Ядро и Окрестность

– Это какие же?

– Масса и информация.

– Пространство и время, по-твоему, не сущности?

– Трудно сказать, что они. Пространство, во всяком случае, не умозрительно. Я бы определил его как набор сред – каждая с особыми свойствами. Ядро окружает себя поясом сред и с ним взаимодействует.

– Что за этим поясом?

– Соседние ядра со своей окрестностью. Пустоты нигде нет. Время связано с движением. Никто еще не научился видеть его отдельно.

– Понятно, что оно не фигура.

– Среда явлена в объектах, они как раз фигуры.

– Время обнаруживает себя в скорости.

– Которой нет без пространства. Вообще элементных пар бесконечно много, от основания бытия к вершине. У всех есть общая черта: один элемент изображает материю, другой – движение. Пространство и время, вероятно, исходная пара. Ничего более основательного мы не знаем. Людям дано это в виде самой незыблемой опоры ума. Может быть, есть и другое, но человек не дорос. Масса и информация дают следующую ступень, более осязаемую. В ней рядом с идеальным присутствует сущностное начало. Масса – это материальный субстрат, информация противостоит ей как элемент бестелесный, но раздающий свойства. У субстрата нет и не должно быть никаких свойств. Он их получает от того, кто имеет. Получая, становится не тем, чем был раньше, увеличивая свою реальность. Сущность проникается способностью к действию, через него себя обнаруживает и постоянно проявляет. Между массой и информацией стоит энергия, выступая в виде посредствующего звена, середины. Благодаря ей обозначен замысел перехода через пропасть от начального элемента к конечному.

– Середина уравновешивает?

– У нее много свойств. Постепенность отрицает мгновенность действия. Оно может быть сколь угодно быстрым, но никогда мгновенным. Промежуточное состояние позволяет времени осмотреться. Но я бы подчеркнул в нем еще одно качество, обычно скрытое. Середина или смесь, химера, на них нельзя смотреть как на спокойное перетекание ряда от первой половины к последней. Раз она смешивает оба полюса, избегая взрыва, значит, не похожа ни на какой из них и в некотором смысле вынесена в иное измерение. О числовой последовательности этого не скажешь, а в материальной совместность противокачеств означает шаг в развитии системы.

– Как все-таки пространство и время преобразуются в массу и информацию?

– Никто тебе этого не скажет. Эти категории носят слишком отвлеченный характер, мы можем судить о них только на основании той самой смеси, которая принимает самые разные сочетания.

– В смеси элементов пара в определенном смысле свертывается, уподобляясь единице, но не настоящей, поставленной в завершение цикла, а связанной с приостановкой действия из-за смешения полюсов.

– Например?

– Возьмем тот же космос. Звезде вместе с набором планет предшествует туманность или облако. Его вещество качественно однородно. Разделения на полюсы еще не произошло. Они даны лишь в возможности. Такое состояние неустойчиво, поэтому длится недолго.

– Почему ты решил, что оно неустойчиво?

– Протооблако существует в реальной среде, испытывая постоянно внешние возмущения. Будучи аморфным, оно является лакомым куском для своих соседей. Реакцией на эти вызовы как раз и является борьба за собственную субъектность. Внутренние ресурсы протооблака идут на строительство собственного звездного дома.

– Баб, – предупредил Максим.

Фай вскочил на ноги и, не оглядываясь, стал зачищать края котлована. В распахнутые ворота въезжал «Белорус». Баб сидел в кабине рядом с водителем. Видно, хозяин решил подключить технику. Укладка плит вручную ломами очень затягивала ремонт. Скорее всего, дело было не в переплате рабочим, а в устройстве его часов, которые отдельными стрелками показывали разное время. Чем крупнее были действия, цепляемые самой короткой стрелкой, тем увереннее хозяин входил в собственное Большое время. Он двигался намного быстрее своей страны в соответствии с обратной пропорцией между массой и скоростью. Масса принадлежала ей. Трактор был собран благодаря сжатию социальной материи. А скорость развил хозяин.

Огород

Великая польза от куска земли, думал Максим. Есть он, и ты уже не бездомная собака. Днем человек отправляется на промысел. Да и все куда-то идут, хлопочут. Потому что встали со своих постелей и перешли от сна к жизни. Как быть не имеющему ночлега? Говорят, даже рыбы в положенное время забываются, стоя в воде неподвижно. В поездах метро и электричках бродяги спят в позе мученика. Им не мешают. Однажды Максим наткнулся на свежевыкопанную яму при дороге. Оставалось только накрыть – был бы угол. Но ее неизвестно почему бросили. Может быть, оттого, что сразу за ней начинались могилы старого кладбища. Место было глухое и жутковатое. Заселяют чердаки и подвалы, теплотрассы и бетонные погреба на пустырях, где прежде частники держали захватом огородики. Федя, его Федей звали, он посещал мусорку рядом с домом, где жил Максим. Так вот он принес на плечах балок и жил в нем, соединяя дневное время, принадлежащее в равной мере всем, с ночным, которое велит прятать сложенное на отдых тело в укрытии.

В прежнее время Максим делал не одну попытку приобрести подходящий кусок земли. За Серпуховом набрел на деревеньку. Ручей протекал мимо, неширокий, но полный. Ивы теснились к самой воде, далеко в полях, отмечая русло. Место это напомнило старую Россию на картинах передвижников. Сидела на лавке старуха, смотрела вдаль, чего-то там различая. Максим понял – смотрела в глубину прожитой жизни.

– Дом хочу купить. Не подскажете?

– Дом-то. Да вон у Егора, на том конце, подойди. – И она назвала номер. – Правда, плохонький, да он и просит недорого.

Сколько?

– Слышала, полторы, зато участок.

Дом был из самана в одно окно. К нему примыкал бывший коровник, когда еще держали коров. Хозяин чуть обустроил, получилось две комнаты – жилая и рабочая.

– Полторы, – ответил он на вопрос, приглядываясь к Максиму с сомнением. – Да, что сказать, возьмешь ли, – продолжал он. – Так-то спрашивают.

– Согласен, – сказал Максим. – Огород у тебя хорош.

Хозяин помедлил.

– Вы это… с твердостью или как?

– Мне участок нужен, – повторил он, – дом подниму сам.

Они вышли на улицу.

– С ним не прогадаешь. Тут запахано немерено, скот держали. Везде подзол да супесь, а у меня земля как на Кубани. Я сам оттуда. – Он улыбнулся. – Так-то вот.

Договорились встретиться завтра, уже с задатком и при свидетелях. Всей суммы у Максима еще не было. Спал он ту ночь крепко. Ближе к утру видит сон, а в нем человек-лошадь. Смотрит с недоверием. К чему бы это, подумал Максим. Перебирала копытами. Лицо сложилось в желание. На другой день, как договорились, он подъехал в ту деревню к Егору.

– Сядем, напишешь расписку в получении задатка. Всего полторы – так и укажем, с собой у меня пятьсот, и веди соседей.

– Как то есть полторы? – перебил тот.

Максим опешил:

– Ты же вчера сам называл.

– Две с половиной, а там как хотишь. Я на свою цену покупателя найду.

Он не стал спорить. Перед ним был человек-лошадь. Увидеть лошадь во сне означает ложь. Как же он не догадался сразу, бил сюда ноги, теряя время. Он скосил взгляд от лица вниз. Черные ботинки, каких давно уже никто не носил, слабо пританцовывали от нетерпения.

Живет в тебе душа, размышлял Максим обратной дорогой. Отсюда и ошибки. Окрестные души измеряет собой, другого инструмента ведь нет. Опыт нужен, как нож со многими лезвиями. Большое, поменьше, дальше штопор, консервный нож, пилочка для ногтей. Придумал же кто-то сменные инструменты в одном футляре. Легкая ложь – у человека глаза заволокло туманцем, как малый снег на дороге, пороша. Такой брать широким захватом, усилий почти не делаешь. Человек тут же краснеет. Тяжелая привычная ложь – меняешь узкую лопату на движок с поперечной рукоятью и толкаешь с силой, пока не оголится полотно. Да не полотно – глаза с остатками прикипевшего к сердцу льда.

После была еще одна деревенька – называлась Ужи. Местность, что ли, змеиная? Но увидел узкоколейку с кукушкой, которая ходила туда-сюда впритык к домам с огородами. Такая ходила в детстве. Однажды его бабка пересекала рельсы, поезд ее напугал, она не смогла обойти лужу. А шла в валенках и долго потом вспоминала эту кукушку.

Рисовалась ему картина далекая, но четкая, величиной с окуляр подзорной трубы. Обхаживают они всей семьей собственный свежий садик. Жена на грядках. Он мастерит летний стол с широкими скамейками под взрослой яблоней, чтобы собираться им вечерами за чаем с непокупным пирогом. Город уже не сжимал бы их до хруста костей, позволяя свободно дышать два дня в неделю. Рассказал он жене о своих поездках с грустью, а та отвечала:

– Знаешь, есть одно местечко неподалеку. Люди копаются, давай и мы тоже. Таких денег у нас нет и никогда не будет – занимай не занимай. Твои двести да мои сто – капля в море. Настоящая дача стоит великие тыщи, вот и думай.

Она привела его на окраину их поселка. Это был огромный пустырь, который обтекала Москва своими стройками. Он лежал на склоне. Снизу его подпирала река, а поверху проходило шоссе, за ним невдалеке сверкали озера. Люди копали крошечные огородики. По углам росли самодельные будки с навесом – укрыться от дождя. По границам – плотный колючий шиповник.

– Как ты набрела на это место?

– Гуляла с ребенком. Шла, и шла, и увидела.