Делион. По следам древней печати

– Мама, мне приснился жуткий кошмар, – так говорил Флавиан, после того, как он восставал ото сна.

После этого, он мог поклясться Двенадцатью, что чувствовал своим носом запах свежеиспеченных матерью лепешек. Матушка кашеварила у очага, а затем доставала из подпола варенья и наливала из кувшина свежего молока, чтобы пастух взял все это с собой на Пятихолмие. Снежок опять активно лаял во дворе, гоняя дерзкого петуха, который позволил себе клюнуть несколько лет назад пастушью собаку. Кажется, в дверь кто-то постучал и в сени зашел Аргий.

– Здравствуйте матушка, где наш лежебока? – раздался звонкий голос друга.

Флавиан улыбнулся. Но открыв глаза, он не увидел ничего… Это была всего лишь иллюзия, что обычно насылает Скованный бог – отец иллюзий, и он снова пробудился в сырой и темной темнице, прикованный цепями к одной из стен, что располагалась напротив двери.

Сейчас Флавиану трудно было сказать, в насколько маленьком помещении он находился последнее время. Его грязная и в нескольких местах порванная рубаха была влажной, как и вся растерзанная спина Флавиана, которой он приятно прижимался к сырой стене темнице. Из-за этого его мучал сильный кашель и обильный насморк, через который он все же мог учуять вонь собственной мочи и дохлых крыс. Крысы были его единственными гостями и гуляли через небольшие дыры между камерами, вместе с холодным сквозняком. Это было ужасно, но Флавиан так боялся одиночества, что молил богов, чтобы крысы вновь появились в его темнице.

Его спальным и жилым местом было небольшое каменное возвышение над полом, в дальней части темницы. Он спал, сидел, размышлял на небольшой подложке из сгнившего сена, каменный выступ был столь ветхим, что крупицы камней рассыпались прямо на пол. Когда глаза привыкали к кромешной тьме, где даже сова с ее ночным зрением пришла бы в замешательство, он смог только видеть свое тело, блеклые черточки на стене и звонкие цепи, а также небольшие лучи света, проникавшие из-за двери. Видимо это были факелы, которые располагались в центральной части темницы, но реже – он слышал топот стражников, патрулировавших темницу.

«Будто кому-то удастся отсюда сбежать», – с горечью подумал северянин.

Неизвестно, сколько прошло с того момента, как они разлучились с Аргием. После того инцидента в лесах Утворта, он пробудился в какой-то повозке и видел перед собой голубое яркое-небо через кроны елей и сосен, но затем вновь впал в беспамятство.

Следующее пробуждение Флавиан запомнил навсегда, до конца своей жизни, оно оставило на его душе болезненный шрам.

«Конец близок», – вновь одинокая слеза просочилась из его левого глаза.

Он пробудился после того, как на него вылили ведро ледяной воды. Открыв глаза он увидел перед собой одноглазого старика в темной мантии. Руки Флавиана были привязаны крепкой веревкой к потолку и расставлены в сторону. Все это казалось ему диким и страшным кошмаром, от которого он никак не может пробудиться, это казалось ему не реальным, он не мог угодить в такую ситуацию. Но все то, что он испытывал своим телом было более чем реальным, что вызывало у него в разуме диссонанс.

«Нет, этого не может быть», – думал он, пока его руки изнывали от тяжкой нагрузки всего тела.

Это кошмар. Кошмар наяву. Зачем кому-то сдалась жалкая жизнь нищего пастушка, который никогда и никого не обижал? Кому вообще понадобилось допрашивать человека, который ни разу за свои двадцать оборотов не покидал собственную деревню?

«Что им от меня нужно?»

– Где истинная печать? – голос старика казался низким и сиплым.

Флавиан молчал и не понимал, что от него хотят.

«Какая печать? Кто вы такой? Что вам от меня нужно?» – все эти вопросы вертелись в его голове, словно пряжа на веретене.

– Где я? – но только этот вопрос смог вымолвить из своего ломящего и болящего тела юнец.

Старик в мантии покачал головой и кивнул рослому и крепко сложенному человеку, стоявшему рядом с ним. Этот человек был в какой-то страшной маске, которая была словном слепком с одного из чудовищ Дадура. Маска имела резкие черты собачьей рожи черного цвета. Человек с плеткой в руках зашел за спину беззащитному Флавиану, тот еще не осознал, где он находится и что от него хотят.

Хлесткий щелчок по спине отразился и на голосовых связках юноши, из его рта вылетел дикий вопль боли.

«Боги, за что!», – взмолился Флавиан и по его щекам потекли обильные потоки слез.

Осознание пришло к нему позже, когда весь этот туман разума начал рассеиваться, благодаря очищающим бичующим ударом помощника старика в мантии.

«Печать», – подумал про себя Флавиан, вспоминая, что произошло с ним задолго до заключения.

Он вспомнил все. Вспомнил, тот роковой день, когда в Утворт прибыл мальчик Рими с Морского Востока. Вспомнил Тьму, накрывшую Утворт и уничтожившую деревню до основания. Вспомнил то, как его поймал тот страшный человек.

– Где печать, сукин ты сын! – произнес зловещим голосом «инквизитор» и раздался очередной щелчок плетью.

«Двенадцать богов, за что вы так поступаете со мной?» – недоумевающе взмолился Флавиан и послышался очередной щелчок кнута.

«Если печать попадет не в те руки, опасность нависнет над всем Делионом», – Флавиан в голове отчетливо услышал мальчишеский голос Рими, тесно переплетенный с мягким и одновременно суровым голосом дяди Клепия.

– Где печать?

Боль была невыносимой. Последнее, о чем бы желал Флавиан, так это увидеть свою спину в отражении. Он чувствовал, как сильно жег каждый удар, чувствовал, как плоть разверзается при каждом ударе и оттуда текут капли крови ему на поясницу. Если дознаватель попадал по тому же месту, где уже остался след от удара, то боль была в несколько раз чудовищнее и Сетьюд крепко сжимал свою челюсть, стараясь сдержать свои крики и не дать его бичевателям ими наслаждаться.

После десятка плетей, Флавиану казалось, что он потерял свой голос. На одиннадцатый удар он уже даже не смог вскрикнуть, силы покинули его.

«Еще немного, и я буду бродить в цветущих полях Фиолхарда.», – подумал про себя Флавиан. «Или же буду бороздить вечные лабиринты Дадура. А может быть после смерти вообще ничего нет? Кромешная пустота и забвение. Но так даже лучше. Если боги позволили случиться этому, то кто же захочет жить под одной крышей с такими богами?»

– Довольно, – инквизитор посмотрел на своего дознавателя своим единственным глазом. – Продолжим потом.

Флавиан потерял сознание, когда увидел двух мучивших его людей в дверном проёме, превративших его спину в кровавое месиво. Когда он очнулся, то чувствовал сильное жжение и жуткую ломящую боль в спине. Помимо прочего, мухи садились на его раны и откладывали в них свои яйца, причиняя неприятный зуд. Согнать их было очень трудно, юнец начинал раскачиваться на веревках, его запястья начинало ломить, но мухи слетали с его ран не охотно и продолжали ползать по его спине.

«За что мне все эти мучения?» – поток слез не иссякал, и каждый раз он восполнялся с новой силой, когда он вспоминал о погибшей матери, о своем дядюшке, о том, что вся его прежняя спокойная жизнь канула в лету.

– Где истинная печать, сученыш? – Флавиан не знал, был ли это уже следующий день или инквизитор вернулся через несколько часов.

«Если печать попадет не в те руки, опасность нависнет над всем Делионом», – Рими словно стоял возле него и нашептывал эти слова.

– Тебе легко говорить, тебя не бичуют плетью, и ты уже свое отмучался, – Сетьюд не знал, произнес ли они эти слова вслух, или он начал полемику с мальчиком в собственных мыслях.

– Где истинная печать?

Бывало и так, что в таких моментах появлялась мама или дядя Клепий.

«Сынок, расскажи им и прекрати свои мучения», – твердила ему мама сладким материнским голосом, по которому он так соскучился.

«Флавиан, я на тебя возложил непосильную ношу, прости меня», – голос дяди, которого пастух так давно не видел, просил прощения у своего племянника. "Расскажи им, где вторая печать, и твои мучения исчезнут."

– Где печать?

Вскоре, Флавиан пробудился и увидел все это прежнее помещение, но оно как-то странно поменялось. Он не сразу понял, что его отвязали и положили на деревянное приспособление, положив его таким образом, что голова закинулась, и он смотрел на мир перевернутым взором.

Флавиан лежал на колесе, его руки были растянуты, но они болели не так сильно, как раньше, потому как не выдерживали вес собственного тела. Спина покоилась на деревянных спицах и мух тут практически не было, хотя он слышал их жужжание повсюду.

«Колесование», – Сетьюд ужаснулся от этой мысли, холодный пот ручьем побежал по всему его телу, и юноша начал беззвучно заливаться слезами.

Это было странным чувством, но Флавиан желал, чтобы пытка началась быстрее. Ожидание, в этих стенах, казалось страшной участью, и пастух хотел быстрее отмучаться.

От него жутко воняло кровью, потом, мочой и гниющими ранами, но для него сейчас это не было главным. Он знал про колесование и что из себя представляет этот ужасный вид истязания.

Он молился. Долго и упорно. Молился в мыслях, молился шевеля обветренными губами, молился громко. Молился усердно, молился с надеждой, но все это усердие привело к крушению надежд. Фонарщику, Ткачихе, Старцу, Заступнику, Часовщику, Исчезновшему…

– Поверь дитя, – промолвил инквизитор тихим безжизненным голосом. – Боги еще никого не спасали на дыбе.

Двенадцать не ответили на его молитвы. Он был оставлен всеми в сыром и закрытом помещении, где он испражнялся прямо в свои штаны, где мухи терзали его хуже инквизитора, где единственными живыми друзьями оставались крысы с длинными хвостами. Они по крайней мере его не трогали и иногда Флавиан беседовал с ними, рассказывая о своей прежней жизни с усталой улыбкой на лице.