Лицо. Джазовая фантазия

– Это Москва???

– Здесь – да.

– Что-то раньше я не встречал в Москве таких аттракционов.

– Просто там, – она кивнула в сторону синей буквы М, – уже не Москва.

– Бред какой-то. Когда я голодный, сам на себя не похож. Тупею. Куда пойдем? «Му-му»? Или «Макдоналдс»?

– С ума сошел? Там же отравиться можно. Поедем ко мне.

– Понятно. Процесс пошел.

– Дурак! Я не из таких девушек, с которыми можно провести первую же ночь.

– Не зарекайся. Мы же будем в одной квартире.

– Но в разных комнатах.

– Просто ты еще не встречала парня, с которым захотела бы провести первую же ночь. Кстати, выраженьица у тебя те еще. Хотя вид вполне пристойный.

– Я специализировалась по молодежной среде.

– Для тебя я молодежь? Весьма польщен.

– Не польщайся. Просто так получилось. Спохватились в последний момент.

Мы неторопливо шли по улице.

– Ты живешь неподалеку? В центре?

– Здесь никто не живет, – и, выдержав паузу, добавила: – По-настоящему.

Мне казалось, она специально цепляет меня: «не польщайся», «по-настоящему»… «По-настоящему» мы еще разберемся. И постараемся не так, как вам хотелось бы. Первый шок прошел. Что мы, мало сказок о параллельных мирах читали? Предположение дикое, но другого пока не придумал. Разве что я в коме… Этот вариант мне нравился значительно меньше… Клиническая смерть?.. Нет, давайте будем оптимистами. Итак, вопросов масса, ответов пока ни одного.

Остановились у неприметной серой металлической дверцы в стене, на которой в венке из зеленых листьев (лаврушка, что ли?) были изображены скрещенные гусиное перо и то ли молоток, то ли маятник. Аня прикоснулась пальцами к маятнику и сказала: «Проходи!»

Я уставился на дверь, не понимая, с какой стороны она открывается: справа или слева.

– Ну же! – она явно издевалась надо мной.

Я примерился, подналег на дверь слева, но вместо твердой металлической поверхности ощутил пустоту и, естественно, полетел кубарем, к счастью, успев сгруппироваться – не зря мытарился на айкидо в университете.

– Какой ты ловкий, – рассмеялась Анюта, шагнув за мной.

– Предупреждать надо! – Я растирал ушибленный локоть.

– Не верь глазам своим. И вообще, ничему не верь.

– Хороша у вас тут житуха!

– Привыкнешь. Кстати, мне, пожалуй, верить можно. Хуже – не верить.

– Оптимистично звучит…

Перепасовывая реплики, я настороженно озирался. Дверь висела посреди лужайки на прорисовавшихся петлях. Один шуруп был погнут и потому недокручен. НО входили эти шурупы в никуда, точнее, неизвестно к чему крепились – у двери была только одна сторона и заглянуть за нее не удавалось. Можно было бы поставить несколько занятных экспериментов с этим искривленным пространством, но я уговорил свое любопытство несколько обождать.

Я огляделся. Деревья, отдаленно напоминающие то ли липы, то ли ясени, окружали поляну плотным кольцом. Пространство между ними заросло кустарником и крапивой. Ни одной дорожки, ни одной тропинки…

– Оклемался? Пойдем!

– Куда? Снова в дверь?

– Зачем? Мы дома, – и направилась прямо к зеленой стене. Сейчас она будет исцарапана упрямыми ветками и ощетинившимися сучьями, исхлестана безжалостной крапивой. Но заросли раздались, и ни единый листок не коснулся ее то ли простенького, то ли жутко дорогого платья.

– Ну же! – обернулась она. – Не то потеряешься.

Поспешил за Анютой. Думал, окажемся в зеленом коконе, но перед нами бежала тропинка, и сзади петляла между деревьями, но поляны, от которой мы отошли лишь несколько шагов, не было видно. В совершенно неприметном месте она остановилась, вновь повернула в заросли – и мы оказались на другой тропинке, поуже. Теперь ветки, будто живые, тянулись к нам и гладили лоб, щеки, мягко касались волос.

– Как ты их находишь?

– Тропинки?.. Откуда ты знаешь, где верх, а где низ?

– Я просто чувствую.

– Я тоже.

– А что еще ты чувствуешь?

– Многое. Ты и представить не можешь.

– Это нечестно.

– Что нечестно?

– Тыкать меня как щенка носом в молоко.

– А ты и есть щенок.

– Человек – это звучит гордо!

– Звучит… Если ты соотносишь то, что прошел, с тем, что впереди.

– А там, впереди, еще много?

– И представить не можешь. Как в девятнадцатом веке, в эпоху механики, невозможно было представить век электроники.

– А вы можете представить все это?