Анекдоты, рассказы, повести

Анекдоты, рассказы, повести
Владимир Кучин

Сборник включает в себя: анекдоты – короткие новеллы, рассказанные Олегом Лукиным, самым юным героем повести «Сага Низовской земли»; рассказы о будущем из сборника «Короткие рассказы», возможно немного мрачноватые; повесть «Приключения агента Эжена» о первых шагах советского юного разведчика Эжена в американской морской пехоте (открою секрет – прототип Эжена дальний родственник Николая Боцариса – героя «Саги»); повесть «Сага Низовской земли», созданную на основе рассказов реальных нижегородцев.

Анекдоты, рассказы, повести

сборник

Владимир Кучин

© Владимир Кучин, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анекдоты от Олега Лукина

Это рассказы персонажа последней новеллы повести «Сага Низовской земли» Олега Лукина, записанные с его слов и слегка исправленные. Я назвал эти маленькие новеллы анекдотами – так, как называли такой жанр в русской литературе в 19-м веке.

Бакены

В Астрахань я поехал с ведущим инженером из моего сектора Андреем. Два места в нашем купе были не заняты. Мы проехали Арзамас, ночью миновали Саранск, и к вечеру следующего дня добрались до Саратова. Попутчиков не было. Андрей остался в купе, а я вышел на перрон, зашел в здание вокзала, купил местную газету и вернулся на платформу. Параллельно нашему поезду стоял поезд, приехавший из далекого Ташкента. Окна его вагонов были завалены пестрыми полосатыми тюками с каким-то товаром, направлявшимся в Москву. Азиатские пассажиры – то ли узбеки, то ли таджики – гуляли по платформе, не опасаясь отправления – похоже этот товарно-пассажирский стоял в Саратове уже несколько часов. На моей платформе появились несколько местных торговок, продававших пироги и горячий чай. Чай мне был не нужен, а полдюжины больших пирогов с луком с яйцом я купил. Я бывал в Саратове, и знал, что пироги были съедобны, – опасаться за желудок не приходилось.

Проводница из моего вагона стояла рядом со мной на платформе, затем она ушла в вагон и вернулась в пилотке и с красным свернутым флажком в руке. Это было признаком скорого отправления, поэтому я залез в вагон и прошел в купе. Мое появление было встречено громкой репликой:

– Вот и горячая закусочка пожаловала, вовремя парни, очень вовремя!

Реплика была брошена нашим новым попутчиком, сухим сильно загорелым мужчиной в джинсах и толстом светло-бежевом свитере. Попутчик, его звали Герман, был крепко навеселе. Из багажа с ним был картонный ящик, содержавший такой джентльменский набор: две бутылки водки, пакет с рубашкой и костюмом, пакет с ботинками и пухлая бюрократическая папка на молнии. Первое, что предложил сделать Герман, было «выпить с отплытием по стакану». Я возможно вежливее отказался, Андрей выпил полстакана, а Герман – стакан.

Пироги действительно были неплохие – я заказал проводнице чаю, и Герман рассказал нам следующую забавную историю.

– Я, парни, на Волге не последний человек, – инспектор акватории. Завершил годовую инспекцию в Саратове, вот продвигаюсь до станции Михайловка в Астраханской губернии на Ахтубе. Там меня уже ждет буксир. Там сначала порыбачим, а затем мне нужно в калмыцкий порт пяти морей на Волге – городок Цаган Аман. В нем я встречаюсь с Калмыцким милицейским начальством. Терка у нас с ними будет большая – калмыки украли с фарватера штук двести бакенов, развезли по временным стойбищам и используют их для освещения.

– И это, парни, для меня большая подстава. В бакенах этих батарея специальная, ее делают только в Екатеринбурге. Три года я у москвичей просил денег на шестьсот батарей, много водки выпил, много осетра и икры в Москву завез – и вот этой весной деньги на Урал ушли. А там, как только этого и ждали – половину суммы сразу за долги списала с завода налоговая, поэтому завод мне сделал только триста батарей, и остался за триста батарей должен – да что от этого долга толку. Я батареи отгрузил чин по чину в низовья Волги, волгоградцы и астраханцы их вставили в бакены и распределили по бассейновому фарватеру. И вот, на тебе, калмыки, видишь ли, их воруют. Сто бакенов на реке, а двести пропали!

– Тут, парни два вопроса. Или калмыки беспредельничают, или бакенщики по бедности им бакены продали – а теперь ищи их в степи. Разбор, парни, предстоит серьезный. А для их калмыцких хижин – бакен лучший осветитель – он высокий, лампа сильная, батарея низковольтная мощная – полгода может гореть. А кончится батарея – сдадут бакен в металлолом. А милиция калмыцкая она все знает, да что тут сделаешь – их степные законы выше наших речных порядков.

– А, Москва, что Москва. Сейчас калмыцкую милицию напрягу еще на балык, на осетра, на икру. Баранину пусть дают, тулупы охотничьи. Так, братишки, и закроем вопрос. А теплоходов нынче на Волге мало, плавали пять лет без бакенов – еще поплавают. Им не привыкать.

Герман выпил еще стакан водки и лег спать. Чиновник это был пьющий, но тихий. Он не врал, в Михайловке в наше купе пришли два обветренных «боцмана», они разбудили и подхватили под руки Германа, взяли его пожитки и ушли.

А чем закончилось это детективное дело?

Скорее всего, все случилось так, как говорил Герман. Все получили то, что заслужили: уральский завод – российские бюджетные деньги, уральский бюджет – недополученные налоги, калмыки – осветительные бакены, калмыцкая милиция – товары от калмыков и законную долю, москвичи – балык, икру и мясо, бассейновый инспектор Герман – почет и уважение.

А волжские речники? Да, они получили мало, но им не привыкать, как сказал инспектор Герман, обойдутся.

    Апрель 2016 года

Вечный вопрос

Владлен Самойлов был евреем. Был ли он типичным представителем еврейского сообщества или не типичным – я не знаю. Но евреем он был официальным, с записью в паспорте, что, однако, не помешало ему занять должность начальника сектора в нашем полузакрытом институте. Коммунистическим именем Владлен был обязан родителям, – но о них он никому ничего не рассказывал. Владлен Самойлов, или просто Влад, был смелым мужиком, что имело несколько практических подтверждений, и не отрицал стойкую любовь к хорошему застолью. У Влада было два сына, – и оба уехали в Израиль. Старший сын на исторической родине работал в школе учителем. Этому помогло то, что в юности он занимался велоспортом и заочно окончил институт физкультуры. Младший сын работал мастером по ремонту электронных автоматов. В общем, его дети неплохо устроились, но Влад выезжать к ним пока не планировал.

Вот с таким неординарным человеком я попал на семинар по автоматизации на ВДНХ. Семинар длился два дня, поэтому единственным возможным временем для отдыха в столице от нашей провинциальной текучки, оказался вечер первого семинарского дня. Влад был в этом деле человеком бывалым и взял инициативу в свои руки. Мы жили в гостинице «Космос», но Влад повел меня в район расположения гостиницы «Золотой Колос». Мы проникли через неприметную дверь в цокольный этаж одного из корпусов и оказались в заведении, относившемуся к питейно-развлекательному классу «Погребок».

Залы в погребке были небольшие, свет приглушенный, окна круглые с мозаикой из цветных стекол. Свободных столов в погребке не было, но были свободные места. Так мы оказались в центральном зале погребка за приземистым столом, где напротив нас уже отдыхал высокий бледнолицый господин в светло-сером замшевом пиджаке. В зале размещался миниатюрный бар, но бармена не было, а у стойки на высоком плетеном стуле сидел исполнитель – скрипач. Он периодически наигрывал некие негромкие мелодии в стиле луизианского кантри.

Господин, отдыхавший за одним с нами столиком, делал вид, что наше присутствие его не интересует. Он расположился боком к столу на резном полукресле, повернутом к бару, а тощие ноги в светло-коричневых замшевых туфлях вытянул так, что они занимали часть прохода между столами. Господин смотрел в сторону скрипача через толстые линзы очков, висевших на самом кончике его носа, постукивал по столу костяшками правой руки, и изредка отхлебывал из хрустального стакана, небрежно зажатого в левой руке, маленький глоточек темной жидкости. Наверное, это было виски, еще не вошедшее тогда в общее употребление, о чем говорило то, что на столе стояла початая пузатая бутылка этого напитка.

Влад хотел заказать нам шашлык, но его в тот день в меню погребка не было. Поэтому мы заказали мясо на вертеле с острым венгерским соусом, овощной салат, графинчик водки, пару пива и лаваш. Прошло минут двадцать. В погребке можно было курить, и мы закурили. Влад курил «Беломор» обладающий, как вы понимаете, особым едучим дымом. Через некоторое время этот дым достиг органов обоняния сторожила нашего стола. Он повернулся к столу, поставил на него стакан, сложил обе руки на плоскости стола так, как меня учили сидеть еще в первом классе за школьной партой, выпятил переднюю губу и стал через «цейсовскую» оптику толстых стекол гипнотическим пьяным взглядом впиваться в лицо Влада, сидевшего прямо напротив него. Проведя длительный сеанс психотерапии, замшевый господин, наконец, решился и с явным тягучим эстонским акцентом заявил:

– Я-а, ва-ас, рюс-с-с-кх, не лублю!

И после этого очкарик еще сильнее выпятил нижнюю губу и сделал театральный жест двумя руками в стороны, который можно было перевести так:

– Что, съели, как вам?

Влад посмотрел на пьяного и потому очень смелого господина и ответил:

– А где ты видишь русских, рыло чухонское? Я еврей, может паспорт показать?

Эстонец ничего не ответил. Он наклонил голову на длинной шее направо, внимательно посмотрел на Влада через толстые линзы пьяными глазами, затем мотнул головой налево, отпил большой глоток виски из стакана и занял прежнюю позу – повернулся в пол оборота в сторону скрипача. Вечер был испорчен. Сидеть рядом с эстонским пьяным очкариком было противно, а перемещаться на другой стол значило показать слабость. Мы быстро расправились с водкой и закуской, взяли пиво с собой, расплатились, и вышли из погребка на вечернюю улицу. Влад опять закурил «Беломор» и подвел итог:

– Гласность, Олег, это когда чухонец может безнаказанно оскорбить еврея, а если еврей за это ударит чухонца по его цинковому кумполу – это будет хулиганство. Когда же это кончиться?

    Апрель 2016 года

Масло

В Ленинградский институт «Авангард» я поехал по техническому обмену. Ленинградцы мне отдавали магнитную ленту для машины ЕС с программой трассировки печатных плат, а я вез две платы памяти для машины «Электроника-60». В Ленинград со мной увязался Дима – его все звали Димон – из соседнего отдела. Делать Димону в Ленинграде было нечего, но там жил его двоюродный брат – он учился на командном факультете в какой-то военной академии.

Один день мы потратили на обмен в «Авангарде», второй на поездку к брату Димона, а в день отъезда с утра поехали в магазин «Электроника» на Московский проспект, так как Димону его коллеги поручили купить какие-то пассики для магнитофонных приставок. Мы заранее выписались из общаги завода «Электросила», где мы ночевали по протекции брата Димона, и поехали в «Электронику», что называется «с вещами».

Покупка пассиков много времени не заняла. На обратной дороге к проспекту мы обходили сквер – и зашли в большой магазин «Гастроном». В винном отделе, ближайшем к входу, свободно продавали водку по 6 рублей 25 копеек. Деньги у Димона были, но водка, особенно после вчерашнего посещения брата Димона, у нас энтузиазма не вызывала. В кафетерии продавали соки и пиво «Славянское». Мы поставили портфели на кафельный пол магазина, и выпили по бутылке пива. Экономный и пронырливый парень Димон отнес пивную тару к хозяйке кафетерия и попутно у нее спросил – где в «Гастрономе» отдел заказов. Он оказался за обшарпанной дверью без таблички.

Димон потащил меня в этот отдел. В отделе, в том числе и за прилавком, никого не было. За стеклом низкой витрины был такой странный набор: латунная квадратная банка с проволочной рукой, две пачки порошка «Лотос» и туалетное мыло. Вышла продавщица. Димон оживился:

– Девушка это что в латунной банке, машинное масло?

– Не машинное, а оливковое, греческое. Банка 10 литров, набор 11 рублей.

– А без порошка и мыла?

– Отдельно масло не продается, только в наборе. А что очень надо?

– Да нет, но порошок как-то без надобности.

– Ну ладно, мужчина, берите масло за 10 рублей, порошок он и так уйдет.

Димон уплатил заспанной продавщице в помятом синем халатике 10 рублей, получил импортный продукт питания, оказавшийся весьма тяжелым, и мы вышли на улицу.