Записки старой легавой

Люська покосилась на рюкзак – в нем явно было что-то еще.

– Это Мандельштам. Послушай.

Солнечный диск исчез в бездонной копилке времени.

Друзья, ведь они были уже друзьями, не заметили, как к ним присоединилась легавая.

Мемуары от первого лица

– Привет, подруги! Я тут оставлял рукопись на редактуру. Вот зашел узнать, как продвигается дело, – Шарик, не спрашиваясь, просочился в калитку, сел в хозяйский шезлонг и закинул ногу на ногу.

От такой наглости спаниель Люська подавилась вишневой косточкой и принялась судорожно глотать вечерний воздух.

Удар мощной лапы промеж лопаток вернул ее к жизни.

– Мерси, – выдохнула Люська сквозь слезы, – этот урод доведет таки меня до кондрашки.

– Право, Люсьен, выбирай выражения, – укорила легавая спасительница. – Гость, все же…

– Вижу, что не Санта Клаус, – Люська с трудом отдышалась. – Щас я ему откорректирую рукопись. Эй ты, Дюма-отец, видел когда-нибудь литер ЗЮ? Нет? Через пять минут можешь посмотреться в зеркало!

Небрежно повязанный бант на шее борзописца сник, словно колокольчик в жару, с лица исчезло выражение снисходительного пофигизма, Шарик привстал и попятился к выходу.

– Если еще не успели, так мы не в претензиях. Можем и в другой раз зайти.

– Отчего же в другой, хорошо и в этот, – спаниель, покачивая бедрами, приближалась к незадачливому прозаику. Ее мягкая походка и улыбка во все лицо могли обмануть кого угодно, только не дворнягу. Ему вдруг ужасно захотелось бежать, куда глаза глядят, сломя голову, как в детстве от приближающейся грозы. Но ноги его не слушались – они стали ватными. Лапы приклеились к влажному чернозему, словно муха к свежему повидлу. Бедолага пытался было отвести глаза от пронзительного взора волоокой охотницы, но тщетно!

Если бы не решительное вмешательство сердобольной легавой, участь начинающего литератора могла оставить незаживающую рану в чувствительных душах пьющих дачников.

– Полноте, Люси, не уподобляйся оголтелым критикам. Вспомни: «Души прекрасные порывы…»

– Во-во. Именно это я и вспомнила, – передние лапы спаниельки методично сжимались и разжимались, будто она одновременно качали обе кистевыми экспандерами. – Страсть как люблю дебютантов.

В этот критический момент раздался оглушительный хлопок заведенного, наконец, старенького «Запорожца», и подруги обернулись в сторону истеричного фальцета. Привычка охотниц реагировать на выстрел сохранила молодой талант для благодарных потомков. Шарик очнулся и опрометью выбежал на улицу.

– Ну, что же вы, Шарик, так рано покидаете нас. Мы даже не успели обсудить вашу рукопись, – легавая была сама предупредительность. – Не робейте, проходите. Люсьен более на вас не дуется. Правда, Люсьен?

Спаниель благосклонно качнула головой и выразительно посмотрела на дворнягу. Ее жест можно было трактовать по-всякому: от «добро пожаловать» до «у меня хорошая память».

– Экзекуция откладывается, – понял Шарик и немного успокоился. – Разве что ненадолго…

Литературный кружок расположился на открытой веранде, стилизованной под архитектуру чеховских чтений. Хозяйка водрузила на стол самовар-медалист, корзинку с баранками и вазочку со злосчастным вишневым вареньем.

– Ну-с, приступим, – легавая водрузила на нос очки в черепаховой оправе. – Мы внимательно ознакомились с вашей рукописью, и вот что хотелось бы отметить:

Во-первых, название сего творения вполне конкретное: «Мемуары от первого лица», а правдивые факты вашей насыщенной биографии ограничиваются фразой «родителей я не помню». Далее идет сплошной литературный вымысел.

Шарик:

– Приведите примеры, плиз.

Легавая:

– Извольте. Взять хотя бы «… первую золотую медаль я получил на выставке в Санкт-Петербурге, штат Колорадо…».

Шарик:

– И что же вас здесь смущает?

Легавая:

– Административная принадлежность упомянутого города.

Шарик:

– И?

Легавая:

– Наша многострадальная Родина до такого счастья еще не дожила.

Шарик:

– Мелочи. Дело не за горами.

Легавая:

– Или вот еще «…моя первая жена – гончая, урожденная чихуаухуа…»

Шарик:

– Ну и чем вам моя хуняшечка не угодила?

Легавая:

– Мы ничего против миниатюрных собак не имеем, но эта порода – декоративная и зверей НЕ гоняет.

Шарик:

– Позволю с вами не согласиться: моя, хоть, и крошечная была, а гоняла меня, аки зверь лютый. Земля ей пухом – упарилась.

Легавая:

– Ну, хорошо. В третьей главе вы упоминаете: «…от деревенского охотника разило декадентским коньяком и дорогими кубинскими сигарами…»

Шарик:

– Я патриот и не переношу иностранщину.