Москва – Маньпупунёр (флуктуации в дольнем и горним). Том 1. Бафомет вернулся в Москву

Апокалипсис – дословный перевод Поднятие занавеса (снятие покрова).

Глава 6. Необычный побег и визит в Бакката

Дорога привела меня в степь,

На закате повеяло прохладой, вольно дышится,

только одинокому путнику, не до этого

Во сне веки Александра Алексеевича дёрнулись, он глухо застонал, пытаясь пошевелить принайтованными руками и ногами и замер. Во всполохах грозовых разрядов увидел – рядом с его койкой стояли двое необычных ночных посетителей.

Подросток с неприятным неживым лицом, животиком упираясь в стальной уголок солдатской кровати.

Несколько поодаль господин в длинном чёрном плаще, надетом поверх коричневого костюма с искоркой. На властном лице последнего пробежала тень толи удивления, толи недоумения, на смену которым в доли секунды пришло удовлетворение, блеснули в тусклом свете ночного освещения больничной палаты глубокие глаза. Он повёл рукой в направлении головы лежащего Немо и едва слышно хмыкнул.

За окном свирепствовал шквал, блистали, словно лезвия катаны молнии, дождь хлестал и барабанил по оцинкованному подоконнику.

Что-то произошло – притихло. Ремни на руках и ногах Серова опали сами собой, глухо звякнули металлические пряжки. Он наполовину проснулся и приподнялся на койке, сощуренными глазами с тревогой озираясь и находясь, всё ещё под впечатлением, увиденного во сне и не менее удивительного вблизи него – в палате. Разглядывал с удивлением того, что в плаще.

От внезапного страха деревянным голосом – «Кто Вы артисты? Что ещё?». И уже успокоившись и освоившись но, все ещё не веря своим глазам, поспешно перекрестился – «Вы глюк?».

Круглолицый с волосами благородного цвета детской неожиданности чихнул и самодовольным голосом мультяшного Матроскина молвил – «Сами Вы глюк Немо, однако. Мы здесь за Вами. Одевайтесь».

Теперь уже по настоящему уверовав в побочное действие химиотерапии, и списав все на продолжение сна, Александр Алексеевич опять лёг и отвернулся, натянув на голову мокрое от пота тёмно-синее в полоску по краям одеяло.

Внезапно и бесцеремонно, его подбросила неведомая сила, встряхнула, поставила на ноги. Спокойный голос второго Незнакомца спросил, как приказал – «Хочу предложить Вам Господин Никто прогуляться по ночной Москве. Вам, знаете ли, полезно в теперешнем-то состоянии.

Встряхнитесь, наконец. После таких необычных снов, признаться удивили Вы меня, особенно птицей. Когда-нибудь возможно Я Вам объясню в чём тут «петрушка», так кажется, русские говорят. Думаю, Вы заслужили право на небольшое приключение».

Продолжил – «Да и мы в столь славном граде давненько не были, годков с тридцатых, так что вполне можем составить Вам компанию или, что правильнее – кумпанию. Правда, почему его назвали первопрестольным, так и не понял, поскольку были, и Грады Китеж и Рюген-град, Аркаим-город медведя, были, наконец, Родень и Ольния, не находите?

Ну, хватит экскурсов в Неторию.

Встряхнулись, если надумали – пошли. We will show (нас ждёт шоу)».

Треснул и раскатился гром, вспышка молнии ни миг осветила стену палаты. Немо вздрогнул, почудилось, что одноухий Ван Гог с портрета ему весело подмигнул. Лицо художника как бы ожило, поплыло в воздухе и наконец, замерло в масленых красках холста. Совсем странным было то, что изображение великого психа на автопортрете теперь смотрело налево.

Рухнув в омут сомнений, неразрешимых загадок, неясных предчувствий и надежд, Немо махнул на все рукой и, наказав себе более ничему не удивляться и ничего не бояться, твёрдо сказал скорее себе, чем незнакомой парочке.

«А что я теряю? Вперёд! И тут же, с тревогой. В халате? А домой? Можно домой, хоть ненадолго?».

«Всё возможно, и Вам домой тоже, но всему своё время!». Жёстко утвердил тот, что, судя по всему, был главным.

«С Вашего разрешения?». Самодовольно вымолвил другой, что был пониже ростом, глянув на своего спутника. Вытащил жестом фокусника откуда-то старинное перо с золотым колпачком и взмахнул им в направлении болезного. Тот же миг больничный светло-коричневый халат на Серове превратился в элегантный чёрный смокинг с белоснежной шёлковой рубашкой, стоячим воротничком, и тёмно-фиолетовой бабочкой на нем.

Блестящие лакированные ботинки не жали, носки присутствовали, из кармана на сантиметр торчал тончайший батистовый платок. Нет не для соплей, но приданию джентльменам вида благородного и имущего, а пуще всего соответствия традициям, как в поступках, так и в одежде. Ибо не зря сказано, что в человеце все должно быть прекрасно и здоровье и дела и одежда, а паче оного – мысли.

В лице Немо также произошли некоторые заметные изменения – оно помолодело, жёсткая щетина на скулах сменилась трёхдневной модной небритостью, разгладились многочисленные морщины на лбу, чистые короткие волосы уже не прилипали к голове клочьями, но словно одуванчик торчали во все стороны плотным ёжиком.

Довольный произведённым эффектом ночной гость произнёс – Шмага, Делоникс Королевский, протянул руку-лапу к двери, приглашая на выход.

Дверь бесшумно распахнулась, запор и не звякнул на удивление и троица не спеша пошла по коридору к лестнице. Впереди шёл круглолицый, игриво помахивая толстым пушистым хвостом, висящим сзади на цепочке, за ним Немо обалдевший от всего происходящего и сзади, замыкая шествие – Незнакомец в плаще.

У одной из дверей, незнакомцы задержались, тот, что выше зачем-то посмотрел в глазок и затем они быстро догнали поджидавшего их сотоварища по ночному рандеву.

Был ещё один свидетель ночного происшествия, с проникновением посторонних в палату больных – святая святых лечебного корпуса, кроме Палыча. Пьяный в дымину дежурный санитар с трудно произносимой фамилией, заканчивающейся на – Оглы, в полуприкрытую дверь дежурки увидел, как мимо двери по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх, где был расположен лечебный кабинет главврача, просочились три длинные тени.

Но мерзкая самопальная водка уже сделала своё гнусное дело, потому оторвать натруженный мышц от тяжёлого табурета не представилось никакой возможности.

Какая-то мозговая извилина уцепилась за спасительное, и успокоилось от осознания, что это алкогольный делирий (белая горячка, delirium tremens). Эта мысль закрутилась, как диск гироскопа. Тяжёлая голова …Оглы упала на стол, накрытый старой газетой – Метро.

Так бы этот случай и остался, никому не известен, если бы не имел неожиданное продолжение. Наутро, в субботу при пересменке, в Журнале посетителей, что лежал на краю стола в той же дежурке, на толстой картонной обложке которого обычно резали хлеб, была обнаружена совершенно препохабнейшая запись о посещении палаты №3/3 с 3.10 до 3.25 некими Беллой и Симой, с целью ширнуться и потрахаться.

Кроме всего прочего, половина листов была вырвана, а лицевую часть Журнала украсило изображение могучего главного мужского органа, в обрамлении здоровенных волосатых яиц и сердечек, пронзённых стрелами упитанного Амура. Надо отдать должное, рисунок был вполне профессионален и реалистичен.

Внимательное изучение почерка негодника (или во что верили меньше – негодяйки), написавшего столь неприличный текст, ничего не дало. Кто такие были эти Белла и Сима и правда ли, что они каким-то невообразимым образом оказались в служебном помещении этой ночью, выяснить, также не получилось.

Администрация женского корпуса больницы однозначно заявила, что это никак не их подопечные. Второй санитар, дежуривший внизу, на первом этаже здания той ночью высказался в том духе, что это бред. Незаметно и мышь не проскочит, а обе входные двери в корпус на ночь запираются на ключ и щеколду, отодвинуть которую можно только со страшным скрипом.

Что тут же и было продемонстрировано на практике, ответственным лицам, осуществляющим собственное расследование инцидента. Скрип засова слышно было в другом конце коридора. Камера наблюдения, установленная ещё в прошлом году не работала.

Оглы каким-то образом проглядевший сам факт безобразия, за событиями и перипетиями шквалистой ночи, с утреннего бодуна клялся и Аллахом божился по своему, что это не он написал. Но в памяти те, привидевшиеся ночные тени всплыли.

Рассказывать о них он не собирался, уже по трезвому дню списав все на злую водку. Нехотя обороняясь от наседавшего на него дежурного доктора Агриенко, в который раз пообещавшего доложить в понедельник руководству. А уж оно, уволит алкаша санитара. Оглы твердил о непричастности, слабом здоровье и 16 малых детках, в родном Тьмутамбиде, клялся на хлебе и не совсем понимал, чего от него ещё хотят.

В конце концов, от него отстали. Уволить то можно конечно, да где взять идиота на такую зарплату. Тем паче, в его причастность к какому-то бардельеро с бабами, уж совсем не верилось. Выпить это да, это он пил. А кто не пьёт? Но с городскими телками? На всякий случай, не поднимая шума, проверили содержание и хранение наркосодержащих препаратов, все на месте.

Журнал ещё утром изъяли и обещали к обеду принести из хозчасти новый, но поскольку в субботу она была закрыта, за дневными хлопотами по наведению порядка на территории, видимо забыли. Заступившему санитару настрого приказали о безобразии молчать и никому не распространяться.

Когда же в понедельник, день тяжёлый, по напоминанию очередной смены вспомнили, обнаружилось ещё более не понятное и гадкое происшествие. Все три экземпляра, что имелись в хозчасти и хранились в старой, покрытой пылью коробке, на самой верхней полке металлических стеллажей были также, похабно расписаны и разрисованы.

В углу помещения, на вырванных листках одного из журналов лежала огромная куча зловонного кошачьего дерьма. В понедельник дело дошло до начальства.

Тотчас подвергнутый строгому допросу Еремей Николаевич, здоровенный толстяк – уполномоченный согласно приказу главврача за выдачу инвентаря и помещение был предупреждён для порядку о недопустимости разгильдяйства и повышении бдительности в режимном учреждении.

Позже были изысканы необходимые средства и закуплены новые журналы по статье – Управленческие расходы.

Тем же понедельником, такую же точно кучу, на аккуратных пожелтевших листочках, обнаружила старенькая уборщица на столе в кабинете Лепецкого. Отчего расстроилась и непривычно для себя матюгнулась, но гавно убрала, списав неприятность на местного любимца кота Ваську, совершенно непричастного и маниакально чистоплотного. Долго тёрла потом мокрой мыльной тряпкой по полировке столешницы.

Со стен на неё смотрели с пониманием всё бородатые незнакомые дядьки в строгих сюртуках и при галстуках, которые опытные и понимали, кто здесь главный. Убери на три дня уборщицу, всё зарастёт, прости господи. А вот не придёт, кто из дохтуров неделю, и ничего, и не заметят. Так-то. О неприятности она никому не сообщила, справедливо посчитав, что может выйти боком, себе дороже.

Кто мог проникнуть в закрытую комнату склада в административном здании и кабинет главврача в лечебном корпусе, а главное зачем? Оставалось непостижимой загадкой.

Цепь непонятных событий раскручивалась, росла и множилась, что-то впереди.

Меж тем вернёмся к событиям грозовой ночи. Троица в прежнем порядке дошла до тёмной лестницы, поднялась выше на этаж и прошла коридором до дверей начальственного кабинета, обитого кожей и разбитого на ровные ромбы медной проволокой с креплением в углах гвоздями, с медными же резными шляпками.

Низкорослый вставил ноготь в замочную скважину, с лёгким щелчком дверь отворилась, вошли. Совершенно обыкновенно зажгли свет. Подросток с красным лицом старика по-хозяйски прошастал через длинный кабинет с плотно прикрытыми шторами к массивному столу, обошёл, его справа и отворил другую дверь, скрытую в настенных панелях орехового дерева.