Воздухоплаватель

Деланно поморщился, как бы от крепкого рукопожатия Ивана Михайловича, и потрогал его мускулы через рукав пилотской кожаной куртки.

– Мсье будет лучшим авиатором среди борцов и... лучшим борцом среди авиаторов...

Заикин с напряжением вслушивался в чужую фразу, подумал и сказал по-русски:

– Благодарствуйте. Живы будем – не помрем.

* * *

А через несколько дней Мациевич провожал Заикина домой на парижском вокзале. Они стояли на перроне, ожидая, когда подадут состав.

–... в общем, все это достаточно серьезно, и за час до отхода поезда всего и не скажешь, – проговорил Мациевич.

– А ты мне самую суть, – попросил Заикин и по привычке погладил лошадиную морду.

– Сейчас попробую... Мне кажется, что Россия минует и смуты, и духовную гибель, на которые обречены многие нации и страны в нашем только что начавшемся веке, если овладеет вершинами науки и порожденной ею техники. Не очень сложно? Все понятно?

– А чего ж не понять? Хочешь жить – умей вертеться. – Заикин сделал хитроватую паузу и добавил: – Но вертись по науке, изучая законы вращения, чтобы тебя на барьер не выбросило и не разметало по первым рядам зрителей. Так?

Мациевич улыбнулся:

– Так... Можно и так.

– Ты в Россию вернешься – не бросай меня. Я тебя там с господином Куприным познакомлю. Вы люди друг к другу очень подходящие.

– Сочту за честь.

– А если вдруг Клава из Испании приедет... Ты скажи ей... – смутился Заикин.

– Скажу.

– И скажи, коли будет хоть малейшая возможность получить ангажемент в Россию, – пусть берет. Я ее там сильно ждать буду.

– Обязательно скажу. Я тут тебе маленький подарочек приготовил...

Мациевич вынул из фиакра большой элегантный портфель и достал оттуда знаменитую чемпионскую муаровую ленту Заикина с золотыми медалями. Порылся еще немного и достал золотые часы Заикина, которые они вместе закладывали в ломбард.

– Возьми, пожалуйста, Иван Михайлович, свои часы и награды и носи их на здоровье и счастье, – чуточку торжественно сказал Мациевич.

При виде такого количества золота у извозчика отвалилась челюсть от изумления и испуга.

– Господи! Лев Макарыч, как же это тебе удалось?! – потрясенно спросил Заикин. – Ведь копеечки же за душой не было!

– Бери, – коротко сказал Мациевич и сам надел чемпионскую ленту на мощную заикинскую шею.

– Стой, стой! – встревожился Заикин, быстро стянул с себя сюртук и жилет и надел ленту прямо на рубашку. – А то ненароком и сопрут в толчее.

Концы ленты с медалями он заправил прямо в брюки, а сверху надел жилет, сюртук и аккуратно застегнул их на все пуговицы.

– Не видать? – спросил Заикин.

– Все в порядке, – рассмеялся Мациевич. – Держи часы.

– Нет, – твердо сказал Заикин. – Ты часы эти себе в презент оставь. Пусть у тебя по мне память будет. Может, мы с тобой когда-нибудь в России с одного поля взлетать будем, а я тебя и спрошу: «Который час, Лев Макарыч?» А ты эти часики вынешь и вспомнишь, как Ивана-дурака на аэроплане в чужой стране летать учил. А, Лев Макарыч? – И Заикин расхохотался.

– Спасибо, Иван Михайлович.

– Слышь, Лев Макарыч! Ты давай возвращайся скорей... Мы с тобой всю Россию в новую веру переведем! В истинно христианскую воздухоплавательную! Ты со своей колокольни – инженерно-авиаторской, а я со своей...

– Садись, Иван Михайлович. Пора уже, – сказал Мациевич.

Они влезли в фиакр. Извозчик, подозрительно оглядываясь на них, тронул лошадь.

Заикин был возбужден. Он схватил своими огромными лапами руку Мациевича и с безудержной страстью проговорил:

– У меня уже Петька Ярославцев в Харьков выехал, первые гастроли заделывать, а потом по всей России летать буду! По всем уголкам, где людишки еще тележного скрипа боятся! Вот помяни мое слово, ты через месяц вернешься – такое обо мне услышишь!

* * *

На мерцающем экране харьковского кинотеатра «Синематограф» появились неровные, подпрыгивающие титры:

«Полет и падение Ивана Заикина».

А внизу, чуть правее экрана, на фальшивящем фортепьяно тапер играл «Барыня, барыня! Сударыня-барыня!..»

«Русское синематографическое общество гг. Харитонова и Картамонова».

И опять:

«Полет и падение Ивана Заикина».

На экране многотысячная толпа. Бегают мальчишки. Вдалеке на поле аэроплан начинает разбег. Взлетает...

«Барыня, барыня! Сударыня-барыня!..»

Восторженные лица зрителей. Кричащие рты. Полицейские лошади приседают на задние ноги от страха.

«Барыня, барыня! Сударыня-барыня!..»

Титр: «Подул ветер!»

Аэроплан на экране делает крен, пытается выровняться и...

Застывшие зрители в зале. Семечковая кожура прилипла к нижней губе. Баба кормит грудью младенца – глаза устремлены в мерцающий экран.

«Барыня, барыня! Сударыня-барыня!..» – тупо молотит тапер.

На экране конвульсивно дергается аэроплан и как падающая коробка врезается в землю.