Физтеховцы. Жизнь в Лесном

Физтеховцы. Жизнь в Лесном
Владимир Борисович Константинов

Вероника Андреевна Бабенко

Автор, Владимир Борисович Константинов, ведущий научный сотрудник Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе РАН, кандидат физико-математических наук, ветеран труда, сын академика, вице-президента Академии наук Бориса Павловича Константинова, посвятил книгу памяти своего отца.

Основная задача, стоящая перед автором книги, – донести до нас, живущих сегодня, дух той атмосферы труда и преданности науке, что была в послевоенные годы, рассказать интересные факты из жизни физтеховцев в Лесном. В 2010 году отмечается столетие со дня рождения Бориса Павловича Константинова. Жизнь ученого – это часть истории нашего времени и нашей страны, позволяющая проследить преемственность поколений и судьбы отечественной науки.

Владимир Борисович Константинов

Физтеховцы. Жизнь в Лесном

Предисловие составителя

Автор воспоминаний, Константинов Владимир Борисович, задумывал издать книгу о жизни физтеховцев в Лесном в год столетия со дня рождения его отца, академика Бориса Павловича Константинова.

Владимир Борисович начал записывать свои воспоминания еще в 2003 году, но делал это урывками, и, к большому сожалению, записал далеко не все, что так интересно рассказывал, что помнил и знал об истории края, ставшего его домом на всю жизнь – о Лесном.

Текст воспоминаний Константинова В.Б. полностью сохраняет стилистику автора. Читая его, как бы слышишь живой, эмоциональный рассказ.

Книга состоит из трех частей – воспоминания Константинова В.Б., некоторые статьи из книги «Академик Б.П.Константинов: Воспоминания. Статьи. Документы» (Л., Наука, 1985,. с. 296.), отредактированные автором, а также подборка рассказов, написанных Арсением Борисовичем Березиным.

Иллюстрации, использованные в книге, не отражают все описываемые события. У автора не сохранились фотографии его детства – да и были ли они? Особый интерес представляют фотоматериалы – сосканированные статьи Бориса Павловича.

От моего мужа, Константинова Владимира Борисовича, мне досталось огромное, ничем не исчислимое наследство – это те знания жизни, умения учиться и работать, которые были накоплены им за свою жизнь и приобретены от отца. И, конечно, наши дети, Борис и Андрей – названные в честь дедушек. Эта книга еще и для них.

Готовя книгу к изданию, я еще раз прочла все материалы о Борисе Павловиче, трепетно хранимые его сыном: личное дело, письма жене, страницы научных статей. Желтая бумага, полустершиеся буквы, летящий почерк. Семейные и рабочие фотографии – в большинстве своем не подписанные. И рукописи Владимира Борисовича – не только напечатанные тексты, но и огромное количество рабочих тетрадей, в которых он всю свою трудовую жизнь тщательно записывал все, что делал, составлял рабочие планы, писал отчеты, делал переводы статей, фиксировал свои идеи, рисовал схемы. Каждая тетрадь имеет оглавление и нумерацию страниц. Их бумага тоже пожелтела. На многих в начале стоит штамп – забавный человечек. А пахнут эти тетради – работой, жизнью, неумолимым желанием приносить пользу. Но есть и другие тетради – дневники, из которых мною взяты фрагменты, дополняющие повествование о бытие в Лесном.

    Бабенко Вероника Андреевна

Часть 1. В. Б. Константинов.

Мои воспоминания о Лесном

Любое время имеет свои специфические черты, свои ритмы, свой «запах». Значит, для того, чтобы создать образ человека, нужно создать и образ времени, то есть почувствовать атмосферу той жизни, того времени, когда отец начинал свою жизнь, и когда меня еще не было и позже, когда я был, но еще не понимал происходящего и не мог его оценить.

Мне повезло: жизнь я прожил в Физико-техническом институте. Мой папа, Борис Павлович Константинов, был сотрудником этого удивительного института. Все, здесь происходившее, прошло через мою жизнь. Многое из того, что я узнавал, происходило из смысла его жизни. Он обсуждал с мамой проблемы своей «науки», пути решения задач, проблемы окружавших его людей и того, что было с этим связано.

За свою жизнь я слышал множество рассказов о замечательных ученых, был знаком, общался, работал вместе, учился у интереснейших людей. На моих глазах изменилось все вокруг: страна, город, институт, техника, искусство, люди, идеология… Вся моя жизнь, за исключением первых двух лет, была теснейшим образом связана с Физико-техническим институтом. С трехлетнего возраста я жил на территории института, впитывал интереснейшие рассказы моего отца о делах в институте, видел физтеховцев приходивших к нам в гости, слушал споры папы и мамы об институтских и житейских делах. Мне довелось наблюдать многих людей, а впоследствии и общаться со многими выдающимися и не очень выдающимися, но не менее интересными обычными людьми. Для людей, которые окружали меня, работа составляла основной смысл жизни. Проблемы, решавшиеся в институте, были чрезвычайно интересными, а занятие физикой и техни кой представлялось романтическим приключением, от которого захватывало дух.

Моя семья была связана с Институтом с 20-х годов прошлого века. В Физико-техническом институте работали: старший брат моего отца – Александр Павлович Константинов, талантливый инженер радиофизик, один из изобретателей передающей телевизионной трубки с накоплением заряда, автор множества изобретений, в том числе широко использовавшегося в практике емкостного сейсмографа. Он был одним из организаторов Службы точного времени в СССР в Пулковской обсерватории. Константинов Борис Павлович – начал свою трудовую деятельность в институте в качестве препаратора и ставший впоследствии директором института; моя мать – Рябинина Нина Николаевна, занимавшаяся акустическими исследованиями под руководством известного акустика академика Николая Николаевича Андреева, моя тетя – Константинова Мария Павловна, работала научным сотрудником в лаборатории ядерных реакций.

В Физико-техническом институте работал легендарный Лев Сергеевич Термен (в то время муж моей тети Екатерины Павловны) – изобретатель электро-музыки, создавший первый в мире электромузыкальный инструмент «Терменвокс». В наше время «торжества» микроэлектронных технологий, систем телевидения сверхвысокого разрешения, компьютерных технологий, мобильной связи и т.д. представить себе, что можно обойтись без электроники и электромузыкальных инструментов невозможно. Термен – талантливый инженер, изобретатель и музыкант был создателем одной из первых реально действовавших механических систем телевидения для оборонных нужд, разработчиком первых электронных охранных систем и многого другого.

В довоенные годы в Лесном существовал так называемый комбинат физических институтов. В институте химической физики, входившем в этот комбинат, работал двоюродный брат моей мамы, будущий академик и вице-президент Академии наук, лауреат Нобелевской премии Николай Николаевич Семенов, создавший теорию цепных реакций. В этом же институте работал и мой дядя Рябинин Юрий Николаевич, лау реат Ленинской премии. Дядя учился в Университете вместе с Львом Давыдовичем Ландау. По семейным рассказам, будущий академик, всемирно известный ученый однажды так «достал» моего дядюшку, что Юрий Николаевич не сдержался и хватил Ландау табуреткой по голове. Должен сказать, что мой дядя был на редкость тихим и внешне спокойным человеком.

Моя мама окончила Ленинградский Университет. Училась она вместе с Анной Васильевной, будущей женой Абрама Федоровича Иоффе. Её сестра, тетя Варя – Варвара Павловна Константинова, окончившая Физико-механический факультет Ленинградского политехнического института, вышла замуж за Якова Борисовича Зельдовича. Она начала свою деятельность в Институте агрофизики и затем работала в Московском Институте кристаллографии. Яков Борисович, блестящий физик-теоретик, трижды Герой Социалистического труда, лауреат Государственных премий, всемирно признанный ученый начинал свою научную карьеру тоже в Институте химической физики.

Младший брат моего отца – Леонид Павлович Константинов, конструктор и создатель военной техники, был удостоен Государственной премии за создание образцов военной техники, жил в Свердловске, а теперь уже вновь Екатеринбурге.

Николай Александрович успешно проработал всю свою жизнь на Кировской электростанции, снабжавшей Ленинград электроэнергией.

Мои старшие братья Сережа и Шурик также работали в Физтехе. Сведения о родственниках, имеющих отношение к физике, я привел не для того, чтобы похвалиться, а для того, чтобы подчеркнуть, что люди, окружавшие меня с раннего детства, принадлежали к категории трудолюбивых, любознательных и талантливых инженеров и ученых, самозабвенно преданных науке, своему самому важному в жизни делу.

Во время войны предприятия и научные учреждения Ленинграда были срочно вывезены в другие города Советского союза. Сотрудники Физико-технического института через разбомбленные Боровичи волею Божьей были благополучно вывезены в Казань. В институте проводились важные для обороны Родины работы по созданию систем защиты кораблей, систем защиты военных объектов и многое другое. Несмотря на ужас ведущей ся войны, в Физико-техническом институте проходили защиты кандидатских и докторских диссертаций. Мой отец на заседании Ученого Совета физико-технического института под председательством Абрама Федоровича Иоффе защитил в 1942 году кандидатскую диссертацию по теме, посвященной звуковой индикации движущихся танков противника. Найти информацию об этой работе так и не удалось. Возможно, что диссертация была посвящена звуковой локации танков. Акустика, теория колебаний были началом научной деятельности отца. В 1943 году отец блестяще защитил докторскую диссертацию на тему: «Гидродинамическое звукообразование и распространение звука в ограниченной среде». По существующим свидетельствам, она была очень хорошей. Все полученные им результаты и теоретическое обоснование работы были получены им до войны. Законченного высшего образования он не имел.

В блокадном Ленинграде продолжали работать оставшиеся сотрудники института, мерившие толщину льда Ладожского озера для создания дорог по льду чтобы обеспечить ленинградцев продовольствием.

В 1945-ом ленинградцы вернулись, кто в Москву, кто в Ленинград для продолжения работы по обеспечению Родины «самым необходимым ужасающим оружием», уже испытанным американцами над Хиросимой и Нагасаки. Создание атомной и водородной бомб в России было выполнено в кратчайшие сроки.

Я родился в 1943 году в городе Казани. В эвакуации, по рассказам мамы и тети Маруси, было тесно, голодно и холодно. Жили в доме барачного типа, около которого был большой овраг, который почему-то очень часто потом упоминался мамой. Отец работал в Москве и изредка приезжал в Казань. Уже в 1945 году мы вернулись в Ленинград. Первое место нашего проживания в Ленинграде была квартира нашего дяди – папиного брата Федора Павловича Константинова – архитектора. Дядя Федя был женат на тете Люсе. Квартира была куплена моим дедом Павлом Федосеевичем Константиновым. Дядя Федя со своей женой, тетей Люсей, жили в двух смежных комнатах – большой с печкой, облицованной изразцовой плиткой, с роялем, и маленькой. В этой же квартире еще одну комнату занимали тетя Маруся (Мария Павловна Константи нова), бабушка и две дочери Александра Павловича Константинова – Лена (Эллочка) и Наташа. До революции эта квартира принадлежала моему деду Павлу Федосеевичу Константинову. После революции в результате уплотнения квартира стала коммунальной, заселенные жильцы занимали три или четыре комнаты. В квартире была очень большая кухня.

Мне было около двух лет, и об этом поселении я запомнил только то, что я, уже научившийся в Казани ходить, ходить перестал, потому, что ходить было негде. Наше семейство в составе папы, мамы, бабушки и трех сыновей, оказалось вместе с вещами на маленькой площади настолько, что по комнате можно было только протискиваться. Я спал на рояле, поскольку все помещение было заставлено вещами. Мне запомнилось, как из-под крышки рояля доставали картошку, и что было очень много людей. В 45-ом году объявили, что война закончилась разгромом фашистской Германии. Помню только, что счастливые люди толпами гуляли по городу и шумно отмечали прекращение войны.

По-видимому, уже в 1945 году дирекция института выделила отцу площадь в ведомственном доме на Ольгинской улице (теперь эта улица называется улицей Жака Дюкло). Папа, мама, моя бабушка и трое мальчишек переехали в комнату в двухкомнатной квартире. Места было мало. Мой старший брат Сергей Михайлович Мочалов очень помогал маме, ухаживая за мной. Когда в квартиру перевезли вещи, для моей кровати места не нашлось и мне пришлось спать, а днем играть на деревянном сундуке, который мне казался очень большим. В этом сундуке, поскольку не было платяного шкафа, хранилась вся одежда, за исключением той, которая носилась каждый день. Я играл в камушки, палочки и принесенные с улицы братьями колесиками, воображая, что это автомобили или экскаваторы. Доводилось играть и винтовочными гильзами. Дома сидеть было скучно, да и мешал я взрослым, поэтому меня отправляли одного гулять во двор, благо двор был огорожен деревянным заборчиком. Во дворе было куда как интереснее – дровяные сараи, через забор – улица, по которой ходили грузовые трамваи, возившие песок из карьера, что был совсем рядом с домом. И самое интересное – через щели между досками было видно, как экскаватор с огромным ковшом нагружает песок на трамвайные платформы.

Мне было строго-настрого запрещено уходить со двора, но как-то раз, не в силах преодолеть любопытство, я протиснулся в щель между досками забора и медленно, как завороженный заковылял по направлению к работающему экскаватору, который притягивал меня как магнит. Отойдя метров на двадцать от забора, я вдруг испугался – мама рассердится и накажет, и побежал обратно к забору. Но не тут-то было. От страха щель в заборе не находилась. Ужас от совершенного и невозможности исправиться заставили меня разрыдаться. Я тер грязными ручками глаза и громко ревел. Тут кто-то из взрослых меня обнаружил и благополучно водворил домой. Наказание – запрет на гулянье во дворе – последовало незамедлительно.

Соседи по квартире – семья из трех человек: Голубев Николай Николаевич великолепный стеклодув, его жена Клавдия Андреевна – комендант физтеховских ведомственных жилых домов и их сын Сережка Голубев, ровесник моего среднего брата. Квартира была угловой на первом этаже трехэтажного дома. К квартире примыкала одноэтажная пристройка – коммунальная прачечная.

Дом, в котором мы жили, шел перпендикулярно Ольгинской улице. В нем было три подъезда. Длинной стороной дом был обращен к песчаному карьеру, который в скором времени стал озером. По Ольгинской улице были проложены трамвайные пути, спускавшиеся в карьер. Трамваи с платформами вывозили песок из карьера для строительства города. В карьере работало два экскаватора, нагружавшие платформы песком. Трамвайные пути были проложены прямо в карьер. В то время автомобильный транспорт был недостаточно развит, и основные перевозки в городе осуществлялись железнодорожным транспортом или трамваями. Со стороны подъездов был двор, с одной стороны которого было трехэтажное строение (сохранившееся и до сих пор) с двумя подъездами. Из одного подъезда был вход на лестницу, на которой располагались квартиры. Из другого подъезда можно было попасть как в отдельные квартиры, так и в квартиры коридорного типа, являвшиеся общежитием[1 - В крошечной двухкомнатной квартире на первом этаже этого дома жил последние годы автор этой книги.]. Этот трехэтажный дом или, как сейчас говорят, корпус, шел параллельно Ольгинской улице. Через двор напротив этого строения располагались дровяные сараи. В домах было центральное отопление, но на кухнях стояли дровяные плиты. Газ тогда еще в городе не использовался. Вокруг этих двух корпусов и дровяных сараев был невысокий забор из штакетника. В подвале дома, параллельного Ольгинской улице, располагалась котельная, обеспечивавшая тепло в этих домах чуть ли не до 1980 года.

Время было голодное, и сотрудникам института были выделены малюсенькие участки земли под огороды в районе пересечения Зеленой улицы и проспекта Раевского. От домов на Ольгинской, так же как и от здания Физико-технического института до огородов было метров пятьсот – восемьсот. На огородах сотрудники сажали картошку и овощи, что хоть как-то позволяло кормить семьи. Среди этих «наделов» земли стояло одноэтажное сооружение из красного кирпича площадью метров пятьдесят квадратных – керосиновая лавка. В то время без керосиновой лавки представить себе существование в городе было нельзя. Когда выключалось электричество, приходилось пользоваться керосиновыми лампами. Приготовление и разогревание пищи также осуществлялось с помощью керосина. Готовили либо на керосинке, либо на керогазе или примусе.

Физико-технический институт, Политехнический институт, институт постоянного тока, НИИ № 9, Котлотурбинный институт, шикарное школьное здание – ставшее главным зданием института Телевидения, институт музыкальной промышленности располагались в местности, которая называлась Лесное. Адрес Политехнического, Физико-технического, Котлотурбинного институтов и института телевидения – Дорога в Сосновку, дом № 2. Красивейшее главное здание Политехнического института, задуманного как образовательный комплекс, занимал большую территорию в сосновом лесу. Архитектор Э. Ф. Виррих создал институтский городок, состоящий из учебных, жилых и хозяйственных зданий, образующих внутренние дворы и проезды. Кроме трехэтажного главного здания с большими аудиториями, двухэтажного Химического корпуса, на территории Политехнического института располагались административные и лабораторные корпуса, включая Литейный корпус (к которому была подведена железнодорож ная ветка), два жилых корпуса, 1-й и 2-й профессорские и общежитие для студентов. Удивительно красивым сооружением в парке Политехнического института является водонапорная башня, которая до того, как началось строительство новых спальных районов на Гражданке, была видна отовсюду, возвышаясь над всеми остальными строениями этого района. Изящная, сходящаяся вверху кирпичная башня имела деревянное расширение для бака с водой, а верх сооружения завершался красивой крышей. Деревянный верх башни был совсем недавно отремонтирован, заново воссоздан. Следует упомянуть и домик, где находилась Поликлиника и двухэтажный корпус клуба ученых (Дом ученых в Лесном).

Кроме перечисленных зданий городского типа, высокого здания Лесотехнической академии и нескольких двух- и трехэтажных каменных домиков, весь район был застроен дачами с садовыми участками и заборами. Вдоль Старопарголовского проспекта (непонятно почему до сих пор называемого проспектом Мориса Тореза) было множество тихих дач с застекленными верандами и заборчиками из крест накрест наколоченного штакетника. Вдоль Старопарголовского проспекта, также как и вдоль Дороги в Сосновку, росли кусты акации. Кусты в конце пятидесятых, начале шестидесятых, исчезли. Помню только, что на проспекте Тореза кусты вырубили, как говорили местные сосновские жители, для того, чтобы из-за них нельзя было стрелять по проезжающим правительственным и партийным кортежам, направлявшихся в Осиновую рощу, где располагались так называемые «правительственные дачи». Скорее, кусты вырубили по другой причине. Проспект Тореза должен был по плану иметь ширину, значительно превосходящую ширину Старопарголовского проспекта. Как в парке Политехнического института, так и вокруг здания Физико-технического института росли красивые, высокие сосны, такие же, как в Сосновке. Во дворах дачных и деревенских домиков был множество яблоневых деревьев, воровать яблоки с которых осенью для мальчишек Лесного было самым интересным и, конечно, «опасным» делом. Кое-где выращивали цветы, а на ферме Бенуа даже клубнику. За песчаным карьером, скоро превратившимся в озеро, которое мы, мальчишки, называли Бассейкой, в сторону Поклонной горы начинался сосновый лес – Соснов ка, а сейчас Сосновский лесопарк. От песчаного карьера до Поклонной горы в Сосновке была прорублена просека, которая во время войны служила взлетно-посадочной полосой аэродрома. Между Ольгинской улицей, которая пересекала Сосновку и шла от Политехнического института до Поклонной горы, и Старопарголовским проспектом – кладбище, на котором похоронены погибшие во время войны летчики, летавшие с этого аэродрома. Сейчас, недалеко от кладбища, поставлен памятник погибшим авиаторам. Просека, разделявшая Сосновку на две части довольно быстро заросла лиственными деревьями. Сосен, для которых городские условия далеко не благоприятны, стало значительно меньше.

В направлении от центра города в сторону Юкки за Политехническим институтом было здание Академии связи, за которым начиналась ферма Бенуа. Дорога в Сосновку (сейчас Политехническая улица) переходила в проспект Бенуа (Тихорецкий проспект), а далее можно было доехать или дойти пешком до возвышенности, тянущейся от Осиновой рощи к дороге на Токсово. От Физико-технического института до «фермы» примерно восемьсот метров. Там был замечательный дом Бенуа, красивая дача с маленьким залом, где можно было выступать. Дом был очень красивым. Первый раз в жизни я выступал на сцене этого клуба в программе по случаю Первого мая в составе пионеров школы, демонстрировавших работникам совхоза «пирамиду» и выступавших со стихами в честь Сталина. Дальше – силосная башня и конюшня или коровник, одноэтажные дома, а потом поля, участки для выращивания клубники и плохая дорога до Бугров.

Сосновка, ограниченная с востока карьером и Зеленой улицей, с юга Старопарголовским проспектом, с запада Поклонной горой и Выборгским шоссе в северном направлении упиралась в болото. Из этого болота вытекает Муринский ручей. На этом болоте мы даже зимой собирали клюкву. Там бегали зайцы, и там я впервые увидел живую лису. За болотом дальше не было ничего. Поля, канавы и плохие не асфальтированные дороги, по которым даже на велосипеде ездить было не очень хорошо. Теперь все это пространство уже город. Ездят трамваи, в домах живут люди, в магазинах продаются продукты и замечательные шубы. А тогда, ничего похожего не было. Сту денты Политехника строили на Муринском ручье плотину, как строили и стадион около Политехнического и занимались военной подготовкой. Во дворе Первого корпуса за загородкой стоял танк Т-34 и какие-то еще машины, на которых обучались военному делу студенты. От Литейного корпуса Политеха железная дорога уходила в сторону дороги, связывающей Выборгский вокзал с Токсово. Мы мальчишками через склады уходили за Тихорецкий проспект на еще один аэродром, где валялись остатки военных самолетов, и где было можно найти и свинтить даже самолетные часы.

Неохраняемых складов, свалок и всего такого прочего кругом было много. Один из самых интересных складов или хранилищ был около станции Кушелевка. Там был совершенно для детей удивительный склад «барахла». Там валялись отходы производства. Железо для трансформаторов, остатки перфорированных прессовок, какие-то ненужные узлы и устройства. В большом числе были представлены на этом складе или свалке большие окрашенные в красную краску «приборы» в которые через люк можно было влезть. Там было огромное число неизвестных устройств и каких-то приспособлений. Как я позже узнал, это были корпуса подводных мин, устанавливавшиеся фашистскими бандитами на территории Балтийского моря.

На свалке можно было «свернуть» многое. Я сумел отвинтить красный ящик, кто мне в этом помогал или наставлял, я уже не помню, но это был немецкий часовой механизм. Спустя какое-то количество лет я использовал этот механизм, чтобы в шесть часов утра включать радио в школе.

Въезд и проход на территорию института со стороны дороги в Сосновку, через металлические ворота, шел вдоль длинного фасада главного корпуса через площадку с круговым движением, мимо двухэтажного химического корпуса. На площади с круговым движением, напротив величавого главного входа в главное здание Политехнического института стоял памятник Ленину, который не так уж давно снесли. Территория Политехнического городка с парком была огорожена изящной оградой. По углам территории были поставлены будочки для сторожей. Отделаны сверху эти будочки крышами, по форме такими же, как крыша водонапорной башни.

Со стороны Академии связи Политех был огорожен деревянным забором, который шел по не существующему ныне Собачьему переулку. Там вдоль первого и второго корпусов стояли фонари, освещавшие склады или свалку Политехнического.

Вернусь к домам на Ольгинской улице. Все квартиры и комнаты предоставлялись сотрудникам физтеха, возвращавшимся в Ленинград из эвакуации или не имевшим жилья в Ленинграде. В нашем доме была квартира Льва Андреевича Арцимовича, который вскоре переехал в Москву, а в его квартире осталась сестра – Вера Андреевна Арцимович со своей старшей дочерью Олей и сыном, моим одногодком Юркой Лебедевым-Шмидтгофом. Вера Андреевна очень интересная женщина, работала на студии «Ленфильм». Оля Арцимович была очень красивой, эффектной девушкой и многие местные мальчишки были в нее влюблены. Влюблен в нее был и мой братец Шурик, но как оказалось потом без взаимности, хотя свою красивую фотографию она ему подарила.

Но все это было позже. Пока же мы поселились в квартире на Ольгинской.

Свои первые шаги по Ленинградской земле я делал во дворе этих, до сих пор стоящих домов. Еще до войны маму по причине сокращения штатов уволили из Физтеха. С тех пор она не работала. Считалась домохозяйкой и занималась детьми (трое). С детьми особенно не возились, и меня выпускали одного гулять во двор, строго настрого запрещая уходить со двора. Во дворе гуляло много детей разного возраста и, наверное, старшим предписывалось присматривать за маленькими.

Интересы послевоенных мальчишек, кроме множества игр, лежали в игре в войну. Дети в послевоенном Ленинграде искали разбросанное вокруг города оружие: пистолеты, винтовки, автоматы, патроны, пилотки. Мальчишки постарше отправлялись загород и частенько находили боевую технику, вплоть до гранат, мин и пулеметов. Услышать стрельбу из пистолета или винтовки можно было нередко.

Прожив на Ольгинской некоторое время, мы переехали в огромную квартиру на Приютской улице, дом № ? в квартиру № 18. Трехэтажное здание, по архитектуре созвучное со зданием Политехнического института, на другой стороне дороги в Лесное располагалось перпендикулярно к фасаду Главного здания Политехнического корпуса. Главный фасад этого трехэтажного корпуса был параллелен Приютской улице. Две трети этого корпуса, который в то время назывался корпусом № 2, занимали лаборатории, а вторая половина была перестроена в квартиры для сотрудников института. Эти квартиры, коммунальные и не коммунальные, занимали заведующие лабораториями, и многие другие нужные институту сотрудники. Территория этого здания была ограничена высоким забором, увенчанным колючей проволокой, и оснащенным сигнализацией. Въезд во двор осуществлялся через ворота, у которых стояла будка для караула. Вход на территорию осуществлялся строго по пропускам. Кроме того, во дворе располагалось небольшое, квадратное четырехэтажное здание, в котором также были оборудованы квартиры для сотрудников института. К этому дому примыкало одноэтажное строение. Здесь находились два бокса для пожарных машин и соответствующий пожарный расчет, который вскоре исчез, а на месте гаража была создана маленькая механическая мастерская. Страшным было известие, что токарь в мастерской погиб, потому что сорвался патрон. Я был тогда еще очень маленьким и не знал, что патрон на токарном станке – это устройство для закрепления деталей, а не устройство для стрельбы. В этом же одноэтажном корпусе были помещения для проживания охраны – общежитие. Они были офицерами. Задача их состояла в том, чтобы охранять Физтех от зарубежных разведчиков. Это были молодые и очень симпатичные люди. Мы, мальчишки, относились к ним очень хорошо. У конца одноэтажной пристройки был маленький бокс, в котором был тир. Они давали и нам пострелять из пистолета ТТ. В центре двора стояло небольшое сооружение с куполом. Потом я узнал, что это было хранилище для огнеопасных жидкостей.