Воздухоплаватель

– Господа! Просто мистика какая-то! На каком языке они разговаривают? У меня такое впечатление, что они понимают каждое слово друг друга!

– Поручик, я приказываю вам сидеть смирно и не крутить головой, – сказал Ульянин.

Де ля Рош низко наклонилась над столом и что-то говорила Ивану Михайловичу. В глазах у нее поблескивали слезы, но она улыбалась, и в голосе ее слышались нежность и смущение. В какой-то момент, продолжая говорить, она развязала газовый шарфик, под которым оказалась золотая заикинская медаль. Поднесла ее к губам, тихонько поцеловала и снова обернула шею шарфиком, скрыв под ним золотую награду.

Заикин опустил глаза и смущенно завязал узлом вилку.

* * *

На аэродроме по полю катался аэроплан. Мсье Бовье и сам Анри Фарман обучали новичков «пробежкам» по земле с работающим мотором.

Ученики – здоровенные усатые дяди – бегали за аэропланом, как мальчишки, в ожидании своей очереди, искательно заглядывали в глаза Фарману и Бовье, внимательно слушали объяснения, переводили друг другу с французского на немецкий, на английский, на русский, на японский все, что говорили инструктор Бовье и директор школы Фарман.

Мациевич что-то втолковывал Заикину, тот смотрел на него с напряженной физиономией, запоминал и снова приставал к Мациевичу с вопросами.

Улучив момент, Заикин подошел к Фарману и мрачно спросил по-французски:

– Мсье Фарман, когда я буду летать?

Фарман рассмеялся, похлопал Заикина по плечу и ушел, на ходу раскуривая трубочку.

* * *

– Анри, я вам так благодарна за все! – сказала де ля Рош. Они стояли в цехе-ангаре около нового аэроплана.

– Не стоит благодарности, Кло, – сказал Фарман. – Через несколько дней вы сможете облетать эту новую игрушку. Остались какие-то пустяки. Почему не приехал Пьер?

– Вы из меня сделали авиатора, Анри. Вот за что я благодарна вам.

– Не преувеличивайте моих заслуг, Кло. Вы были самым способным и самым очаровательным учеником моей школы.

– Я охотно пококетничала бы с вами. Анри, но мое уважение к вам настолько велико, что мешает мне это сделать.

– А жаль! – рассмеялся Фарман. – Когда приедет Пьер принимать новый аэроплан?

– Анри, – Де ля Рош вынула из сумочки пудреницу и, глядя в зеркальце, провела пуховкой по лицу, – когда должен быть готов аппарат мсье Заикина?

– Понятия не имею, – легко ответил Фарман. – Когда справлюсь со всеми остальными заказами. Месяца через два-три... – И вдруг насторожился. Посмотрел на де ля Рош и спросил удивленно: – В чем дело, Кло?

– Он уже оплатил счет за постройку? – спросила де ля Рош, внимательно разглядывая свой нос в маленьком зеркальце.

– Да. В чем дело, Кло?

– Когда, вы сказали, будет готов мой аппарат?

– Через несколько дней...

– Анри, будьте же как всегда любезны и отдайте мой аэроплан мсье Заикину, – спокойно сказала де ля Рош и впервые посмотрела в глаза Фарману. – А я подожду эти два-три месяца.

– Вы сошли с ума, Кло! Вы не можете ждать так долго! Я слышал, что Леже заключил для вас очень выгодный договор на гастроли в Испании.

– Я тоже слышала об этом, Анри. – Де ля Рош невозмутимо спрятала пудреницу в сумочку. – Пожалуйста, передайте этот аэроплан мсье Заикину. Я вам буду очень обязана. Считайте, что я уступаю свою очередь.

– А как же гастроли в Испании? – растерялся Фарман. – Я не рекомендовал бы вам летать там на старом аппарате. Он уже достаточно изношен.

Де ля Рош поцеловала Фармана в щеку и улыбнулась:

– Мой дорогой мэтр, я так привыкла во всем следовать вашим советам, что ни за что не буду летать в Испании на старом аппарате. Я просто туда не поеду!

– Вы с ума сошли! Что с вами, Кло?

– До свидания, Анри, – нежно сказала де ля Рош. – Я была так рада вас видеть. И пожалуйста, напрягитесь и придумайте, под каким соусом вы через несколько дней сообщите мсье Заикину, что его аэроплан уже готов.

* * *

Несколько русских офицеров, Заикин, Ефимов и Фарман стояли около новенького аэроплана. Заикин был расфранчен и торжествен. В руках он держал свою роскошную трость с бриллиантами. Неподалеку стоял художник Видгоф и набрасывал с натуры аэроплан. С другой стороны аппарата фотограф устанавливал свою треногу. Около аппарата копошились Жан и Жак.

Фарман говорил, а Мациевич почти синхронно переводил Заикину:

–...только из глубочайшего уважения перед твоими спортивными заслугами господин Фарман нашел возможность ускорить постройку аэроплана.

Жан и Жак переглянулись. Жан ухмыльнулся, а Жак сплюнул.

– Мсье Фарман говорит, что он сам пролетит сейчас над полем, чтобы показать тебе все достоинства аэроплана, – сказал Мациевич.

Фарман улыбнулся и посмотрел на трость Ивана Михайловича.

Заикин перехватил его взгляд и тут же быстро проговорил:

– Ты, Лев Макарыч, передай ему, что я и слов таких не могу найти, чтобы выразить свою благодарность, а посему прошу его принять маленький презент...

И Заикин протянул Фарману трость. Мациевич перевел, и Фарман, уже искренне восхищенный, принял подарок.

Пока он любовался тростью, Мациевич тихо спросил Заикина, показывая на художника и фотографа:

– Иван Михайлович, дорогой ты мой, на кой тебе черт сейчас эти-то понадобились? И так на бобах сидим, зубами щелкаем.

– Лев Макарыч! Реклама – ух какая страшная сила! Может, я мужик и серый, и неграмотный, а только в этом я соображаю будь здоров!

– Мсье Заикин! Силь ву пле, – сказал Фарман и широким жестом пригласил Заикина занять пассажирское сиденье.

Он сказал еще несколько слов и любезно улыбнулся.

– Господин Фарман говорит, что он сам сотворит твое крещение.

– Батюшки-светы! – воскликнул Заикин и бросился к аэроплану. – Да неужто?! Эва, что моя тросточка-то наделала! Недаром за нее тысячу двести рублей плочено! Хорошо, что в ломбард заложить не успели!

Русские захохотали, зааплодировали. Фарман принял это на свой счет и вежливо поклонился.