Избранные труды (сборник)

Отсутствие в УК РСФСР 1922 г. единого критерия для разграничения оконченного и неоконченного покушения несомненно затрудняло практическую деятельность судов. К тому же судам трудно было отличать приготовление к преступлению от неоконченного покушения на преступление, поскольку при приготовлении субъект тоже делает не все, что считает необходимым сделать для совершения преступления. Между тем вследствие ненаказуемости приготовлений к преступлению по УК РСФСР 1922 г. вопрос о разграничении приготовления и покушения приобретал принципиальный характер, будучи частью проблемы об отличии преступных действий от непреступных.

Нужно отметить, что судебная практика очень скоро доказала недопустимость оставления безнаказанным приготовления ко всем без исключения преступлениям. Нельзя оставлять ненаказуемыми приготовительные к преступлению действия потому, что грань, отделяющая приготовление к преступлению от покушения на преступление, не совпадает с границей, отделяющей общественно опасные преступные действия от действий непреступных. Приготовление к таким преступлениям, как контрреволюционные преступления, хищения, убийство, фальшивомонетничество, спекуляция, поджоги и т. д., является безусловно общественно опасным действием и должно влечь за собой уголовную ответственность.

Нельзя не учитывать также и того, что перенесение центра тяжести при определении наказуемости лица с вопроса об общественной опасности деяния на установление формальных признаков покушения чрезвычайно и без надобности усложняет работу судов. В случае признания ненаказуемости приготовления к преступлению, как это предусматривал УК РСФСР 1922 г., суд должен был каждый раз с абсолютной точностью определять стадию совершения преступления. Однако при установлении столь подвижной грани, как грань, отделяющая приготовление от покушения, трудно избежать ошибок. Все это вело к серьезным отрицательным последствиям, поскольку в ряде случаев оставались безнаказанными общественно опасные действия.

УК РСФСР 1922 г., введя правило о ненаказуемости приготовления к преступлению, ставил суды перед трудной дилеммой: с одной стороны, суды были обязаны наказывать все общественно опасные деяния, ибо в этом и состоит одна из основных задач социалистического правосудия, а с другой стороны, они не могли наказывать общественно опасную предварительную преступную деятельность, которая по не зависевшим от лица обстоятельствам была прекращена на стадии приготовления и не успела еще вылиться в непосредственное исполнение преступления, то есть в покушение[360 - На это противоречие справедливо указывал проф. М. С. Строгович. См. его статью «Приготовление к преступлению по УК РСФСР ред. 1926 г.» («Рабочий суд», 1927, № 10, стр. 845–846).].

Вследствие этого суды, чтобы не оставлять безнаказанными приготовительные к преступлению действия, квалифицировали их как покушения. В то же время некоторые суды, не считаясь с запретом закона, наказывали общественно опасные приготовительные действия именно как приготовление.

Установленная УК РСФСР 1922 г. ненаказуемость приготовительных к преступлению действий, не способствовала осуществлению советским уголовным правом такой важной задачи, как задача подавления, сопротивления свергнутых эксплуататорских классов. Положение УК РСФСР 1922 г. о ненаказуемости приготовления к преступлению противоречило, в частности, задаче осуществления суровой расправы с контрреволюционерами, которая была сформулирована В. И. Лениным в 1922 г. в известном письме к Д. И. Курскому. В. И. Ленин указывал в этом письме: «Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»[361 - В. И. Ленин. Соч., т. 33, стр. 321.].

В УК РСФСР 1922 г. эти указания В. И. Ленина не нашли достаточно полного отражения. Составы контрреволюционных преступлений были сформулированы в этом кодексе лишь как действия, непосредственно направленные на свержение Советской власти. Что же касается других контрреволюционных действий, которые еще не вылились в непосредственное посягательство на свержение Советской власти, то они, ввиду ненаказуемости приготовлений к преступлениям, должны были, по УК РСФСР 1922 г., оставаться безнаказанными.

Составы контрреволюционных преступлений нужно формулировать в законе широко. Так это и было сделано в последующем законодательстве. Вместе с тем очевидно, однако, и то, что при любой формулировке составов контрреволюционных преступлений в законе – закон вряд ли сможет описать все приготовительные действия к совершению этих преступлений. Не менее очевидно также, что любые приготовительные действия к совершению контрреволюционных преступлений представляют большую общественную опасность. Эти преступные действия следует наказывать с тем большей решительностью, что именно при контрреволюционных преступлениях задача пресечения преступной деятельности до того, как она доведена преступником до конца, приобретает особо важное значение.

Нельзя не отметить и следующее обстоятельство. Ст. 89 УК РСФСР 1922 г. предусматривала ответственность за недоносительство о совершенных и о достоверно предстоящих преступлениях, предусмотренных в ст. ст. 58–66 УК, то есть о большинстве готовящихся контрреволюционных преступлений. Создавалось явное противоречие: за недоносительство о совершенных и готовящихся контрреволюционных преступлениях лицо подлежало уголовной ответственности, а сам приготовлявшийся к преступлению субъект от ответственности, в силу ст. 12 УК РСФСР, освобождался.

Однако, несмотря на содержавшийся в УК РСФСР 1922 г. формальный запрет наказывать за приготовление к преступлению, судебная практика и в то время всегда решительно карала всякую подготовительную контрреволюционную деятельность[362 - См. М. С. Строгович. Приготовление к преступлению по УК ред. 1926 г. («Рабочий суд», 1927, № 10, стр. 846).].

В начале 20-х годов весьма распространенным, тяжким преступлением был бандитизм, часто перераставший из общеуголовного в политический. К каким результатам приводила ненаказуемость приготовления к бандитизму, можно проиллюстрировать следующим примером из судебной практики. Организованная банда во главе с Требачом, вооруженная винтовками, 17 мая 1923 г. отправилась в лес для совершения вооруженного ограбления. Однако, пробыв в лесу день и никого не встретив, преступники отложили ограбление на другой раз.

Киевский губернский суд квалифицировал их действия по ст. 76 ч. 2 УК УССР (организация банды и участие в ней) и приговорил обвиняемых к расстрелу.

Верховный Суд УССР приговор губернского суда отменил на том основании, что осужденные совершили лишь ненаказуемое приготовление к бандитизму, и на основании ст. ст. 4 и 5 УПК УССР освободил осужденных от ответственности[363 - Собрание определений УКК Верховного Суда УССР за январь – февраль 1925 г. Харьков, 1925, стр. 75. См. также комментарии к этому делу в книге: УК УССР 1927 г. Комментарий, составленный Курицким, и др., 1927, стр. 125.]. Даже если считать описанные выше действия приготовлением к бандитизму, то и тогда они представляют серьезную общественную опасность, вследствие чего они должны быть строго наказаны (хотя на самом деле здесь имело место оконченное преступление).

Таким образом, установленная УК РСФСР 1922 г. и уголовными кодексами других советских республик, которые действовали в тот же период времени, ненаказуемость приготовления ко всем преступлениям приводила к тому, что в ряде случаев лица, совершившие опасные преступные действия, освобождались от уголовной ответственности.

До денежной реформы 1924 г. весьма распространенным преступлением было и фальшивомонетничество. Ненаказуемость приготовления к фальшивомонетничеству мешала эффективной борьбе и с этим преступлением. Так, некто П. был задержан с двумя литографскими камнями с изображением на них серии билетов государственного казначейства и списками номеров серий. Суд квалифицировал действия П. по ст. ст. 13, 14 и 85 УК как покушение на фальшивомонетничество[364 - См. «Еженедельник советской юстиции», 1922, № 4, стр. 321–322.]. Совершенно очевидно, что в данном случае было налицо типичное приготовление к фальшивомонетничеству. Суду пришлось пойти по пути заведомо неправильной квалификации с тем, чтобы общественно опасное приготовительное действие, не наказуемое по закону, было наказано[365 - См. также Сборник обвинительных пунктов, сост. Васильев, 1922, стр. 19 (дела о приготовлениях к побегу из места заключения).].

Не только народные, и но вышестоящие суды нередко отступали от принципа ненаказуемости приготовления к преступлениям. Так, циркуляр Военной коллегии Верховного трибунала ВЦИК от 29 сентября 1922 г. прямо указывал на необходимость привлечения к ответственности за одну категорию приготовительных действий – за незаконное хранение чистых бланков документов со штампами и печатями. В указанном циркуляре говорится: «Военная коллегия Верховного трибунала ВЦИК разъясняет, что, хотя Уголовный кодекс РСФСР незаконного хранения чистых бланков со штампами и печатями должностных лиц или учреждений лицами, на то не управомоченными, как самостоятельного уголовно наказуемого преступления и не знает, но, имея в виду то обстоятельство, что при помощи чистых бланков со штампами и печатями должностных лиц или учреждений в период 1920–1921 гг., совершались преступления массового характера, как-то: дезертирство, получение по фиктивным документам продовольствия и другие, с которыми реввоентрибуналы вели усиленную борьбу – надлежит признать, что обнаружение чистых бланков со штампами и печатями должностных лиц и учреждений у лиц, на хранение таковых не управомоченных, должно рассматриваться как приготовление к тому или иному преступлению…». Циркуляр предлагает предъявлять лицам, виновным в незаконном хранении указанных бланков, «обвинение применительно к ст. 12 УК и тем статьям, кои предусматривают преступления, подготовляющиеся лицами, у коих обнаружены вышеуказанные бланки»[366 - «Еженедельник советской юстиции», 1922, № 37–38, стр. XVI.] (курсив мой. – Н. К.).

Таким образом, в этом циркуляре был сделан совершенно правильный вывод о том, что ненаказуемость приготовления к тяжким преступлениям не отвечает интересам борьбы с этими преступлениями и потому за приготовление к ним субъект должен привлекаться к ответственности.

Все сказанное показывает неприемлемость принципа ненаказуемости приготовительных к преступлению действий, установленного УК РСФСР 1922 г. Этот принцип приводил, во-первых, к тому, что оставались безнаказанными общественно опасные деяния; во-вторых, приготовления к преступлению неправильно квалифицировались иногда как покушение; в-третьих, в теории и практике возникали бесконечные и подчас бесплодные споры о границах приготовления и покушения.

В июле 1923 г. II сессия ВЦИК X созыва внесла изменение в ст. 12 УК РСФСР. Заключительная часть этой статьи была изложена следующим образом: «Приготовление не карается, если оно само по себе не составляет деяния, наказуемого согласно настоящему кодек су, но от суда зависит применять в отношении привлекаемых лиц, признаваемых им социально опасными, меры социальной защиты»[367 - СУ РСФСР, 1922, № 44, ст. 479.].

Закон, таким образом, допускал ответственность за приготовление к преступлению, причем вопрос о привлечении к ответственности за приготовление к преступлению решался в каждом конкретном случае судом в зависимости от социальной опасности лица. Согласно же ст. 49 УК РСФСР, социальная опасность субъекта определялась его связью с преступной средой и прошлой преступной деятельностью. Лица, признанные социально опасными, подлежали высылке на срок до трех лет.

Призванная ликвидировать трудности, возникавшие в судебной практике при преследовании общественно опасной подготовительной преступной деятельности, приведенная выше поправка к ст. 12 УК РСФСР не могла полностью выполнить этой задачи. При всем значении социальной характеристики субъекта, его связи с преступной средой и прежней судимости – эти признаки не могут подменить собой объективную общественную опасность деяния. Новая конструкция ответственности за приготовление вела к тому, что приготовление отрывалось от соответствующего преступления и превращалось в своего рода самостоятельное оконченное преступление с самостоятельным наказанием.

Помимо этого, поправка к ст. 12 УК РСФСР страдала еще одним недостатком: в соответствии с этой поправкой приготовление к любым преступлениям могло влечь за собой во всех случаях лишь одну, и притом одинаковую, меру наказания – высылку на срок до трех лет. Между тем для одних приготовительных действий, например при приготовления к незаконной охоте, эта мера наказания была слишком строгой, а для других, например, при приготовлении к контрреволюционным преступлениям, – слишком мягкой.

Ввиду того, что в соответствии с поправкой к ст. 12 УК РСФСР 1922 г. ответственность за приготовление связывалась с социальной опасностью субъекта, отдельные криминалисты сделали из этого ошибочный вывод, будто бы тем самым в советское уголовное право были внесены чуждые ему элементы субъективизма, «социальной опасности субъекта»[368 - См. например, В. Гольдинер. Объективизм и субъективизм в советском уголовном праве («Вестник советской юстиции», 1926, № 16 (74), стр. 630–631); Доклад М. А. Чельцова-Бебутова на тему «Спорные вопросы учения о покушении» («Вестник советской юстиции», 1924, № 21, стр. 722 и др.).].

Трудности, с которыми столкнулось наше законодательство при конструировании ответственности за предварительную преступную деятельность, были трудностями роста. Законодатель искал наиболее правильное решение этой проблемы и под воздействием практики все ближе и ближе подходил к нему.

* * *

Значительной вехой в истории советского уголовного права явилось издание основ общесоюзного законодательства, обусловленное образованием Союза Советских Социалистических Республик.

31 октября 1924 г. были изданы «Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик». В ст. 1 «Основных начал» указывается, что уголовное законодательство Союза ССР и союзных республик имеет своей задачей судебно-правовую защиту государства трудящихся от общественно опасных деяний, подрывающих власть трудящихся или нарушающих установленный ею правопорядок.

В прямом соответствии с материальным определением преступления решаются в «Основных началах» и вопросы ответственности за предварительную преступную деятельность. Подчеркивая эту связь, проф. М. С. Строгович писал: «Если преступление не есть формальное понятие, а действительно, социально опасное явление, разумеется, нельзя заранее объявить, что такая-то стадия осуществления преступления ненаказуема: если в этой стадии действия того или иного лица являются социально опасными не только сами по себе, но и по отношению к преступной цели, к достижению которой они ведут, ни в коем случае нельзя отказываться в отношении этих лиц от применения соответствующих мер социальной защиты»[369 - М. С. Строгович. Приготовление к преступлению по УК ред. 1926 г. («Рабочий суд», 1927, № 10, стр. 846).].

Ст. 11 «Основных начал» установила наказуемость как приготовления к преступлению, так и покушения на него. В этой статье указывается: «Если начатое преступление не было доведено до конца, то есть если преступный результат по каким-либо причинам не наступил, то суд при выборе мер социальной защиты, назначенных уголовным законом за данный вид преступления, руководствуется степенью осуществления преступного намерения».

Комментируя ст. 11 «Основных начал», т. Красиков, прокурор Верховного Суда СССР, на II сессии ВЦИК СССР говорил: «Здесь особенность в вопросе, трактующем о покушении и приготовлении к совершению преступления. Говоря о стадиях совершения преступления, проект становится на некоторую новую точку, где все эти стадии предоставляется определить самому суду мерою приближения к совершению преступления. Таким образом, теоретические дебаты о преступлении и его стадиях отходят на задний план, и суду уже предоставляется считаться при выборе наказания именно со степенью осуществления преступления и со степенью участия в преступлении»[370 - II сессия ВЦИК СССР. Бюллетень № 4, 2 октября 1924 г.].

Достоинства «Основных начал» сравнительно с прежним законодательством по вопросам ответственности за приготовление и покушение сводятся к следующему: а) «Основные начала» установили наказуемость приготовления и покушения, исходя из общественной опасности предварительной преступной деятельности; б) «Основные начала» в четкой форме связывают меры наказания за приготовление и покушение с общественной опасностью последних, со степенью завершенности преступления и близостью наступления вредных последствий; в) при определении наказания согласно «Основным началам» суд не связан какой-либо одной неизменной мерой наказания. Наказание за приготовление и покушение назначается в пределах санкции той статьи, которая предусматривает соответствующее оконченное преступление.

«Основные начала» не знают терминов «приготовление» и «покушение». И приготовление к преступлению и покушение на него характеризуются в «Основных началах» единым понятием «начатое и неоконченное преступление». Это обстоятельство явилось причиной того, что в действующем республиканском законодательстве, принятом после издания «Основных начал», по вопросу об ответственности за приготовление и покушение имеется определенный разнобой, если не по существу, то по форме. Так, УК РСФСР редакции 1926 г. говорит о покушении и приготовлении в одной статье, не давая понятия покушения на преступления (ст. 19). УК Азербайджанской ССР редакции 1927 г. посвящает вопросам стадий преступления две статьи – в одной (ст. 20) дается определение приготовления, в другой (ст. 21) говорится о наказуемости приготовления и покушения, причем и здесь не содержится определения покушения. УК УССР редакции 1927 г. посвящает стадиям преступления три статьи: ст. 16 дает определение покушения, ст. 17 содержит определение приготовления, а ст. 18 говорит о наказуемости приготовления и покушения. УК Грузинской ССР редакции 1928 г. говорит о покушении и приготовлении в одной статье (ст. 19), но не употребляет термина «покушение», а говорит о «начатом преступлении», охватывая этим понятием и приготовление к преступлению. Наконец, УК Белорусской ССР редакции 1928 г. вообще не употребляет терминов «приготовление» и «покушение». В ст. 20 УК БССР говорится о «начатом преступлении, не доведенном до конца».

Следует признать, что применяемый «Основными началами» термин «начатое и неоконченное преступление» является недостаточно четким. Недостаточная четкость этого понятия привела к тому, что УК УССР, в Общей части истолковав его как «начало исполнения», установил уголовную ответственность только за покушение.

Вряд ли можно признать удачной замену «Основными началами» при характеристике покушения ясного и понятного положения – ненаступление преступного результата по не зависевшим от лица обстоятельствам, о котором говорилось в «Руководящих началах» и в УК РСФСР 1922 г., довольно неопределенным выражением – ненаступление преступного результата по «каким-либо причинам». Добровольный отказ тоже является причиной ненаступления преступного результата, однако при добровольном отказе нет ни приготовления к преступлению, ни покушения на него. Следует отметить, что в «Основных началах» ничего не говорится о добровольном отказе.

* * *

* * *

Переход нашей страны к социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства потребовал дальнейшего укрепления социалистической законности. XIV партийная конференция, состоявшаяся в 1925 г., признала укрепление социалистической законности очередной задачей Советского государства. В решениях конференции, говорилось, что «интересы укрепления пролетарского государства и дальнейшего роста доверия к нему со стороны широких масс крестьянства в связи с проводимой ныне политикой партии требуют максимального упрочения революционной законности…»[371 - КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, ч. II, изд. 7-е. Госполитиздат, 1954, стр. 162.]

Перед советским уголовным правом стояла задача всемерно способствовать социалистической индустриализации путем борьбы с расхитителями народного добра и бесхозяйственностью, за строжайшее соблюдение производственной и трудовой дисциплины.

Не менее ответственные задачи возлагались на советское уголовное право и в деле содействия коллективизации сельского хозяйства, в области охраны новых, социалистических общественных отношений в деревне. Нужно было организовать систематическую и беспощадную борьбу с кулачеством и расхитителями колхозного имущества, объявить войну хулиганству и поножовщине на селе.

Все эти и подобные им мероприятия уголовно-правового характера были хотя и вспомогательными, но необходимыми элементами охраны социалистических общественных отношений.

С учетом указанных выше задач, руководствуясь постановлениями общесоюзного закона – «Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», должны были строиться уголовные кодексы союзных республик.

Изданию УК РСФСР редакции 1926 г. предшествовала большая подготовительная работа. И опять, как в 1921–1922 гг., «больным» вопросом, как его тогда называли, становится вопрос о конструкции ответственности за приготовление к преступлению. Различные проекты УК содержали по этому вопросу различные, подчас прямо противоположные решения: проект НКЮ РСФСР следовал в этом отношении положениям ст. 11 УК РСФСР 1922 г. (с поправкой, внесенной в эту статью в 1923 г.); проект комиссии СНК РСФСР считал необходимым наказывать приготовление и включал приготовление в понятие покушения; проекты Конституционной комиссии и Комиссии законодательных предположений предлагали наказывать приготовление лишь в особо указанных в законе случаях; наконец, проект УК, одобренный СНК РСФСР, предусматривал наказуемость и приготовления и покушения наравне с оконченным преступлением. Этот последний проект лег в основу ныне действующего УК РСФСР 1926 г.

В УК РСФСР 1926 г. ответственность за предварительную преступную деятельность строится в соответствии с материальным определением преступления. Ст. 19 этого кодекса устанавливает: «Покушение на какое-либо преступление, а равно и приготовительные к преступлению действия, выражающиеся в приискании или приспособлении орудий, средств и создании условий преступления, преследуются так же, как совершенное преступление, причем суд, при выборе меры социальной защиты судебно-исправительного характера, должен руководствоваться степенью опасности лица, совершившего покушение или приготовление, подготовленности преступления и близостью наступления его последствий, а также рассмотрением причин, в силу которых преступление не было доведено до конца.

В случаях, если преступление не было совершено по добровольному отказу лица, намеревавшегося совершить это преступление, от его совершения, суд устанавливает соответствующую меру социальной защиты за те действия, которые фактически были совершены покушавшимся или приготовлявшимся». В то же время УК УССР редакции 1927 г. в вопросах ответственности за приготовление и покушение пошел по пути УК РСФСР 1922 г.

На практике применения УК УССР 1927 г. можно еще раз убедиться в неприемлемости принципа ненаказуемости приготовлений ко всем преступлениям.

Трудности уголовного преследования и квалификации предварительной преступной деятельности, схоластические подчас споры о границах приготовления и покушения в сочетании с дискуссиями о социальной опасности лица и т. д. и т. п. – все то, от чего была избавлена деятельность судебно-прокурорских органов РСФСР после издания УК РСФСР 1926 г., в полной мере сохранилось на Украине вплоть до 1928 г., когда и в УК УССР был введен принцип наказуемости всех приготовлений наравне с покушением и оконченными преступлениями.

Достаточно просмотреть судебную практику судов УССР за 1927–1928 гг., чтобы убедиться в том, какие серьезные трудности вызывала ненаказуемость приготовления, установленная первоначально УК УССР.

Так, например приговором Изюмского окружного суда от 11 февраля 1927 г. Фарафонов и др. были осуждены по ст. 16 и ст. 56–17 УК УССР, то есть за покушение на совершение разбойного нападения. Обстоятельства дела, как они указаны в приговоре суда, следующие: «Осужденные, вставши с поезда и вооружившись обрезами и ножами, пошли на станцию с целью совершения разбойного нападения. В тот момент, когда подсудимые вошли в станционный коридор, их заметил уполномоченный ОГПУ и крикнул им: «Стой». Осужденный Фарафонов и другие бросились бежать, но были задержаны»[372 - «Еженедельник советской юстиции», 1928, № 5 (111), стр. 149.].

Осужденные в кассационной жалобе писали, что считают приговор неправильным, потому что их действия являются не покушением, а приготовлением к разбойному нападению, вследствие чего они согласно ст. 18 УК УССР должны быть освобождены от уголовной ответственности. Интересно, как Кассационная коллегия аргументировала необходимость отклонения жалобы осужденных и оставление в силе приговора окружного суда. Коллегия сослалась на то, что «подсудимые не имели возможности привести в исполнение своего намерения, то есть совершить нападение на кассу, по причинам, от них не зависящим»[373 - Там же.]. Приведенные аргументы, правильно обосновывающие общественную опасность действий, совершенных осужденными, и необходимость наказания этих действий, однако вовсе не доказывают, что данные действия являлись покушением, а не приготовлением к преступлению (этот вопрос обходится в определении молчанием, хотя в жалобе указывается именно на него). В действительности же здесь имело место приготовление к преступлению, а именно создание условий для осуществления разбойного нападения на кассу. Но и эти действия являются общественно опасными и должны быть наказаны. Именно поэтому Фарафонов и другие были привлечены к уголовной ответственности и осуждены.

Приведенный пример лишний раз показывает отрицательные последствия установления законом ненаказуемости приготовления.