Ядро и Окрестность

– Вдали.

– Как серна робкая, она умчалась вдаль, – вспомнил Максим.

– Хорошо сказал – серна! – Фай даже слегка причмокнул губами.

– Разве восточные женщины холодны?

– Зачем? – обиделся Фай. – Стыдливость не принимай за холод.

Он был прав. Недавно у него побывала сестра. Фай спал на стульях, стелил себе пальто. А утром все убирал. Нурия, так ее звали, недолго думая, купила ему матрас, хотя он отнекивался. Она приехала в столицу по приглашению брата, но женским своим чутьем догадалась, как тут непросто.

Максим смотрел на стулья, не придавая им значения. Он жил в витальном времени. Малое каждодневное проходило мимо, не оставляя ничего, словно так и надо. Теперь, бывая в гостях у Фая, он видел два ряда стульев, обращенных друг к другу, и широкий полосатый матрас на них. Ему было приятно осознать встречу обоих времен: витального с акциональным, – здесь в этом месте. Но сам он внезапно обнаружил непонятную грусть в окрестности собственного сердца.

– Если есть два, почему не быть трем? – размышлял Фай вслух.

– Сказать откровенно, я начинал с единицы. Все из одного источника.

– Да, – подхватил Фай, – чем ближе к нему, тем тверже мир.

– Почему тверже?

– Плотнее.

– Нет, – отмел Максим. – Ты говоришь о ядрах. Они только сгущают. Я имею в виду настоящий источник всего. Мы покидаем его, спускаясь все ниже и ниже, но это не конец. Предстоит возвращение: самое далекое в нас сольется с близким, холодное с горячим, тяжелое с легким.

– Аллах, – сказал Фай, – все из него и к нему.

– Потом я стал думать, как это происходит, и пришел к двум.

– Не ты один.

– Если два, то оба разные.

– Верно. Единство и борьба противоположностей – прожужжали все уши.

– Прожужжали, не сказав главного, – кивнул головой Максим. – В чем она – эта противоположность. Пришлось брать за основу первичную комплементарную пару: кто или что в ней, во-первых, и как отдельное становится собой, во-вторых.

– Но из двух возникает три, – опять закинул Фай. – Ты не можешь остановиться.

– В горизонтальном плане третий – это посредник. Например, энергия. Она стоит между массой и информацией.

– Бог, – возразил Фай, – Он поверх всего.

– Верх, даже самый последний, означает вертикаль. Вертикаль входит в механизм Вселенной. Бог не механизм. Впрочем, некоторое превосходство и подчинение можно обнаружить и среди двух. Каждая противоположность считает себя главной. Кому принадлежит первенство у вас?

– Инженер, мираб, председатель – уважаемые люди.

– Это лестница власти. У нее множество ступеней, особенно на Востоке, тебе не надо рассказывать. Я говорю только о двух – разных и равных, о мужчине и женщине.

– Мужчина старше, – сказал Фай без тени сомнения.

– Вас же всего двое, чего тут делить?

Фай тонко улыбнулся:

– Жена приходит в дом к мужу, он платит калым. У богатых до сих пор несколько жен. Дом большой, всем хватит места.

– Ты почему не женат?

– Я?

– Да, ты.

По лицу Фая пробежала волна.

– Я же здесь, в России, спустился в ядро, твое слово – не мое. А прошлое осталось там. У нас на свадьбе жених накрывает стол длиной в сотню метров, родственники, соседи, друзья. Как можно обидеть!

Максим молчал, пытаясь представить себе такое застолье.

– Ты не спустился в Россию, а поднялся к ней.

– Так ведь она ядро.

– Периодическую систему знаешь? Каждый период изображает поэлементную развертку пары. Ядро – металл, окрестность – все остальное, кроме инертного газа. Россия стоит в начале строки, она металл. Ты в самом конце – там, где металлоиды, но номер твоего периода ближе к началу таблицы.

– Считаешь себя умнее?

– При чем здесь ты и я, речь о наших странах.

– Ладно, – мотнул головой Фай, – четыре, пять. Не твои числа? – продолжая, он загибал пальцы.

– Нет, чем дальше от единицы, тем меньше силы. Это как круги на воде. Впрочем, четверка попадается часто. Например, электричество и магнетизм, у каждого по два полюса.

– А пятерка? – Фай свел пальцы в замок.

– Пятерка неинтересна совсем.

– Звезда, – поправил Фай.

– Лучи – всего лишь способ описания самосветящегося ядра, что тут интересного?

– Я говорю о пятиконечной звезде.

– Ах, пятиконечной! – Максим совсем о ней забыл.

А ведь она никуда не девалась, метила здания и башни, груди и лбы. Число ее превосходило ночную небесную сверкающую пыль. Он еще не ходил в школу – ему показали, как ее следует рисовать на песке палкой и мелом на красной кирпичной стене. О значении никто не думал, он и сам не спрашивал – просто знак. Потом перестал замечать. Она сделалась невидимкой. Привык, и глаз уже не выделял. Звезда не совпадала с всегдашним повторяющимся действием. Люди научились шагать намного шире ее лучей. Она могла бы держаться, собирая по-прежнему дань со своего символа, таким же большим в прошлом, как время звезды. Но время уже истекало, а кроме того, его смысл был утерян уже в начале. Странно, одно и то же слово и два совершенно разных значения. Что имели в виду первые люди звезды? Растянуть свое время на миллиарды лет? Но тогда требовалось запустить конвейер переделки наипростых частиц, не поддающихся счету, в немногие сложные, создав небывалые в прошлом температуры и давления.

Первые люди были сметены вторыми, вторые – третьими. Дело было зимой. Максим вместе с такими же, как он, прокладывал кабель. Грелись у костра. Бросовые длинные доски протягивали поперек огня. Прогорев в середине, они удваивали сами себя, вздымая пламя.