Родственник дьявола

– Боже мой, неужели я у Захаровых ключи оставила? – сожалела она. – Точно! – приложила она ладонь ко лбу. – Когда я утром доставала тебе мой сюрприз в обмывочной, выложила на туалетном столике их вместе с твоим подарком.

– Это не страшно, – поставил он покупки на площадку. – Если ключи у Глеба в бане, то они тебя там и будут ждать. А сейчас дай мне шариковую авторучку и подвинься?

Она достала ему авторучку из которой он вынул стержень и загнал его в ручку – замок.

Каково её было удивление, когда через десять секунд он открыл перед ней дверь.

– Ну ничего себе? – изумилась она, – да для тебя видимо и стен не существует? Я знала, что ты ловкач, но не до такой же степени! Меня в магазине уверяли, что у этого замка имеются множество секретов, недоступных для воров.

– Воры бывают разные, – сказал он и забрав покупки с площадки зашёл в квартиру.

В нос ударил божественный запах бергамота, который он ни с чем перепутать не мог. Он обожал этот запах, так, как давно употреблял чаи только с этим заморским фруктом из Бергамо. И до последней судимости пользовался туалетной водой именно с таким цитрусом.

Она закрыла за ним дверь и достала из прихожей совершенно новые мужские тапочки.

– Ого, да меня оказывается здесь ждали? – почти радостно заявил он.

Она сбросила с себя туфли и взяв его за руку провела по коридору в спальню.

Подведя его к книжному шкафу ткнула пальцем в стекло:

– Узнаёшь? – спросила она.

На него смотрел его собственный портрет, написанный маслом его дочерью семь лет назад. Писала она его с фотографии, где он был запечатлен на яхте под названием «Виктория», принадлежавшей Глебу.

– Откуда? – ушёл он в ступор.

– Таня была моей пациенткой, – сказала она, – а перед Новым годом она сделала вызов врача на дом. Я пришла к ней впервые. Увидела картину и она мне ужасно понравилась. Во первых я была удивлена, что ты стоял на борту судна моей подруги, на которой мне часто приходилось отдыхать. А во вторых ты мне понравился на фоне водного бассейна. И по звёздам на плечах я поняла что ты не только папа Татьяны, но и человек с большой тюремной романтикой. Я не стала у дочери про тебя расспрашивать, надеясь справки навести про тебя у Захаровых. Когда она провожала меня, то сняла картину со стены и завернула её в мешок из-под сахара. Я махала обеими руками, не хотела брать, всё-таки труд был немалый потрачен на эту красоту. Но она меня убедила, что фотография сохранилась и что отца изобразит на другом холсте ещё лучше. Вот так я с тобой впервые заочно познакомилась. Ну а дальше, ты сам должен догадаться, что стоило мне только про тебя заикнуться у Захаровых, так и пошли по банным дням интенсивные разговоры о тебе. Точнее сказать началось программирование, свободной и не старой женщины.

– И еще ослепительно красивой! – автоматом выпалил он, не отрываясь от своего портрета.

– Снимай плащ? – сказала она. – Сейчас ты повесишь собственноручно свой портрет, а я разберу твои покупки и развешу их в шкафу. Надеюсь ты не сбежишь от меня сегодня? Скажешь липучка какая присосалась.

Он обнял её за плечи и поцеловав в щёку, словно завороженный произнёс:

– Будем жить вместе, но иногда мне поначалу придётся покидать тебя. У меня много непонятных вопросов возникло по смерти внучки. Без меня никто этого не решит. Да и дело я своё решил открыть. На это тоже времени много уйдёт.

Он снял плащ в спальне и передал в руки Ольге, а сам подвинул стул к стене, где выглядывала шляпка дюбеля, повесил картину.

– Не криво? – спросил он.

– Замечательно смотрится! – любовалась она портретом.

– Просто шедевр! С этого дня ты неформально прописан в моей квартире. Сейчас я немного разберусь с твоими покупками, – повторилась она, – и будем отмечать твоё новоселье!

После чего она скрылась из комнаты не закрыв за собой дверь. Клаус в ожидании её прошёлся по комнате чтобы иметь хотя бы небольшое представление о её вкусах и привычках. Они у неё оказались телескопическими и разносторонними. Книжный шкаф был забит разной литературой от знаменитых классиков, до истрёпанных советских детективов. Много книг было на болгарском и английском языках и конечно подавляющее большинство это были медицинские книги и энциклопедии. Наверху лежали книги по творчеству хохломы. Для себя Клаус сделал вывод, что Ольга женщина с обширными интересами, прекрасно знавшая, что ей в жизни надо. И с её интеллектом мне будет интересно.

– Ну что нравится моя библиотека? – раздался позади её голос.

– Великолепная подборка книг! – изрёк он. – Только не пойму а откуда болгарская литература?

– Мой отец болгарин, приходилось много жить и учится в Болгарии, но большую часть жизни я провела в России. И отчество моё правильно не Степановна, а Стефановна. А сейчас иди мой руки и садимся за стол.

Она сама проводила его в ванную и показала где находятся его полотенца.

В прятки не играю

Проснувшись рано утром, он не обнаружил рядом с собой Ольги. Приподнявшись с кровати и посмотрев на пол, увидал смотревшие на него мягкие домашние тапочки. Засунув в них свои ноги он обошёл все комнаты, её нигде не было. На кухне стоял приготовленный завтрак и ключи от квартиры лежавшие на записке:

Дорогой!

Не удивляйся, ключи оказывается были в пальто. У меня сегодня первый рабочий день, значит нужно быть первой и на работе Не стала нарушать твой сладкий сон, поэтому я тебя целую сейчас. Завтракай, омлет разогрей в микроволновой печи. Не скучай.

Ольга.

– Не ужели меня судьба свела с ангелом? – сказал он и пошёл в ванную, там он посмотрелся в зеркало и добавил:

– А от посланницы бога придётся сейчас идти в преисподнюю к ментам. Не хочется, но надо. Если ношу адмиральский чин рецидивиста, то надо становиться на учёт. Законы у нас уродские, я за своё срок отсидел. В моём приговоре нет приписки, чтобы после суда я отмечался в сучьем питомнике и вел с участковым тары – бары на жизненные темы. Я всегда делал, то что хочу, а не то что мне навязывают. В сталинские времена приговаривали к конкретному сроку и довесок давали в виде ссылки. В моей «присказке» чётко и ясно написано шесть лет и никаких подливов. Ментовские предписания это не указ и не приговор, для меня. Буду проходить мимо городского биотуалета, продам эту бумажку за десять копеек. А если они желают отследить мою жизнь, то пускай отправляют на реабилитацию в комфортабельный пансионат на Чёрное море и наблюдают там за мной из астрономического телескопа. А от диалогов с участковым проку мало. Я никогда свою душу ему изливать не буду. И то что он мне посоветует я всё солью в унитаз. Отныне я свободный человек и никто не волен мне указывать по какой улице мне нужно ходить. Хотя пускай говорят, но если честно признаться то мне наплевать на все их указания.

Он побрился, обмылся под душем и пошёл завтракать. Оделся по высшему классу во всё новое и снял с вешалки мужской зонт-трость Фултон Блэк. Покрутился у зеркала, одобрительно щёлкнул языком и сказал:

– Хороший гардероб часто сбивает с толку ментов. И они порой не понимают кто к ним пришёл, либо депутат, либо агент из ритуального бюро. Поэтому и разговаривают вначале осторожно. Потом конечно бока могут прилично намять, но только не мне. Я уже давно не тот молодняк когда меня замесили за кларнет. Законы знаю лучше любого мента.

Он захлопнул за собой дверь и подумал:

«Надо же какое безрассудство, на один щелкунчик дверь закрывать. Пройдёт мимо такой же ухарь, как я, и почистит все денежные кубышки и золотые залежи

Квартира Ольги была на втором этаже, и не было надобности пользоваться лифтом. Он вышел на улицу, посмотрел на чистое небо и двинулся в сторону ненавистного отдела милиции.

– Пешком не хочу идти до них, – сказал он себе под нос. – Взять такси, значит показать им свои зубы, которые ослепят их до бешенства. Зачем дразнить петушков? Поеду я на автобусе.

…Перейдя дорогу он сел на нужный рейсовый автобус, который быстро его домчал до строгого здания. Напротив милиции стояло кладбище и двухэтажное здание ритуальных услуг. Кладбище давно уже не действовало, но его содержали в чистоте и порядке. Ещё в конце прошлого века эти два траурных объекта на законных основаниях взяли под свою опеку ребята с каменными лицами, жившие практически все рядом с кладбищем. Многие люди считали работников похоронного бюро за головорезов. На самом же деле они далеко были от криминала, а лица их закалились от ежедневных траурных маршей.

У Клауса возникла мысль зайти к ним и узнать в подробностях о похоронах дочери и внучки, но быстро отмёл эту тему. Не хотел он начинать своё расследование с кладбища. Потому что большого света они не прольют на их смерти, а вот следственный комитет, придётся атаковать. Собака там зарыта, – считал Зингер.

Он вошёл в здание милиции, где его встретила женщина капитан:

– Вы к кому гражданин? – спросила она голосом контральто.

– Я был в длительной командировке, необходимо встать на учёт, – ответил он и протянул свой паспорт.

Она записала его данные и с любопытством осмотрев модного франта, возвратила ему документ:

– Пройдите вправо по коридору, двенадцатый кабинет.

Он смело вошёл в двенадцатый кабинет, где сидело четыре офицера милиции, как он понял это были участковые.

Ему и представляться не пришлось, когда они увидели в дверях Зингера.