Противостояние. Два месяца Ивана Пряхина

– Ты не удивляйся, мне Маша кофе сварила, от кофе я всегда немного не в себе. Сил мало осталось, надо, чтобы все они собрались, а кофе помогает. Ты готов? Садись сюда.

Иван опустился на кровать рядом с раненым. Валера взял его за руку.

– Вторую сюда, на пальцы сломанной положи. Так…

Ивану показалось, что его товарищ сильно волнуется.

– Смотри мне в глаза. Сосредоточься. Не бойся. Попробуй осознать, что у тебя внутри и что снаружи. Не торопись. Должен тепло почувствовать и холод…

Иван попытался сосредоточиться и вдруг осознал, что в груди тлеет огонь, тепло которого добирается до всех, даже самых далёких частиц его тела. А холод был вокруг. Сначала он был туманным и вязким, а потом в нём стали зажигаться искорки, словно кто-то дул на погасший костер. Искорки разгорались и будто пульсировали, казались то бесконечно далёкими, то неожиданно близкими. Он вдруг осознал, что связан с этими искрами множеством невидимых нитей, и откуда-то появилась уверенность, что пока эта связь существует, ничего плохого с ним не случится.

– Повторяй за мной, – произнёс Валера. – Сегодня, в День Инициации, клянусь…

– …клянусь…

– Использовать данный мне дар во благо страдающих, униженных и оскорблённых. Помогать слабым, защищать обиженных, не падать духом, не искать выгоды для себя. Клянусь хранить тайну и не открывать её непосвящённым. Клянусь оберегать дружбу и избегать разлада в кругу себе подобных. Клянусь… Клянусь… Клянусь…

– …Клянусь… Клянусь… Клянусь…

Руки разомкнулись, и вернулся обыденный мир. Побелевший Валера, закрыв глаза, откинулся на подушку.

– Что с тобой? Тебе нехорошо? Я врача позову. Скажу Маше, чтобы нашла дежурного врача.

– Не надо… Так всегда бывает после… Привыкнешь… Ничто не дается даром. Приходится платить. – Валера открыл глаза и попытался улыбнуться. – Вроде бы получилось. Я боялся… Никогда не проводил один. Попробуй вспомнить ощущение…

Иван сосредоточился и осознал, что чудесные нити не исчезли, а тлеют где-то внутри.

– Точно, получилось, – прошептал Валера, будто прочитав его мысли. – Запомни. Если захочешь что-то сделать, возврати чувство – и тогда сможешь. Только осторожнее. Ты же ещё не знаешь, не умеешь. Потихоньку начинай, с самого малого. Иначе можешь надорваться и всё потерять. И постарайся поскорее найти себе товарища.

– Но ведь ты мне всё объяснишь. Завтра, когда отдохнёшь.

– Нет, завтра тебе нельзя приходить, и послезавтра, и никогда…

– Но почему?

– Потому что – всё! Через три дня мне исполнится шестнадцать лет. Это – грань. За ней я не просто становлюсь обыкновенным человеком. Я превращаюсь в чуму для своих друзей-соратников, а других-то у меня и нет. Со мной нельзя не только поздороваться за руку. Со мной нельзя разговаривать по телефону, обмениваться СМС-ками, переписываться по электронной почте. Никаких контактов, иначе придётся распрощаться с Даром.

– Даже проститься нельзя будет?

– Ладно. Попрощаться приходи. Только на половину минутки. По часам замечу.

– Как же ты будешь дальше жить?

– Хорошо! Не веришь? Мы оканчиваем школу – и наша жизнь меняется. Мы уже никогда не сможем вернуться в наш любимый класс, снова увидеть друзей. Уйдём в армию – совсем другая жизнь. А если встретим старых друзей потом, это будут уже другие, новые друзья. Я создам новый хор, новый круг, я готовился к этому, а чтобы поступать по-человечески, совсем не обязательны какие-то особые способности. Просто надо быть человеком.

– Значит, ты меня бросаешь?

– Передаю по эстафете. С тобой свяжется Артур из Жуковского, поможет. Он ближе всех. Всё, что надо тебе знать – на розовой флешке. Вот пароль, – Валера протянул маленькую бумажку. – Запомни, и уничтожь. Информация не должна попасть в чужие руки. Иначе страшное случится. Знаешь, как много людей, которым мы мешаем, стоим поперёк дороги. Мы можем существовать, пока о нас никто не знает. Первым делом, найди напарника. Без него у тебя ничего не получится. Одному нельзя. И главное – не торопись. Будь осторожен. Прощай. Машу позови. Пусть она мне кофе принесёт. – Валера устало закрыл глаза.

Иван, постояв немного, начал пятиться к двери.

– Подожди! У меня же твой компьютер.

– Оставь себе. Он тебе нужен.

– Но ведь это подарок.

– Ничего, перебьюсь как-нибудь. У меня дома старый есть, ещё работает.

– Спасибо. Только адрес оставь. Из больницы выпишусь – с кем-нибудь передам… И ещё… Приезжай через четыре года. Я как раз из армии вернусь. К бабке приезжай, там и поболтаем…

Выйдя из дверей больницы, Иван обернулся и посмотрел на окошко, то, что на втором этаже. Ему показалось, что оттуда разносится тихая мелодия на два голоса. Иван попытался понять, изменилось ли что-то в нем? Сначала он ничего не почувствовал и испугался, но потом, в унисон с мелодией, одна за другой начали звучать тонюсенькие струны.

* * *

Врал тогда, четыре года назад, Валера? Или действительно принял потерю друзей и Дара как неизбежность и заранее стал строить новую жизнь? Почему же у Ивана не получается? Почему для него начало осени – крах, грань, за которой всё скрыто тяжелым туманом? И он судорожно цепляется за оставшиеся призрачные недели…

* * *

Полное молчание… Будто вымерли все.

Что могло случиться? Крепкая ячейка, одна из лучших в Подмосковье. Никто не выходит на связь. Собрались и всем миром завалились к кому-то на дачу? Далёкую такую дачу, где и мобильники не работают, и Интернета нет? Дежурного должны были оставить, иначе – разгильдяйство. Быть не может! Жуковские уж точно не разгильдяи, Артуровский дух в них глубоко вбит. Но ведь ни одного сообщения в Интернете. Это что – экстренный случай? Похоже. Значит, можно звонить по тревожному номеру, к которому подключены все члены ячейки. Ситуация крайняя. Такой связью Иван никогда не пользовался. Длинные гудки… Один… два… три… четыре… Снова набирает номер – и снова гудки…

* * *

С розовой флешкой все оказалось совсем не просто. Нельзя было спросить и получить ответ.

Компьютера у Ивана не было, и он пошёл в библиотеку. Её открыли накануне, как раз к началу учебного года. В компьютерном зале сидело всего два человека. Иван устроился за самым дальним столом, чтобы никто не мешал. Код он постарался запомнить, но бумажку, где тот был записан, пока не уничтожил. На всякий случай. И сейчас, не полагаясь на память, каждый вводимый знак проверял по шпаргалке. Флешка оказалась большая, на шестьдесят четыре гига, и информации на ней было море. Первый день он потратил на то, чтобы разобраться, какие файлы просматривать в первую очередь.

В конце концов, библиотекарша выгнала его из читального зала:

– Ты чего здесь, в духоте сидишь? Посмотри, погода какая! Последние деньки перед школой. Марш гулять! Лучше на речку сбегай.

Иван даже пожалел, что оставил ноутбук Валере. Вопросов была масса, а ответов – ни одного.

* * *

Задребезжал телефон. Из трубки сочилась тишина. Потом раздался какой-то шорох.

– Алло! Алло!.. – Иван не бросал трубку, вдруг звонок связан со случившимся в Жуковском. В том, что там что-то случилось, он уже не сомневался.

– Ваня, это ты? – ожила вдруг трубка. – Мама Кристины говорит. У неё ангина, она только шептать может, и то очень тихо. Вот и сейчас что-то шепчет… У неё к тебе какое-то дело. Если нетрудно – забеги.

Иван медленно опустил трубку. Если товарищ просит, сделай обязательно. Все дела брось, но сделай – так учил он своих ребят. А как же опасность заражения чумой? Так назвал когда-то Валера страшное воздействие на друзей того, кому исполнилось шестнадцать. Ивану понравилось это слово. В нём звучала неотвратимость болезни и невозможность выздоровления. И никто из непосвящённых не поймёт. Разве что посмеётся – чума ведь давно изничтожена.

А может, он зря порет панику? Дар, обычно, исчезает не сразу, а постепенно. И пока остаётся хоть кроха, воздействия на друзей обратимы. Как простуда – через некоторое время проходит. Правда, это все рассказы ребят из других ячеек, среди его близких друзей шестнадцать ещё никому не исполнялось. Он первый.

Бежал к дому Кристины, а мысли крутились и крутились. Не совершает ли он ошибку? Иван, когда был один, всегда бегал. Ходить у него не получалось, ноги сами начинали отрываться от земли. Иногда усилием воли он заставлял себя перемещаться чинным шагом, но чуть задумывался – и снова пятки сверкали.