Тюрьма, зачем сгубила ты меня?

– Да ладно, не знаешь... Не проститутка я...

– Я тебя ни о чем не спрашиваю.

– Ладно, не спрашиваешь. Взгляд у тебя цепкий, как у мента... Ой, а может, ты из милиции? – спохватившись, Олеся смягчила тон.

– Почти.

– И у тебя «почти»?

– Да, но в моем случае оно считается. В следственном изоляторе я служу, начальник оперативной части.

– Следственный изолятор? – задумалась она. – Это тюрьма, что ли?

– Что ли.

– Упс-с!

– Каждому свое.

– Да я ничего. Тюрьма – это даже интересно.

– Ничего там интересного нет.

– Зачем же ты тогда там служишь?

– Я слышал про службу по призванию, но не слышал про службу по интересам...

– У тебя призвание?

– Не уверен. Но мне нравится.

– Квартира твоя?

– Моя. Бонусы по службе.

– А-а... Не плохие бонусы... Однокомнатная?

– Был бы женат и с ребенком, дали бы двухкомнатную. С двумя детьми – трех...

– Так почему не женишься?

– Да так, – неопределенно пожал плечами Андрей. Рука невольно потянулась к пачке сигарет. – Я закурю, ничего?

– У себя дома, еще и спрашиваешь, – удивленно глянула на собеседника Олеся.

Он ожидал, что она закурит вместе с ним. Но нет, даже взглядом не выдала своего пристрастия к табаку. По всей видимости, за отсутствием такового.

– Мне, наверное, уже пора, – сказала девушка, допив кофе.

– В твоем «наверное» звучит сомнение, – заметил Андрей.

– Холодно.

Ей удалось одним словом выразить состояние своей души. Вроде бы пора и честь знать, но на улице непогода. А в доме так тепло...

– В Москву как возвращаться будешь, на электричке или на автобусе? – спросил Сизов, чтобы заполнить паузу. – Или такси возьмешь?

– А ты что, меня уже гонишь? – с легкой иронией спросила девушка.

– Да нет, – замялся Андрей. – Но ты же сама сказала, что пора...

– Пора, – кивнула Олеся, решительно поднимаясь со своего места. – Приятно было познакомиться.

– Мне тоже.

Он мог удержать ее, оставить у себя. Но есть ли в том смысл? Олеся слишком красива для того, чтобы связать свою жизнь со служивым человеком со скромным жильем и невысокой зарплатой. Был у него печальный опыт, знал он, чего хотят от жизни прелестные вертихвостки. Если замуж, то за богатого, чтобы подороже продать свою красоту... Может, Олеся и не такая, но он боялся обжечься...

Андрей подал ей пальто, помог одеться. И застыл как истукан.

– Может, до вокзала проводишь? – с мягким укором спросила гостья.

– А-а, да! – встрепенулся он.

Он мог надеть шапку, но из солидарности с Олесей оставил ее дома.

Они вышли на лестничную площадку, Андрей нажал на кнопку вызова лифта.

– Ой, у меня, кажется, сыро в сапогах... – жалостливо улыбнулась она. – Пока в тепле была, не замечала... Ладно, ерунда...

– Сейчас ерунда. А завтра – воспаление легких. Пошли обратно...

Дома он заставил Олесю снять сапоги и колготки, набрал в эмалированный таз горячей воды, сыпанул туда горчицы. Вдобавок ко всему закутал ее в плед. Сапоги поставил сушиться на батарею.

– Спасибо тебе, – благодарно улыбнулась девушка. И, опечаленно вздохнув, добавила: – Сергей бы меня в койку потянул обогревать. А это мне сейчас не нужно. Твоя забота больше согревает... Я, кажется, что-то про койку сказала? – спохватившись, сконфуженно спросила она. – Я бы еще не согласилась... Сволочь он. Какая сволочь!.. Я из Москвы, на электричке, как дура, а он здесь и не живет... Обманул...

– Может, ты просто адресом ошиблась? Квартира другая или дом. Может, не восемнадцать дом, а восемьдесят...

– Нет, ошибка у него в голове, – горько усмехнулась Олеся. – Когда его мобильник перестал отвечать, я еще могла на что-то надеяться. Приехала сюда, по адресу, который он мне дал. А тут полный облом... А ведь я из-за него с одним человеком рассталась. Квартира у него на Бульварном кольце, «Мерседес», свой бизнес... Ну, не молодой, ну, толстый и плешивый. Зато не женатый... Это я о чем? – снова спохватилась она.

– О своей личной жизни.

– Ну да... Что было, то было... Да, в Москву я не просто так приехала, устроиться хотела, почти повезло... А тут Сергей. Любовь-морковь... Любились, пока Паша не застукал... Паша прогнал, Сергея нет. И куда мне теперь? Не домой же возвращаться?..

– А что, дома плохо?

– Скажем так, не фонтан... Ты только не подумай ничего, как-нибудь выкручусь...

Ее улыбку даже с натяжкой нельзя было назвать милой. Злости в ней не было, но думала она о чем-то жестком и меркантильном. Понять ее было нетрудно. Ни жилья, ни гражданства, и Москва слезам не верит...