Три Ярославны

– Чему быть, того не миновать.

И велит дружине немедля снаряжаться. И все снова дивятся, потому что никогда так не говорил Харальд.

Вот, оставив малую охрану на корабле, они в назначенное время приходят всей сотней к Гипподрому. И встречают там Катакалона, который улыбается Харальду, будто ничего не случилось.

– Забудем спор, – говорит Катакалон. – Ты воин, должен понимать, что верховный главнокомандующий, коим является наш василевс, не может отправить в поход войска, не повидав его.

Харальд спрашивает:

– Что нам нужно делать?

– Что и другим, – говорит Катакалон. – Пройти по Гипподрому, но так, чтобы все видели, что оружие ваше исправно и боевой дух крепок.

Харальд говорит:

– Хорошо.

– Церемониарий даст тебе знак, – говорит Катакалон. – А ты посмотри пока, как делают это другие, чтобы сделать лучше.

И он удалился, а некоторые из Харальдовой дружины стали недовольно говорить между собой.

– Негоже нам ходить перед людьми взад-вперед, как рабам на торге, – сказал Эйлив.

А Ульв сказал:

– Пустое это для воина занятие – смотр.

Харальд говорит:

– Думаю, не будет оно пустое.

Больше он ничего не сказал и стал смотреть, как в раскрытые ворота Гипподрома входят воины для смотра.

Первыми прошли трубачи, возвещающие начало. Потом проходит отряд боевых слонов, и на каждом из них по двенадцать вооруженных воинов. Всадники скачут в тяжелых доспехах, шагает тагма императорской стражи, блестя золочеными шлемами и серебряными кольчугами. За ними идут галльские наемники, легко вооруженные, но быстрые в движениях, и печенежские раскосые лучники. И всякий раз с Гипподрома слышится крик толпы и хлопанье ладонями, чем греки выражают свое одобрение.

Церемониарий поглядел в свиток и говорит:

– Твоя очередь, варяг.

И вот вслед за Харальдом варяги проходят ворота и оказываются на Гипподроме, окруженном стеной в человеческий рост, над которой находятся трибуны с людьми и царский шатер над ними.

И когда они вошли, люди на трибунах стали смеяться и свистеть, видя, как варяги идут вразвалку и без строя и нет на них брони. И конунг, которому Катакалон что-то нашептывал, тоже смеялся в шатре.

И многие варяги уже хотят со зла и досады повернуть обратно, но вдруг ворота за ними со звоном цепей опускаются.

И открываются другие ворота на дальнем конце Гипподрома, и оттуда, рыча и бия хвостами, выбегают сто голодных львов.

Ворота за ними тоже опускаются, и толпа на Гипподроме вопит в восторге от такого нежданного зрелища.

– Попались, – говорит Эйлив. – Обманул все-таки грек.

Львы же с громовым рыком стали подступать к варягам. И некоторые дрогнули, потому что всяких врагов им доводилось видеть, но таких – никогда.

Один Харальд стоял твердо и спокойно, как будто давно знал, что с ними случится.

Ульв говорит:

– Шли на смотр, попали на скотобойню. Что будем делать, Харальд?

Харальд говорит:

– Ты спросил, я ответил, – и вынул меч.

Ульв тоже обнажает меч, поцеловал его и говорит:

– Прости, приятель.

Тогда то же самое делают все остальные варяги. И, по правилу полевого боя, сбиваются в круг, спиной к спине. Львы, ревя, обступают их со всех сторон, но бросаться на выставленные мечи не решаются.

И так идет время. И крики и свист на трибунах все сильнее, потому что не такого постного угощения ждет себе толпа.

Тогда Чудин говорит:

– Неужели волкам сбиваться в стаю, завидев кошек? Их сто, нас сто, один на одного – забава для ребенка!

– Хей! – кричит Харальд.

И варяги тотчас рассыпаются по Гипподрому, приманивая каждый на себя выбранного льва. И мелькают быстрые ноги и мечи. И бой длится недолго, скоро девяносто и девять туш лежат неподвижно в крови.

Но один лев, самый большой и яростный, еще уцелел, свирепо рычит и бьет хвостом.

Харальд говорит:

– Этот по мне.

Варяги отступают, он идет навстречу льву, но тот не двигается с места, и только глаза его горят смертным огнем.

Харальд поглядел на свой меч и говорит:

– Он прав, неравная у нас битва.

И отбросил меч в сторону. И только он это сделал, лев пригибается и прыгает на Харальда. И они, сцепившись, катятся по траве. Но Харальд, падая, успевает ухватить львиное горло. Железные руки были у Харальда, и они давили горло льву, пока лев не захрипел и не умер.

Ахнул и затих Гипподром от такой невидали. Харальд же поднялся и говорит, обратясь к золоченому шатру:

– Ну, Катакалон, что еще у тебя припасено для меня?

И слышит глас, невидимый и гулкий, как эхо: