толкование совсем не уместно. Уверен, если бы было официальное, на правовой основе, заключение, подобные вольности уже не могли бы быть. Не толкуют же вкривь и вкось личности, например, Кутузова, Суворова, Наполеона в исторических романах! Гитлера – тоже.

После этого отступления предоставлю читателю возможность поразмышлять и сделать свои выводы о значении тех или иных событий в конце XIX – начале XX веков в мире. И думаю, теперь, после трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и ряда других потрясений в начале XXI века, т. е. век спустя после тех катастроф, читатель стал серьёзнее, вдумчивее, и многое поймёт без комментариев, и вправе всерьёз задуматься, не есть ли эти новые потрясения – толчок к новому возбуждению населения планеты… [Добавляю позже, что к таким потрясениям следует, вне всяких сомнений, отнести и всё, связанное с Украиной, случившееся в 2014–15 годах. ] Наша же тема – Россия, её прошлое. К ней и вернёмся.

В том же дневнике царя сообщается: венценосные супруги в те дни и присутствовали на банкете сословных представителей в Александровском зале, и были на генерал-губернаторском балу, и – на балу в Дворянском собрании, и на концерте, и т. д. и т. п.

И если подобными мероприятиями, придававшими историческую значимость событию, коронации сопровождались всегда, и они считались естественными, то на этот раз молва доносила до нищенствовавшего народа вести об этих торжествах на фоне случившейся трагедии, и в результате порождала ненависть, на руку оппозиционерам, и последовавшей затем революции… И как мы теперь видим, такие праздничные и высокоторжественные события, как коронация, смогли обернуться для народа большими жертвами и, как мы склонны полагать, наложили неизгладимый отпечаток на все последующие годы царствования Николая II. Уверен, что многие, узнав два десятилетия спустя о расстреле царя, также подумали, что это ему – возмездие за тогда «проявленную бесчувственность к людям».

А во всех его последующих нерешительных действиях, которые при другом отношении можно было расценить как осторожность, осмотрительность, даже мудрость, теперь усматривались хитрость, коварство, «ведение своей извилистой политической линии» (по выражению председателя Государственной Думы того времени).

[Для полной объективности, однако, отвлёкшись, считаю необходимым отметить, что в то же время период царствования царя Николая Второго рассматривается историками отмеченным такими важными событиями, как торжественное празднование 200-летия Санкт-Петербурга (См. фото 4.). А уровень досижений в стране оценивается наиболее высоким, и состояние хозяйства в 1913 году далее отмечалось как рекордное. Но рассказ о «Ходынке» продолжается.]

Теперь для большинства всё происходившее воспринималось как «деяния кровавого царя». И мы видим, что это мнение о царе и царской власти широко использовали коммунисты, обливая грязью царя и царский режим, приписывая им все здесь перечисленные и многие прочие беды. В своей политической борьбе они склонили народ на свою сторону, после чего, в проведении уже своей не менее «извилистой линии» и в делах «кровавых», не только не отстали, но неописуемо превзошли всех и вся в истории человечества, после чего России, уже расставшейся с этим прошлым, стало не просто теперь во взаимоотношениях с другими народами. Вот мы здесь и утверждаем, что того, что сделано для оценки недавнего прошлого в истории России, явно недостаточно.

И сомневаюсь, что смог бы настолько преуспеть Гитлер в создании III Рейха и в кровопролитиях, не будь «призрака коммунизма», грозившего победой мирового пролетариата во всём мире, о неминуемости которой коммунистическая пропаганда говорила в открытую везде и всюду, – с уверенностью, что капитализму уже деться некуда, а мировой пролетариат проникнется этой идеей и действительно завоюет весь мир, – что безусловно не могло не беспокоить капиталистический Запад, ту его часть, которой было что защищать. Даже автор этих строк может вспомнить тайное опасение, – которое, разумеется, нельзя было не только высказать, но и иметь, – что на Западе могут принять военные меры и что, подобно гражданской войне в России, возникнет война гораздо большего масштаба; не уступят же без боя! Вот в какой-то мере и можно рассуждать, что так или иначе нападение Гитлера выглядело возмездием большевикам за их угрозу западному миру.

Иными словами, раздутое мнение о «кровавости» царя, – при том, что реальное количество жертв, да ещё не только не умышленных, а фактически случайных, исчислялось всего сотнями, – позволило потом коммунистам, и, уж совсем бессмысленно, – Сталину, уничтожить миллионы своих соотечественников, что в свою очередь позволило Гитлеру набрать силу, под прикрытием боязни Запада угроз от коммунистов, и уничтожить десятки миллионов, во всём мире, жизней, – цвета человечества.

В результате приходим к выводу, хотя и большинству известному, что если XIX век был веком небывалого расцвета общества, культуры в России, то первая половина XX века была порой уничтожения именно цвета общества, которая закончилась наиболее кровавой бойней, – II Мировой войной, в которой наибольшая важность и основная, тоже небывалая, тяжесть, основные потери и разрушения, пришлись также на Россию, как ни пытаются некоторые политики приуменьшить и эту роль и эти потери! [Разумеется, следует ещё учитывать продолжавшиеся после войны кровавые репрессии, так что войной не закончилось, и об этой послевоенной поре – речь здесь. – Авт.]

Разумеется, и Запад видел и видит первопричину этих бед в ставшем тогда реальной силой и угрозой всему миру коммунистическом движении. Именно напуганные этой идеей, – победы пролетариата во всём мире, – западные политики и народы поначалу увидели в Гитлере фигуру, способную противостоять коммунистической России, «прозевав» при этом его угрозу им самим.

Очевидно, страны Запада рассчитывали, что гитлеровская Германия уничтожит коммунистическую Россию, а Россия в свою очередь ощутимо ослабит Германию, и то, что Россия набрала силу и перешла в наступление, вынудило их самих открыть второй фронт и фактически придержать Россию в этом наступлении.

А что касается взглядов на фашизм и коммунизм, мы сейчас видим по Украине, что всё, происшедшее во Вторую Мировую войну ими преподносится как борьба, в частности, Бандеры, с коммунистической Россией, а наступление России в итоге преподносится как «аннексия Украины и Германии агрессивной Россией».]

Отмечу вскользь, что и далее, во II-й половине XX века, недоверчивое отношение Запада к России, как и её собственные беды, как известно, увы, не закончилось… А это тем более обязывает нас заглянуть в прошлое, осветить его более вдумчиво и объективно, что мы и пытаемся здесь сделать.

И ещё отмечу, что обо всём этом было особенно интересно и уместно вспомнить именно на пороге XXI века, когда нашли, наконец, своё подобающее место в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга, – усыпальнице Дома Романовых (царей), – останки последнего русского царя и его семьи, расстрелянных в 1918 году, – через один год после начала социалистической революции в России, – и спустя почти четверть века после описанного здесь злополучного его восшествия.

И позвольте закончить пролог нижеследующим обращением к вам.

Хотя приведенные здесь повести представляют собой по форме воспоминания, воспринимайте их как иллюстрацию к основной теме книги – о массовых репрессиях. Ведь героя нижеследующих повестей вы не знаете, и для вас это – судьба, в чём-то типичная, а в чём-то уникальная, рядового ленинградца, петербуржца. И не трудно понять, что самых героических участников, увы, уже давно нет в живых. Ведь воспоминания пишут о прошедшем времени, а они погибли тогда, именно в ходе тех событий. А тем, кто были впрямую пострадавшими, но всё-таки прожили дольше, вероятно, как и отцу автора повестей, писать воспоминания «мешали слёзы». Так что подробные автобиографические письма отца героя повестей, с которыми вы сможете познакомиться, – большая для нас, редкостная, уникальная, удача, ибо так мог писать профессионал-юрист, каковым он и был. Но, это ещё впереди. [И следует особенно подчеркнуть уникальнось этих писем отца героя, – что в них каждое слово, каждый приведённый факт, были абсолютно документальны, достоверны, отобраны, поскольку они были обращены к главе государства как аргументы для выполнения его просьбы. Иными словами, никакое простое воспоминание не может с ними сравниться по значению, а письма эти, их опубликование, – совершенно уникальны!]

* * *

Итак, сначала по описанию нашей довоенной жизни вам станет ясно, что нам было дорого и за что до войны боролись, а в войну отдавали свои жизни, люди нашей страны.

И как я уже сказал, в отдельной, связанной с описываемым здесь, книге можно прочесть об особенной военной судьбе города, его блокаде, города, называвшегося тогда Ленинградом, а задолго до того бывшего, и потом опять ставшего, – Санкт-Петербургом.

Здесь же, как обещано, вы узнаете и о послевоенной поре, отнюдь не такой радостной и безоблачной, какую, без всякого сомнения, заслужили ленинградцы, которым посчастливилось выжить после блокады.

Надеюсь, что теперь, после этого вступления, вам понятно, что к чему. Дальше вы прочтёте, как всё это было и как его следует рассматривать, – убедительные доказательства сути моих комментариев, приведенных по ходу описания трагедии в Ходынке, обосновывающих её значение в качестве «запальника» в истории России XX века.

Конец исторического очерка

Глава III. Предисловие к повестям

Посвящаю эти повести памяти моих отца и дяди, честно, верой и правдой, служивших Родине, в блокаду участвовавших в защите города-героя Ленинграда, и невинно, безмерно несправедливо, пострадавших от репрессий, а затем реабилитированных, чем их, как и всех остальных, невиновность уже неопровержимо доказана, причём те, кто в этом виноват, в должной мере так и не осуждены, и не наказаны.

    Автор повестей.

Это был мой долг перед родителями, родственниками, всеми жертвами репрессий. Задумал я это давно, но подходящий момент всё не приходил. Было ещё слишком рано, и не всё и с полной откровенностью можно было рассказать. Но наступило время, позже которого рассказывать могло стать бессмысленным. И ко всему я расценивал, что лучше, чем я, никто это не сделает. А самым важным было то, что судьба объединила такие события, что было достаточно о них рассказать, ничего не прибавляя и не убавляя. Так и родились эти повести.

Эти повести – документальные. В них приведены голые факты и даны перечисления, и к ним – некоторые комментарии. Из них, очевидно, можно было бы сделать художественные произведения или фильмы. Но такой задачи нет. Цель иная, более злободневная, с годами назревшая и ставшая безотлагательной: показать факты и убедить в правде их существа.

Факты моей биографии, на мой взгляд, очень характерны для того, чтобы по судьбе одной семьи читатель представил себе, что переживали репрессированные при сталинизме.

Но писать о себе самом первоначально я не хотел, т. к. о себе откровенно положительное писать трудно. А о другом, да ещё если его назвать другим именем, можно писать всю правду, списывая с себя всю свою судьбу и все факты из своей жизни. Это я поначалу и сделал, а потом так и оставил, лишь поставив на титульном листе своё имя. Этим и можно объяснить некоторую «нескромность» моего рассказа.

И в этом предисловии к повестям я соответственно объяснял такую подмену. Но потом, когда книга была полностью завершена, и её, позже появившаяся, вторая часть оказалась как бы записками другого автора, я решил «вернуть» повестям имя их подлинного автора, – моё. Я рассудил, что своими комментариями всё поставлю на свои места, и читатель всё поймёт и всё простит. А по сути дела намного важнее подлинность во всём. Ведь я ничего не приуменьшаю и не преувеличиваю. Что было, то было. И чем тут особенно хвастать?! Кое-что потом, уже после сталинизма. Ну, так до этого ещё надо было дожить! И если дочитаете, то поймёте, что написал о дальнейшем не ради хвастовства, а чтобы читатель сопережил со мной и последующие, счастливые и необычные, моменты моей жизни, пережить которые, да ещё после всего предшествовавшего, мало кому удалось, и тем интереснее будет прочесть.

И добавлю. Я надеюсь, что некоторые читатели даже найдут в этих особенностях «земные» качества, и к тому же перестанут видеть во мне представителя «коммуняк». Этому же, судя по отзывам, уже способствовала написанная мною ранее книга о блокаде.

Если человек не известен, для читателя его имя ничего не говорит. Главное – содержание. Именно это – в данном случае: воспоминания неизвестной личности с интересной судьбой. Повезло мне и с местами, где я жил и бывал. И так как моя судьба весьма характерна для XX века в России, я и включил её составной частью в книгу, призванную помочь людям окончательно определить, кто виноват в массовых репрессиях при сталинизме, и решил представить себя и свою семью характерным конкретным примером из множества преступлений – массовых репрессий.

У каждого в памяти история собственной жизни, свои «детство, отрочество и юность». И тем не менее я уверен, что многим будет интересно прочесть мой вариант. В нём вы найдёте много необычного и как бы проживёте ещё одну содержательную жизнь. И прочтёте ещё один взгляд на прошлое и в будущее, который, надеюсь, будет и интересен и полезен. Более того, я считаю, что настолько злободневная, необходимая, книга – большая редкость, а может быть, и вообще – единственная, как уникальна и злободневна тема книги в таком освещении.

Ведь дело в том, что в описываемое мною время было множество писателей. И, сознавая необычность и «величие» этого времени, очень многие советские писатели оставили великое множество сочинений. Однако, по прошествии времени, по этим книгам нет возможности хорошо себе представить истинное положение дел, поскольку книги эти были идеологизированы и не отражали истинное положение дел. Иными словами, это был «социалистический реализм», творения которого были мало похожи на истинную правду. Печатались только такие книги, которые были угодны партии и восхваляли советский строй. Многих и многое заставляли «подстраиваться», а многое и попросту запрещали. Широко известный тому пример – роман Пастернака «Доктор Живаго».

Могу сказать, что советская литература весьма обширна. В «Союз советских писателей» входили сотни талантливых поэтов и прозаиков. Думаю, что эти произведения стоило бы читать и сейчас, но с соответствующими предисловиями и комментариями, т. е. если бы осуществилась официальная разборка и оценка того, что произошло в России в XX веке. Шаг в этом направлении – эти мои повести и книга в целом, в которую они, эти повести, теперь включены составной частью.

Эти повести отличаются тем, что они написаны о том же, советском, времени, но тогда, когда правду писать стало можно и нужно. И разумеется, они тем и ценнее, – что написаны участником событий, – кто тогда жил и пережил всё это, и ещё оказался в числе тех немногих, кто обрёл и сохранил способность об этом написать, несколько десятилетий спустя, уже в XXI веке, тем самым уже оказавшись современником россиян постсоветского времени, сумевшим переосмыслить всё происшедшее с Россией в XX веке и донести постигнутую им правду до современного читателя, живущего уже в стране, ставшей на путь демократии.

[Сознаю, что некоторые истины я здесь повторяю. Но всё это писалось долгое время, многое вставлялось потом, но изымать повторы, к тому же не дословные, не поднималась рука, в надежде, что кому-то это не повредит. Вот и надеюсь, что читатель поймёт, что я затратил на эту книгу, для её создания, намного больше времени, чем он, чтобы её прочесть, и сделал я это именно для него.]

А теперь – прочтите, что за время было в России до войны, – каким я его помню, что в нём было такого особенного, что было подлинное, хорошее, достойное, что любили и зашищали, за что потом не жалели сил, отдавали жизни. Как поётся в блатной песне «С Одесского Кичмана», запрещённой в сталинское время: «За что же-жь мы боролись, за что же-жь мы страдали, за что-ж мы проливали нашу кро-о-овь?..» (Старинную заезженную пластинку с записью этой песни в исполнении Л. Утёсова мой отец хранил втайне, и при особенных случаях давал её послушать особенно надёжным друзьям, приходившим к нам в гости). Вот и постарался я ответить на этот вопрос. Считаю, что судьба дала мне для этого всё необходимое и достаточное, в чём, надеюсь, вы убедитесь.

Но предупреждаю сразу, что пишу только о близких. Писать шире не было необходимости, поскольку именно такой формой удалось достичь максимальной концентрации обличительной информации и её максимального воздействия.

Вспоминается наше счастливое довоенное детство и наше счастье, в XX веке, в России, завоёванное нашими предками. Что-то с годами утратили, не донесли до потомков, и только помнили, пока сами жили; что-то потом осталось, а что-то с лёгкостью отбросили, убедившись в его несостоятельности; в чём-то уверились, а что-то сочли заблуждением, и что-то так и не поняли бы, не пережив, не прочувствовав, не осмыслив с годами. Ну, а вы, если не пережили сами, надеюсь, по моему рассказу всё вообразите и поймёте. Без такого понимания трудно правильно представлять себе важное прошлое нашей страны, – XX век, наложившее неизгладимый отпечаток на её настоящее, уже в XXI веке.

И ещё отмечу характерное. Задавшись целью написать так, чтобы не было ни слова выдуманного, я не привожу здесь бытовые подробности из жизни моих родителей за время до моего рождения по одной простой причине, что их они мне не рассказывали, хотя теперь думаю, что это могло бы быть интересно, как интересно читать подобное в художественных произведениях. [Не пишу я и ничего, что могло бы быть неприятно кому-нибудь из близких. ] А поэтому я предлагаю читателю самому представить себе подобные детали, опираясь на личный жизненный опыт и прочитанное о том времени у других авторов, или – увиденное в фильмах. Мой же рассказ – чисто документальный, и подобные описания попросту здесь не нужны. А то, что важно по теме, я описываю здесь, как увидите, и так максимально подробно. Даже привожу некоторые бытовые подробности, как бы выходящие за рамки основной темы, уверенный, что многим читателям, не пережившим того же и не бывшим в подобных местах, это будет интересно. Иногда даже позволяю себе образные описания, чтобы читатель понял чувства, переполнявшие нас в то время. Надеюсь, что и это будет оценено по достоинству.

Я не знал, где лучше поместить ключевую мысль, из всего, здесь сказанного. Решил, что уместнее – сразу перед повестями. Вот она.

В мире – самая особенная, самая большая, страна – Россия. В ней – самый особенный город – Петербург. В истории человечества самое особенное время – XX век, с его революциями и войнами в России. Самое особенное в войну – блокада Ленинграда, после войны – сталинские репрессии, а в них – «ленинградское дело».

Во всём этом активно участвовали автор и герой повестей и его родственники. Поэтому рассказ – не понаслышке, осведомлённость – не со слов. Можно без всякого преувеличения сказать: судьба уникальна. И если бы я не был свидетелем и участником, обо многом можно было бы сказать, что такого быть не могло! Но это было!

Вот и читайте.

Глава IV. Мы – ленинградцы до войны

1. Родина моих родителей – древний, сказочный Овидиополь

1.1. Мои родители – ровесники XX века

Скажу сразу, я не запомнил бы своё прошлое так детально и не представлял бы его так выпукло, если бы не было блокады, если бы моё прошлое не было одновременно довоенным прошлым моей Родины – России, моего города – Петербурга. А это потому, что в тяжёлое блокадное время мы по сути жили памятью об этом прошлом, – вспоминали, сидя вечерами в холодной комнате, отапливаемой металлической печуркой – времянкой, и при свете коптилки – фитилька, плававшего в масле, всё делали, чтобы его сохранить, вернуть… С другой стороны, я рад, что могу рассказать вам по личным впечатлениям о нашей жизни не только в Петербурге, а несколько больше… Не с Петербурга и начинается рассказ о нас, а потому, что мои родители родились не в нём.