Кандагар. Как все начиналось (взгляд лейтенанта)

Командир 1 мсв л-т Кмицикевич И. Р. 1980 г.

Но то было в Союзе, где самое худшее – двойка на итоговой проверке. Здесь – цена другая. Да и кто бы спорил, если бы кругом была тишь, гладь да божья благодать? У меня свой аргумент: у нас нет времени на раскачку. Рота – «сырая», смётана на живую нитку. А информация из штаба приходит одна тревожнее другой. Кто знает, когда полыхнет? Чтобы замполитское слово до людей дошло, его нужно хотя бы услышать! А для этого как раз необходим элементарный армейский порядок, в котором важная роль (перебрасываю «мяч» на поле Быкова) принадлежит старшине. Разговор окончен, но каждый остается при своем.

Тревожная неопределенность подстегивает, как допинг. Весь свой интеллектуальный багаж, все свои знания и силы я бросаю для выполнения одной задачи: сделать роту боевым управляемым коллективом. Я понимаю, что от этого зависит моя жизнь. Это мой единственный шанс вернуться.

И я не один. Наш «хутор» работает в одной упряжке. С Толиком мы сдружились давно, а когда в роту прибыл Игорь Кмицикевич, у нас образовалась дружная сплоченная команда. Во всем поддерживая, помогая друг другу, мы старались сделать из набранных повсюду «по сусекам» пацанов настоящих бойцов. Служба приносит удовлетворение. Каждый – на своем месте, каждый делает свое дело без всяких указаний. Нам даже ротный не нужен. Во всяком случае, мы стараемся сделать все, чтобы к приходу командира рота была готова. Вот личный состав построен, посчитан, проверен. Остается доложить… Что я и делаю с подчеркнутой субординацией: строевым по камням и кочкам! Чтобы каждый боец видел: встречаем командира роты! А значит: обо всем забудь и слушай! Может, от его указаний напрямую зависит, будет когда-нибудь у тебя дембель или нет.

Желая смягчить этот служебный накал, ротный деловито принимает доклад, буднично отдает указания, подшучивает над бойцами, всем своим видом как бы говоря: «Да ладно, чего уж там, не министр же обороны вышел…» Так начинается каждый наш день. Но дисциплинка-то растет!

Эта компашка у нас сохранится до самого конца службы в Афганистане. Помню, как старшина роты, прапорщик Земсков Василий («Вассисуалий») поначалу даже обижался, когда мы дружно прорабатывали его за какие-то огрехи. «Ну что вы все на меня накинулись?» – ныл тот. «А ты что хотел, Василий? У тебя ведь вон – то – то и то-то…» И Василий стал отличным старшиной, боевым прапорщиком.

Беседы с бойцами приносят мне не только профессиональное удовлетворение, но иногда и реальные «бонусы». Однажды вечером, заглянув по своему обыкновению к солдатам в одну из палаток, неожиданно попадаю на пир. Уха «по-кандагарски» аппетитно булькает на чугунной буржуйке. Рыба – здесь?! Откуда?!

Афганский «деликатес»… А есть-то и нечего!

Оказывается, стремясь разнообразить скудный солдатский рацион, расторопные бойцы, во главе с рядовым Залудяком, в поисках чего-нибудь съестного быстренько обшарили все окрестности полка. И в какой-то луже, руками, буквально из грязи, умудрились выловить здоровенную рыбину, на манер нашего судака. Удалили по совету ротных туркмен черную ядовитую пленку из брюшка, гонец слетал за крупой и специями на батальонный ПХД, и – ушица готова! Пробую и я. Давно забытый вкус! Не хватает только 100 грамм. Особенно после набивших оскомину тошнотворных щей и борщей из банок. Так я впервые попробовал местную рыбу «маринку», сыгравшую в дальнейшем не последнюю роль в моей судьбе.

Но на этом гастрономические чудеса не закончились. Вскоре меня ждал потрясающий деликатес! Те же расторопные ребята приволокли целое ведро… крабов!!! Их накопали обычной саперной лопаткой в ближайшем полусухом арыке. Здоровенные зеленые крабы пережидали засушливое и холодное время, закопавшись в ил. Я не верил глазам. Крабы, в пустыне? С крабами у меня прочно ассоциировалось только море, пальмы, белый песочек и красавицы-мулатки. Подошел бы, при убогом воображении, и галечник Черного моря, в арбузных корках и рваных газетах.

А тут крабов в пустыне копают лопатой, как картошку у нас в Калининской области! Добычу, нетерпеливо облизываясь, мигом сварили на костерке. И облизнулись: есть-то и нечего! Так, клешенки пососать. Вот тебе и крабы… То ли наши раки! Особенно те, которые «по пять».

Вот так, оказывается, и рушатся наши иллюзии. Все говорят «заграничное – отличное!» А как вот распробуешь, оказывается слаще нашего и нет ничего.

23 февраля

Обстановка гнетет своей неизвестностью. Никто не знает, чего ждать и к чему готовиться.

Вдруг ночью 22 февраля, чуть ли не в ста метрах от штаба, находят убитым СПНШ полка к-на Кумчака с пулей в голове и с пистолетом в руках. Это первая наша потеря полка в офицерах. Кто в него стрелял, в кого стрелял он – неизвестно. По полку ходят зловещие слухи, и все кажутся реальными. Друзья и сослуживцы капитана в его самоубийство не верят. С чего бы? Не верим и мы. Что он узнал, увидел перед смертью? Кто его убил, диверсанты? Тогда почему не взято оружие? Обстоятельства его смерти до сих пор остаются для меня загадкой.

Тщательно инструктирую часовых. Но теперь мои слова воспринимаются не как «замполитский треп» – обязательное приложение к должности, а как суровая реальность. Хотя меня тревожит уже другая крайность: как бы в кого не пальнули с перепугу! Смерть капитана Кумчака потрясла. Оказывается, она ходит рядом…

Олега как раз в этот момент назначают помощником дежурного по полку, и он всю ночь сидит в раскачиваемой ветром палатке, крепко сжимая в руке пистолет, дергаясь на каждый хлопок раздувающегося полога. Позже, при чистке обнаружилось, что у пистолета каким-то невероятным образом оказался сточен боек!

Следующий день, 23 февраля, полк, сам того не ожидая, отметил по-боевому, «ударом по врагу». В самый разгар праздника в роту приходит сногсшибательная новость: только что в бою наши разведчики «замочили» духов и захватили «Тойоту» – стоит у штабной палатки с убитыми в кузове! Несемся к штабу. И точно! У палатки – пикап с крупными буквами «Toyota» на заднем борту! У машины оживленно толпится народ, с любопытством разглядывая трофей, и с каким-то особым выражением лица – мифических доселе врагов. Смотрю и я. Те вповалку валяются в кузове. Люди как люди, плохо одетые… Для меня они пока еще не враги, а люди, которых убили. В воздухе – странный кисловатый запах крови. Впервые вижу убитых. В душе – какая-то какофония из чувств. В ней все перемешано, как винегрет. Человеческая жалость: они жили, любили, как мы, мечтали. И вот их нет. Зачем? Профессиональный интерес: а машина у них проходимая, идеально для диверсий! И философское: вот она, смерть. Возможно, такая судьба ждет и меня…

Спрашиваем друг у друга: «Как, где, откуда?» Нас интересуют подробности. Но ответа нет.

Существуют разные версии нашей самой первой стычки с душманами (враги по фарси, «духи» – по-нашему).

Вообще, история всегда обрастает мифами, а военная особенно. Мифы выгодны всем: самим участникам (кто не хочет геройски выглядеть?), окружающим (с мифами жить спокойнее) и начальникам, в них они выглядят мудрыми стратегами и отцами-командирами. С «возрастом» мифы толстеют, с каждым рассказчиком обрастая новыми подробностями и даже участниками. Поди, проверь! Всегда лучше послушать непосредственных очевидцев. Как это было на самом деле? Не знаю. Сам я в этом эпохальном событии не участвовал, поэтому рассказываю байку, которая бытовала у нас в батальоне и осталась в памяти. История банальна. Вроде бы наши разведчики, совсем недалеко от части, внезапно напоролись на душманов. Те как раз выруливали на «Тойоте» из-за барханов. Боевая практика показывает: в таких ситуациях важно, кто первым испугается и начнет стрелять. Наши испугались первыми, поэтому вернулись с трофеями.

Убитых надо было вытащить из машины, переложить на наш грузовик и захоронить в пустыне. Желающих не находится. Бойцы отказываются даже прикасаться к убитым. Все кивают на разведчиков: это их дело, кто пострелял, пусть тот и хоронит. На том и порешили.

Машину с острым любопытством изучают офицеры. Как же, первая иномарка! Технари радостно суетятся: что у ней под капотом? Звучат восторженные возгласы. Под капотом оказывается маленький аккуратненький двигатель, несмотря на внушительный «табун» лошадей. Вот он, «загнивающий» Запад!

За руль садится сам комполка. Он важно трогается и дает несколько кругов по плацу. Пробует технику и другое полковое начальство.

Весь остаток дня только и разговоров о «Тойоте» и героях-разведчиках. Вечером небо вокруг полка окрашивается разноцветьем сигнальных ракет и автоматно-пулеметных трасс охраны аэродрома, что стало достойным завершающим аккордом этого знаменательного дня.

Наводнение

Вскоре произошло событие, ставшее в истории нашей бригады почти былинным. Новичкам о нем рассказывали с суровой мужской сдержанностью, как бывалый шкипер о походах и штормах салагам-юнгам. Событие, освободившее, наконец, и нашего «многострадального» Борю от печной барщины.

Это – кандагарское наводнение 1980 года. Звучит, конечно, издевательски. Любой скажет «Какое «наводнение? Всю службу пыль глотали!» и будет прав. Я и сам до сих пор удивляюсь.

А началось все с обычного безобидного дождичка, к ночи перешедшего в ливень. А тот – в какое-то светопреставление. Видеть такое в Союзе мне еще не доводилось. Палатка ходила ходуном и тряслась, словно по ней стучала целая рота барабанщиков. Не верилось, что от этой жути нас защищает всего лишь тоненькая стеночка захудалого брезента. Представляю, каково под грибком дневальному, если вообще он там есть! Надо бы проверить, да и морально поддержать парня. Пусть видит, как надо относиться к служебному долгу, иначе я просто болтун. Но выходить не хочется. Я все еще раздумываю: вообще, кто меня туда гонит? Считая себя полным идиотом, все же шагаю в черную круговерть. Тут же получаю в лицо солидную порцию водяной шрапнели, еле успевая подхватить фуражку!

Выйдя, чуть не матерюсь: кругом вода! Наши палатки как маленькие тропические островки среди бескрайнего океана! Здесь что, сезон дождей? Вода уже по щиколотку!

Я горд собой: все же правильно, что вышел, проявил характер. Будет о чем рассказать утречком. Хотя толку-то, никто не поверит, все спят и десятые сны видят. Кому в голову придет такой бред: наводнение в пустыне? И тут до меня доходит: так ведь нас скоро затопит! В маленьких палатках хоть высокий помост, а в «динозавре»-то – метровая яма! Если уже не затопило… Надо срочно поднимать людей!

Несусь к грибку и глазам не верю: дневальный на месте! Темень, ливень, кругом ни души, а он стоит! В мокрой насквозь плащ-палатке, в воде! Ну, герой… Боец радуется мне как родному. Спрашиваю: «динозавр» проверяли? Понятно… Дежурного сюда, бегом! А сам – к «динозавру»! Черная громада палатки кажется могучим утесом среди бушующего моря. А вода ощутимо прибывает. Она уже плещется у самого края бруствера!

Бросаемся с дежурным внутрь. В палатке непривычная тишина. Даже уютно. На полу, в сумраке мерцающих коптилок – ряды безмятежно спящих солдат. Под ногами уже хлюпает вода, поднимая краешки солдатских матрасов как надувные. Постой, да они почти плавают в воде! Надо же, и никто не проснулся! Бежим по рядам, тормоша людей: «Рота, подъем! Тревога! Выходи строиться!» Кто-то, подняв голову, удивленно таращится: строиться, в такую погоду, они что, с дуба рухнули? Поднимаем чуть ли не пинками: «Давай, давай, быстрей на выход! Сейчас все затопит!» Наконец, доходит. Первые, сразу сев в лужу, мгновенно вскакивают. Счет идет на секунды! Времени спасать имущество нет. Все хватают что подвернется: оружие, вещмешки и выбегают на улицу. Снаружи уже доносится крутой мат, угодивших по колено в воду бойцов. Оставшиеся выбираются из палатки уже на карачках, скользя по стекающей внутрь грязной жиже.

Наконец, вот и последний. Успели! Какое-то время стоим, и, не обращая внимания на ливень, обреченно глядим, как маленькие струйки воды, становясь все шире, то тут, то там перехлестывают через бруствер. Так, наверное, смотрят на свой тонущий корабль потерпевшие кораблекрушение. И вдруг, разом, вся масса воды обрушивается внутрь! Вот «динозавр» дрогнул, зашатался и рухнул в бурлящий котлован. Будить других уже не приходится. В темноте – крики, мат, суета! Все без команды бросаются к единственному спасению – родным БТРам, в парк, случайно оказавшийся на возвышенности.

Утром, как ни в чем не бывало, выглянуло ласковое солнышко и ночные страхи исчезли. Все наперебой смаковали пережитый ужас. Но первую строку рейтинга по праву заняли безвестные сидельцы зиндана, о которых попросту забыли в суматохе. А хватились, на месте тюрьмы – уже озеро. К счастью для начкара, уже простившегося со звездочками на погонах, острожники спаслись, благополучно всплыв вместе с водой.

Жизнь вернулась в привычную колею. Вода сошла, оставив грязное месиво, покосившиеся палатки и горы мусора. Стихия коснулась не всех. В офицерских палатках с кроватями – только ноги замочили. А вот те, кто вынужден был закопаться, получили сполна. Как оказалось, мы расположились в незаметной глазу низине, куда в одночасье и хлынули потоки с окрестных холмов.

В городке везде, где можно: на кустах, машинах, антеннах БТР, веревках палаток – сушились портянки, бушлаты, шапки. Бойцы поправляли палатки, вычерпывали воду, копошились в грязи, пытаясь отыскать свои пожитки.

Останки нашего «динозавра» представляли печальное зрелище. Вокруг огромной ямы жидкой грязи с торчащими концами багров и брезента молча, как на погосте, стояли бойцы. Где-то там, на дне, покоилось их оружие и имущество. Да кто туда полезет? Взяли багры… И вот уже из глиняного киселя на свет стали появляться гранатометы, матрасы, подушки. Но нас интересует только оружие. Не найдем, придется опять копать. А оно, как в солдатских щах мясо, попробуй, сыщи в таком болоте! К счастью, все оружие нашлось. Рядом выросла огромная грязная гора осклизлых матрасов и подушек. Все пришло в негодность. Въевшаяся насмерть глина, как камуфляж, окрасила все в стойкий рыжий цвет.

Траншея сзади полка быстро наполнилась матрасами и подушками. Полетела туда и парадная форма офицеров, взявших ее с собой по чьему-то идиотскому приказу. ПЗМ-ка тут же выкопала еще одну траншею. Вскоре все барахло закопали, а грязь разгребли. Но где теперь брать имущество? Чтобы получить, надо его вначале списать. Наконец, из полка пришла долгожданная команда. Ротные со старшинами радостно зашуршали бумагами: когда еще такая халява наступит? В роте ведь всегда недостача: бойцы как дети малые – то порвут, то потеряют. А тут еще целое партизанское войско прокатилось «мамаем» с их товарообменом. Какое хозяйство выдержит? Для списания таких потерь одного наводнения явно было маловато. Для этого требовалась могучая фантазия и недюжинный литературный талант! Командиры морщили лбы и чесали затылки, выдумывая все новые козни коварной стихии. Распространенный анекдот-быль того времени: «Порывом ветра унесло: 3 кирки, 4 лопаты и 2 лома. – Три! Хорошо: пиши три». Хотя, действительно, многое так занесло илом, что без миноискателя и не найдешь.

Узнаем, что от наводнения пострадало и местное население в пригородах Кандагара, век не видавшего такого природного катаклизма. На построении командование обратилось к нам с призывом проявить интернациональную солидарность и выделить в качестве гуманитарной помощи пострадавшим треть суточного рациона. Все «за», поддерживают и одобряют. Куда деваться? Разъясняем: дело политическое, нам необходимо налаживать дружеские отношения с местным населением, хотя кушать, конечно, хочется. Попутно командованием было решено выделить и личный состав с техникой. Вскоре в окружной газете «Фрунзевец» появилась большая статья и соответствующая фотография. Радостные наши солдаты и не менее счастливые декхане, улыбаясь в камеру, дружно машут лопатами. А в вышедшем позднее информационном сборнике в/ч пп 69507 была приведена более подробная информация.

«При ликвидации последствий наводнения в г. Кандагар и оказании помощи населению было выделено 150 чел. л/с, 7 автомашин для перевозки продовольствия, 2 землеройных машины для восстановления водоотводного канала. В фонд помощи населению было выделено: муки – 550 кг, риса – 150 кг, перловой крупы – 1500 кг, сахара – 200 кг, соли – 100 кг, мясных консервов – 200 кг, сгущенного молока – 17 кг, чая – 10 кг».

Когда я оглядываюсь назад, меня не покидает странное ощущение какой-то мистической предопределенности этого наводнения. Мы просто обречены были его пережить! Наводнение разделило нашу историю на «допотопную» полковую и «новейшую» бригадную. Мы получили новое название и номер, Боевое Знамя, новую штабную структуру, новое командование, вооружение и имущество, сменили место расположения. Мы стали другими. Все, что было прежде – смыто кандагарским дождем.

Глава 7

Мы – бригада!

Реинкарнация

1 марта 1980 года мы, сами того не подозревая, проснулись уже не в своем родном 373 полку, а в 70-ой отдельной гвардейской краснознаменной орденов Кутузова, Богдана Хмельницкого мотострелковой бригаде, в списки которой навечно зачислен Герой Советского Союза гв. л-т Рябцев Василий Александрович.

Именно тогда, 1 марта, оказывается, было принято решение о формировании на базе нашего полка и 2-го дшб 56-ой ошбр – 70-й мотострелковой бригады. Так, неожиданно, в одночасье, мы стали наследниками ее славного боевого пути и легендарной истории. Вскоре в 1-й роте нашего батальона на каждой вечерней поверке первым именем по списку стало звучать имя героя – л-та Рябцева. А на наши плечи авансом, беспроцентным кредитом, внезапно свалилась чужая слава. Седые от времени ордена на Боевом знамени бригады словно вопрошали: «А вам-то слабо?» Кто знает? Жизнь покажет…

В наших же, лейтенантских, а тем более солдатских «низах» произошедшая «реинкарнация» бригады прошла буднично и совершенно незаметно, разве что на утренних построениях части стало постепенно появляться новое начальство. Но дальнейшие перемены были качественные: в численности, управлении, вооружении и обеспечении.

Комбриг полковник Шатин М. В. и командир разведвзвода л-т Имамбаев А. (фото Имамбаева)

Командиром бригады был назначен подполковник Шатин Михаил Владимирович. Прежний комполка майор Солтанов с нескрываемой радостью простился с частью и улетел в Союз. Через двадцать лет он сделал головокружительную карьеру, став генерал – полковником, начальником Генерального штаба нового Туркменистана, но в 2001 году был разжалован президентом Ниязовым в рядовые и осужден за коррупцию и торговлю оружием.