Противостояние. Два месяца Ивана Пряхина

Валера выглядел усталым и как-то странно глядел на Ивана. Будто хотел что-то сказать и не решался. Даже не дослушав рассказ о том, что Ивану удалось накопать, на самом интересном месте, когда Иван рассказывал о встрече с бабушкой девчонки из хора, Валера прервал его.

– Послушай, если бы ты оказался на Саракше и тебе предложили бы: или возвращаешься домой, или остаёшься здесь на много лет, помогать униженным и оскорблённым? Много лет и ни одного письма с Земли. Что бы ты выбрал? Только без шуточек.

– Ну… Наверное, посоветовался бы…

– Не с кем советоваться и некогда.

– Не знаю… Меня же не спрашивают.

– А если бы спросили? Это очень серьезно. На много лет.

Иван почувствовал, что Валерка не шутит, что он, Иван, действительно может выбрать свой путь. Это было глупо, дико – двадцать первый век за окном палаты,

Но Иван поверил.

И сказал: «Да».

* * *

– Ты не бойся, никуда из дома уезжать не придётся, и родителей бросать не надо. Внешне, вроде, ничего не изменится. А вот жизнь твоя изменится полностью. Четыре года будешь думать не о себе, а о других людях.

– Почему только четыре года?

– Таков закон. Потом объясню.

– Но если никуда не уезжать, что же тогда делать?

– А ты надеялся, я предложу тебе отправиться на Марс бороться за свободу тамошних разумных червей? А здесь, на Земле, дел никаких нет? Нет униженных и оскорблённых?

– Конечно, есть! Когда вырастем…

– Когда вырастем, будем заниматься взрослыми делами. А рядом – те, кто предоставлены сами себе, кого унижают, обижают. Их проблемы взрослым непонятны, да и не пытаются взрослые в этих проблемах разобраться по-настоящему, потому и помочь не могут. А когда пытаются помочь – часто ещё хуже получается.

– Что это за народ? Негры в Африке?

– Иван, ты и вправду не понимаешь или прикидываешься? Это же мы, подростки, тинейджеры! Кто по-настоящему интересуется нашей жизнью?

Родители – все их силы уходят на зарабатывание денег и на отдых в короткие отпуска. Их не мы, а наши дневники интересуют. Учителя? У них тоже сил не хватит с каждым возиться. Полицейские? Не смеши! Они и во взрослом-то мире порядок навести не могут. Нет, и среди взрослых есть замечательные люди, которые стараются до нас достучаться. Но сколько их? Оглянись вокруг! Один? Два? Мы помогаем товарищам, потому что лучше понимаем, что такое «хорошо» и «плохо» для нас. К кому бы ты пошёл сначала со своими бедами, к друзьям или к родителям?

– Но, что же мы можем сделать?

– Много. И возможностей у тебя будет немало. Не меньше, чем у Макса в «Обитаемом острове»*. Но больше я сказать тебе не могу. Пока. Решай и приходи завтра.

– Погоди. Ты-то не жалеешь?

– Нет, – помотал головой Валера и подумал, что сказал почти правду.

* * *

Впервые в жизни Ивану надо было выбирать. Не компьютер, не велосипед, не цвет обложки. Выбирать, как пойдёт дальше его жизнь. До сих пор, жизнь шла, в общем-то, неплохо. Даже этим летом. Пусть он не поехал в Грецию, зато познакомился с Валерой. Но раньше о его будущем думали родители, а он порхал как стрекоза из басни Крылова. Собственные решения находились где-то вдалеке, за пятью годами, когда придётся выбирать институт. И все равно, родители постараются сделать это за него.

Что его жизнь? Беззаботная. Надо, конечно, ходить в школу, но учатся все. Тем более, в школе ему нравилось. После школы он мог читать интересную книжку, или кино смотреть, или с Гошкой на велосипедах гонять, а зимой – на лыжах и санках с гор кататься – на берегах Баньки этого добра хватает. А теперь – появится дело и слово надо. Хочет ли он этого?..

Ещё появится понятие долга и тайна. Тайна манила, жгла, возвышала над другими. Быть может, это единственный шанс в жизни стать не таким как все.

Иван вдруг понял: быть не таким как все – главное его желание. Возможно, это главное желание многих его сверстников. И лишь очень далеко маячило непонятное – справедливость.

Заснул Иван, лишь когда верхушка пирамидального тополя, который был виден из окна, зарделась августовским солнцем.

* * *

Из окна палаты второго этажа, где лежал Валера, доносилось громкое пение на два голоса. «Ой, мо-роз, мо-ро-о-оз, не мо-розь меня-я-я. Не мо-розь меня-я-я, мо-его-о коня-я-я!»

Буркнув дежурной «Здрасьте!», Иван взбежал на второй этаж. В палате, кроме Валеры и молоденькой медсестры, никого не было.

«Давайте восклицать, друг другом восхищаться! Высокопарных слов не надо опасаться…» – самозабвенно выводили они.

– А где все, – немного невежливо прервал Иван песню.

– Привет! – весело ответил Валера. – В палате дезинфекцию будут делать, вот всех и перевели. А для меня места не хватило.

– Его завтра переведут, – улыбнулась медсестра, – а эту ночь больному придётся поскучать.

– Ещё чего! Скучать! – возмутился Валера. – Да мы всю ночь репетировать будем. Маша прекрасно поёт, я её в хор пригласил. Осенью новый хор организую. Маша ночную сестру отпустила, никто нам не помешает. И ты приходи. Трио будем петь. Знаешь, – повернулся он к Маше, – это скрытый талант. Сам ещё не знает, какой. Я с ним вечером позанимаюсь. Пропустишь его, когда все угомонятся? Ненадолго, на часок… Никто не узнает. Вот и ладушки! Придёшь, и я тебе все самое главное расскажу. Ты понял? Ты ведь подумал? Согласен?

Только сейчас Иван сообразил, что речь шла совсем не о пении.

– Да. Согласен.

– Я и не сомневался. От такого предложения ненормальные люди не отказываются. А ведь мы с тобой ненормальные? И Маша тоже. Правда, ведь, Маша? А теперь иди. Нам ещё одну песню попробовать надо, пока Марфа Ильинична с обеда не вернулась. Марфа Ильинична строгая, у ней не забалуешь.

– Иван, погоди, – остановила его медсестра, – я тебе записку напишу, иначе не пропустят. Фамилия твоя как?.. В десять приходи. Лучше даже чуть попозже. Внизу подруга моя будет сидеть.

Странный какой-то Валера сегодня, – подумал Иван, выйдя на улицу. – Никогда его таким не видел…

А вослед ему из раскрытого окна плыли негромкие слова: «По Смоленской дороге дожди, дожди, дожди…»

* * *

Маша, оглядываясь, за руку провела Ивана до двери палаты.

– Только вы не очень-то шумите, – попросила она.

– Посмотри, чтобы никто к нам не вломился. У нас важное дело, – предупредил Валера.

– Кто к вам ломиться будет! Спят уже все.

И опять он был каким-то не таким: причесанным, торжественным, в чистой белой рубашке, один рукав которой болтался, накинутый на загипсованную руку.