Здравствуй, земля целинная. Книга первая

– Надо делать подъездные железнодорожные пути на станциях, чтобы загружать зерно прямо в вагоны, в некоторых случаях надо построить новые пути к новым поселениям, чтобы сократить дорогу от поля к станции. Но своими силами нам это не выполнить, надо дать задание Министерству путей сообщения.

– Да, задал ты задачу, Леонид Ильич. Строить новые пути. А, где денег взять, где материалы брать, ведь у нас ничего не запланировано на это дело?

– Я понимаю, что в планах нет такого строительства, я ведь ходил к начальнику казахстанской железной дороги, он мне сказал, что у него нет этого в плане, но я уверен, что можно найти резервы.

Хрущев, конечно, понимал, что Брежнев прав, что надо расширять станции, делать новые подъезды, надо спасать такой долгожданный урожай целины, но плановое хозяйство не предусмотрело этот вариант, и в этом эти "старики" снова обвинять его в недальновидности, авантюризме в управлении страной.

– Понимаешь, Леня, не могу же я нажимать на министра транспорта через голову Председателя Совета Министров Маленкова, который, конечно, не пойдет мне навстречу, ибо этот Жорик будет только доволен, если мы завалим целину. Эти , "старики" спят и видят, как я себе сверну шею, но не дождутся они этого. Вызову я этого министра транспорта по партийной линии и поговорю с ним конкретно, как он выполняет устав партии, и как служит народу. Но вы, со своей стороны, тоже поторопитесь со строительством крытых зернохранилищ.

– Хорошо, мы наладили выпуск саванных блоков, студенты здорово помогают.

– Мы им продлим трудовой семестр.

– Холода идут, дожди, а они в палатках живут.

– А мы с тобой, Леонид Ильич, в окопах, в землянках зимовали на фронте или забыл.

– Не забыл, но сейчас другое время.

– Напрасно ты так думаешь. Сейчас целина тоже передний край – или мы их, или они нас. Или ты струхнул немного?

– Не в моей привычке.

– Вот это хорошо. Я верю в тебя, потому и назначил тебя на самое горячее место в стране. Скажешь, что над тобой Пономаренко находиться. Я не верю ему, его "старики" выдвинули, он ведь в любимчиках Кобы ходил, поговаривали, что он будет его наследником. В него все гладенько шло все. Совсем не то, что у меня – то в гору шел, то падал вниз, после поражения под Харьковым вообще думал, что мне конец будет. Ночи не спал, прислушивался к каждому шуму, каждому проезжающему автомобилю. Но пронесло. Вернули снова в армию, Сталинграду я понадобился, ибо у Пономаренко кишка тонка была, чтобы пережить тот ужас. И сейчас он не тянет, но пока ничего не могу сделать, так что иди и работай под его началом, но в уме помни, что ты у меня первый.

– Спасибо, Никита Сергеевич. Стараюсь. Верите, сутками на работе бываю, неделями дома не являюсь. Боюсь, что Виктория меня отправит в отставку.

– Такая наша жизнь, сами взвалили на себя такое бремя. Между прочим, этот Жорик Маленков знаешь что придумал?

– Откуда я могу знать, что у вас в столице делается, когда я на отшибе живу.

– Так вот он решил нам, партийным работникам отменить все льготы, дополнительные выплаты, продовольственные пайки. Я возразил ему, что ты делаешь, ведь люди на работе горят, а будут получать копейки, и привел ему такой аргумент. Вот в 1934 году я работал секретарем партийной организации Москвы, а зарплата у меня была меньше, чем ту, которую я получал, когда начинал работать слесарем в Юзовке. Понятное дело, что идеология, сознание, но без штанов-то не будет ходить человек с правильными идеями.

– Согласен, Никита Сергеевич, поэтому будем делать, чтобы наши мечты стали реальностью. – Сказал Леонид Ильич, и покинул высокий кабинет.

" Здравствуй, Наташа.

У нас началась горячая пора – началась уборка пшеницы. долго, тщательно мы готовились к этому делу и теперь у нас всё идет хорошо. Во многом это благодаря тому, что у нас опытный комбайнер Володя Земченко. Я писал тебе о нем, он из Кировоградской области. Помощником у него работает мой прицепщик Хасан, а еще нам добавили в экипаж комбайна "Сталинец – 6" копнителя студента философского отделения Ленинградского университета. Он очень умный, много чего знает и при каждом удобном случае выдает хорошую мысль. Но работа у него не очень чистая, он постоянно работает в пыли, поэтому в очки надевает, и лицо все у него черное, кроме того места, где были очки. А вообще, как говорит, Володя здесь заниматься уборкой пшеницы одно удовольствие, так как перегоны длинные, можешь целый час, а то и больше ехать в одну сторону, и не надо регулировать высоту срезания пшеницы, ибо площадь ровная, как футбольное поле. К тому же мы оставляем здесь высокую стерню, ибо здесь не надо заготавливать солому, так как не надо собирать солому для коров, здесь пока нет стад коров. С полсотни держат коров, но это только для детского садика и столовой, но обещают расширять коровье стадо, студенты сейчас делают коровники.

Вот все, что хотел написать тебе. Да, едва не забыл написать, что мы сейчас в передовиках идем, по на молоту пшеницы, у нас на комбайне прикреплен красный флажок, а это не так и просто, потому как у нас около тридцати экипажей работает в поле.

До свиданья, Петр."

" Здравствуй Петр.

Получила твое письмо, очень благодарна тебе. Из него я поняла, что сейчас у вас напряженное время, и вы держите переходной вымпел. Вы все просто молодцы! Я очень рада за вас и поздравляю вас с этим успехом! Ты знаешь, я читаю твое письмо и понимаю, что ты там сейчас занимаешься настоящим делом. Даже не знаю, как это тебе объяснить, но вот я здесь десять лет училась в школе, сейчас поступлю в институт, и буду снова учиться, а настоящим делом, которое бы приносило пользу обществу , я не занимаюсь. Все только на словах, словах, конечно, это нельзя сказать завистью, но меня тяготит такое бездействие. Иногда, у меня возникает мысль – бросить все это дело, пойти в райком комсомола, и попросить путевку, не обязательно на целину, есть же в нашей стране много новостроек, где нужны молодые крепкие руки, где могу я быть полезной обществу своим трудом, а не только потребителем того, что создают другие. Но потом вспоминаю маму, которая будет переживать за меня, что я уеду в неизвестность, что я не получу никакого образования, и мой порыв угасает. как ни в чем не бывало я иду пить чай, потом ложусь спать. Видно, я безвольный человек, совсем не такой, как ты.

До свиданья. Наташа."

Немного струхнул Петр, но виду не подал и пошел следом за Хасаном. Они пришли к хате мазанке, в которой жила семья его прицепщика. Хасан открыл двери и пригласил войти в хату. Зашел туда Власенко ,и ему стало немного не по себе, ибо на него смотрело несколько незнакомых мужчин. Взгляды их были суровые пронзительные, которые буквально пронзали естество парня. Впрочем, он постарался остаться равнодушным и сказал.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, – сказал один из них мужчина, возможно, старший среди остальных, остальные сидели молча. – Садись, поговорить надо.

Петя сел и молчал, не зная, что сказать, ибо не понимал, почему его могли вызвать на разговор эти чеченцы. За собой он никакой вины не знал, с Хасаном ладили на работе, особо не загружал его лишним трудом, требовал только необходимое. И парень хорошо к нему относился, можно даже сказать, что сдружились, хотя он и был старше чеченца на пять лет. Да и как тут не сдружишься, когда сутками пропадали в поле, вдали от селения. Надо было держаться дружно, ибо волки бродили в этих местах, а еще хуже были двуногие звери, которые приехали на целину за легкими деньгами. Бывало так, что встречали такие бандиты трактористов в степи, особенно, ночью, и забирали у них все деньги, ибо держали свои накопления целинники в своем тракторе под сидением – не оставлять же их в общежитии-вагончике, могут украсть.

– Скажи, мне дорогой, – обратился к нему чеченец с акцентом – где делся твой земляк?

– Какой земляк? – искренне удивился Петр, ибо не мог понять о ком идет речь.

– Николай. Это который в нашем совхозе работал, и внезапно исчез.

Только теперь понял Власенко о ком идет речь. Они искали его земляка Колю Фартушного, который убежал от разгневанных родственников, опасаясь за свою жизнь, ибо вступил в интимную связь с чеченкой. Петр подумал, что несдобровать земляку, если доберутся до него, и потому сказал, что не знает, где тот находится. Хотя на самом деле он не знал, куда вывез бригадир Николай Иванович Фартушного.

– Не бойся. Мы ему ничего не сделаем. – твердо сказал чеченец, и другие махнули в знак согласия.

– Но я действительно не знаю, куда он уехал. – ответил Петр.

Чеченец положил тяжелую руку на плечо Власенко.

– Я понимаю, что ты выгораживаешь своего приятеля, но пойми ты, что в нашей семье большое несчастье произошло из-за этого Николая. Дочь моя беременна от него, чтобы не было сраму в нашей семье, я хочу выдать замуж за твоего земляка. Не верю я, что ты не знаешь, где он, и потому прошу тебя помочь мне. Дрогнуло сердце у Власенко от таких слов отца, проникся он уважением к его беде и потому ответил.

– Я действительно не знаю, где он находится, но я сейчас пойду к одному человеку, который знает, где Николай, и потом скажу вам.

– Хорошо, иди.

– Только за мной, чтобы никто не шел.

– Слово мужчины, что за тобой никто не пойдет

Была уже темная ночь и спотыкаясь об камни и ветки деревьев, Власенко пришел к хате Николая Ивановича, и постучал в окно. Раз-другой, пока не загорелся свет в окне бригадира, и не появилось в окне заспанное лицо Николая Ивановича.

Он долго не мог понять, о чем говорит Петр. Пришлось несколько раз рассказать парню о визите непрошеных гостей.

– А я чем могу им помочь? – удивился бригадир.

– Но вы ведь знаете, куда вы отправили Николая.

– Знаю, но я обещал никому не говорить, где он находится. И с тебя ведь брали слово, что ты никому не расскажешь, а ты не держишь слово, – голос Николая Ивановича говорил, что он недоволен приходом Власенко.

– Понимаете, Николай Иванович, они ищут Николая с хорошими намерениями. Дело в том, что девушка беременна, и, чтобы не было позора в семье, они хотят , чтобы они поженились.

– И ты им поверил?

– Поверил. Понимаете, отец девушки смотрел на меня такими глазами.

– Хорошо. Я сейчас оденусь, и мы пойдем, поговорим.