Делион. По следам древней печати

– О, не ожидал тебя здесь увидеть, – ответил магистр и устроился на стуле поудобнее. – Я послал Аньи за цирюльником, хотел, чтобы я вновь стал человек, а не косматым чудовищем.

Магистр пребывал в прекрасном настроение и рассмеялся от души. Гость, вошедший в его покои не до конца разделял оптимизм рыцаря и лишь слегка улыбнулся.

– Я же могу справиться с этим не хуже цирюльника, – произнес гость и показательно несколько раз щелкнул острыми ножницами.

Аувин скептически улыбнулся, но не смог устоять перед обаянием гостя и уселся поудобнее.

– Отвечаешь своей головой за прическу на моей голове, – пошутил магистр.

Гость вошел практически бесшумно. Сальные волосы Аувина были темного цвета и отличались от светлых накрученных усов. Сейчас он больше походил на косматого зверя, проснувшегося от зимней спячки, нежели на достопочтенного рыцаря. Гость повязал на его шеи старое темное парчовое тряпье и начал состригать поросшие слипшиеся локоны.

В этот момент Аувин думал только лишь о том, как добраться до священного копья. Оно было сокрыто в таинственном месте, упоминать при Винарии которое было нельзя, лишь потому, что он отказался бы от этой затеи. Он не должен знать правды. Пока, не согласится на его предложение.

«Никто в здравом уме не решился бы на подобный шаг», – так заключил сенешаль.

В таком случае, стража уговорить было бы практически невозможно.

«А вдруг, когда я ему скажу куда мы направляемся, он развернет своего коня назад в Рэвенфилд?»

И об этом позаботился Аувин. Сенешаль припрятал пару козырей в своем рукаве и Винарий ничего не сможет предпринять в ответ.

– Ну, как твои дела, – улыбнулся магистр, чувствуя на своей голове мастерство псевдоцирюльника. – Мы с тобой очень давно не виделись, к моему несчастью.

Сальные грязные волосы посыпались на каменный пол помещения, куски разлетались по всему полу, но вдруг, цирюльник прекратил работать своим орудием.

– Что случилось? – задал вопрос сенешаль, который уже опаздывал на встречу с герцогом.

Гость, выдававший себя за цирюльника, аккуратно положил ножницы на стол, наклонившись над Аувином.

– Я исполняю свое обещание передать вам слова благодарности, за огромный монументальный вклад в поисках копья. С благодарностью, от графа Моркула.

Аувина будто молнией поразило, он раскрыл рот, но не знал, что сказать, в его голове родились тысячи тысяч мыслей и в этот же момент они все погибли, выветрились или вышли вместе с потом, моментально выступившим на его голове и подмышках. Одна секунда времени длилась словно десятки лет и целая жизнь рыцаря пролетела перед его глазами.

Сенешаль ничего не успел предпринять. Он уже начал вопить к тому моменту, когда острые зубы цирюльника начали раздирать его плоть на шеи, в том месте, где находится артерия. Аувин ощутил, как из двух маленьких отверстий фонтаном брызнула кровь, орошая алым дождем заваленный книгами стол, стены и пол. Аувин хотел схватиться за свой меч, но вспомнил, что оставил его подле кровати, тогда он поднес свою правую руку к ране, чтобы закрыть яростное кровотечение, но цирюльник не дал ему это сделать, вновь набросился на шею бедного сенешаля. Кровь окропила белоснежный балдахин в алые тона. Последнее, что почувствовал орущий от неимоверной боли сенешаль, так это запах мускуса, перемешавшийся с металлическим запахом крови и гнилью изо рта этого существа. В глазах быстро потемнело, у Аувина не осталось сил, чтобы противоборствовать своему недругу. Было только лишь одно слово от цирюльника, которое Аувин услышал сквозь агонию и хрустящие звуки собственной шеи.

– Вкусно.

Глава 4

Мифы и легенды повествуют о том, что Двенадцать светлоликих богов еще в Первую эпоху заковали своего главного врага в кандалы и навсегда спрятали его за вратами в самых ужасных уголках Бездны. Имя их врагу – Скованный, именно он является объектом для поклонения Тьмы. Он и есть Тьма. Говорят, что боги использовали камень из двух лун – Мольвии и Анулы, чтобы создать магические печати, запиравшие врата. Но боги и сами удивились собственному могуществу – они не смогли сломать эти печати, поэтому решили захоронить их в самых разных уголках Делиона.

(с) Путеводитель по Делиону.

В пояснице саднило, копчик готов был развалиться на тысячи мелких осколков, а на руках, промеж больших и указательных пальцев появились свежие кровоточащие мозоли. Флавиан мог только с большой натяжкой назвать себя всадником, он редко ездил на лошадях, только в случаях крайней необходимости и не умело с ними обращался. Если так подумать, то только крепкая дружба с Аргием, чей отец был конюхом, заставила Флавиана научиться править лошадью. В детстве он боялся этих верховых животных, считая их опасными и всегда остерегался их задних копыт. Но эта ночь изменила все.

Они ехали молча. С галопа на аллюр они перешли только тогда, когда были уверены, что погони за ними нет. Аргий был встревожен и напуган, Флавиан ехал позади своего друга и в его голове просто бурлило жерло вулкана из сотни мыслей. Однако ни одна мысль не задерживалась больше, чем на мгновение. Перед его глазами до сих пор стояла фигурка взволнованной матери, прогоняющего своего сына из Утворта.

– Я вас догоню. Бегите на север, там встретимся у поймы Изгила, – говорила мать, и Флавиан, вспомнив эти слова, увидел в своих воспоминаниях слезы, сочащиеся из глаз его матери.

Позади них бежал Снежок, который нередко пропадал из виду, видимо рыская по лесу в поисках добычи, однако, как только где-то вдали начали завывать волки, собака возвращалась в их редкий строй и семенила позади двух несчастных наездников, словно выставляя на показ то, что она сможет защитить своих хозяев. На самом деле Снежок и сам часто поджимал уши, но все же скалился на вой голодных после зимовки диких хищников.

Пастух осознавал, что за один только день случилось событий больше, чем за всю его жизнь. Умеренная размеренная жизнь развалилась, словно соломенный дом и понеслась бурным потоком снежной лавины. Но куда приведет этот поток? Есть ли у него конец? Сетьюд верил в богов, но уж очень редко им молился и теперь, после всего приключившегося, он шевеля губами умолял каждого из Двенадцати богов помочь ему. Он старался молиться Пантеону беззвучно, чтобы эту слабость не заметил его спутник, но Аргий редко оборачивался назад, словно боясь увидеть за их спинами ту самую Тьмы, что накрыла Утворт.

– Фонарщик, освети мне путь в лесу полного тьмы, – шепотом молился Флавиан, косясь на своего друга, дабы тот не заметил слабости пастуха. – Ткачиха, спряди мне благочестивую нить судьбы, да не оборвется она по прихоти сил Тьмы.

Сетьюд думал о печати, и о том, что именно она навела гибель на весь Утворт. Если это так, то Рими был повинен в гибели всего поселения.

«Что же ценного в этой печати?»

Его мысль постоянно возвращалась к тем черным всадникам, которые ехали впереди этой опасной темной пелены, уничтожившей его родную деревню. Матушка назвал их Павшими… Нет, конечно, Павшие это миф, который Флавиан вычитал в нескольких дядиных книгах. Говорят, что Павшие жили несколько тысяч лет назад и именно они стали повинны в гибели цивилизаций Второй Эпохи.

Пастух надеялся, что его матушка спаслась, но это надежда умирала под атаками внутреннего голоса Флавиана.

«Оттуда нельзя было выбраться живым. Я видел собственными глазами, что делала с людьми эта Тьма»

Единственной вещью, которая могла бы пролить свет на эти события было послание от дяди, которое Флавиан так и не дочитал. Теперь он об этом жалел, ведь в такую непроглядную темень будет непросто разобрать буквы, к тому же, нужно было найти реку, или какой-нибудь водоем, чтобы расшифровать письмо. Дядюшка… Ведь частично это было его вина за произошедшее. Если он действительно отправил эту печать племяннику, то он навлек беду не только на свою родню, но и на целый Утворт. Сетьюд прикоснулся к этим двум камням, которые барахтались у него в кармане. Холодные. Гладкие, с древней резьбой, кто-то умело обработал их, но что же они значили для его дяди и тех странных черных всадников? Рука пастуха медленно провела по одному из камней, казалось, что камень начал быстро нагреваться и чуть было не обжог пальцы Флавиана. Сетьюд отдернул руку и вскрикнул, но скорее не от обжигающей боли, а от неожиданности. Аргий обернулся на своего приятеля, но ничего не произнес. Нет, все это казалось Флавиану просто вымыслом и дикой выдумкой, потому, кто будет следовать из Морского Востока за этими двумя камнями? Это ни золото, ни оружие и ни драгоценная книга, что же было в этих двух странных печатях?

Проверив, на месте ли послание от дяди, Сетьюд поравнялся с Аргием, который весь этот путь проехал молча. Однако, Флавиан не знал, что сказать своему другу, как заговорить с ним, как подступиться.

«Он тоже напуган, и, как и я в этом же болоте неведения.»

Все случившееся было гнусным чудовищным кошмаром. Флавиан до сих пор не мог поверить в произошедшее и часто в голову приходила мысль о том, не могло ли быть это частью весеннего празднества?

"Нет, ты и сам видел, как они гибли."

Картина умирающих людей и завывающих собак, прощание с матушкой – все эти яркие образы запечатлелись в его голове и не ходили выходить оттуда. Слезы текли по его щекам непроизвольно, он не хныкал и не хлюпал, но вся горечь утраты сжимала в тиски его грудь. Сейчас Флавиан проклинал ночь, потому что ничего не было видно. Но проклинал он ее не из страха, а потому, что в этой темноте, в каждом кусте он видел свою собственную мать с влажными глазами, видел перекошенные от ужаса лица односельчан, видел соседских собак, обратившихся в натянутый кожей скелет.

Первые минуты их скачки, он часто оборачивались назад, чтобы посмотреть, что приключилось с Утвортом. Даже когда луна зашла за облака и было очень темно, купол из темной материи, нависший над поселением можно было четко различить, среди ночного покрова, опустившегося на землю.

Ночь была темна, и голубая луна Мольвия пряталась в пучине туч. Сбежавшие юноши должны были скакать на юго-запад, но Флавиан плохо ориентировался на здешней местности, тем более он здесь никогда и не бывал, а ночью и подавно можно было легко заблудиться. Аргий следовал первым, выбирая узкие лесные звериные тропы, пока они не заехали в чащу леса. Здесь деревья стояли плотно друг к другу, колючие кустарники преграждали им путь, приходилось с трудом пробираться через чащобу, чтобы выехать к опушке леса.

«Ему повезло больше», – подумал Флавиан, потерянным взглядом рассматривая спину своего друга.

Аргий успел предупредить своих родных и они, возможно были единственными, кто спасся из Утворта. Запряжные кони были только в конюшне родителей Аргия, у остальных односельчан, если и были лошади, то они предназначались только для пахот и сельскохозяйственных работ.

«Моя матушка спаслась. Я верю в это», – или по крайней мере он хотел в это верить.

Но здесь, Флавиан сталкивался с другой дилеммой. Пастух со своей мамой должны были встретиться у поймы Изгила, но после того, как они с Аргием много часов плутали по лесу, найти дорогу к реке было сложно. Сетьюд часто натягивал удила и останавливал Северянку, и та топталась на месте, пока Флавиан боролся с собственными переживаниями. Он хотел повернуть назад и двинуться на север, но его мысли неминуемо приводили к тому, что он попадет в лапы тех, кто уничтожил Утворт. И помимо этого, он не мог навлечь на свою матушку опасность, из-за печатей, чтобы не значили эти камни для преследовавших.

– Надо спрятать их, чтобы никто их не нашел.

– Что сказал? – Флавиан даже и не понял, что произнес эти слова вслух и Аргий откликнулся на них.

Он и позабыл о том, что поравнялся со своим приятелем.

– Нам надо сделать привал, – ответил Сетьюд, не желая рассказывать Аргию о том, что находится в его карманах.

Похоже, Аргий в этом не был согласен со своим другом.